Мадонна, цыганка, Венера, дочь фараона: спор длиной в 500 лет

Картина великого итальянского живописца Джорджоне Гроза (La Tempesta, она же в позднейших российских источниках Буря ) написана между 1503 и 1508 годом по заказу бизнесмена и патриция Габриэле Вендрамина, одного из главных в Венеции коллекционеров изобразительного искусства и друга Тициана.

Гроза писалась для кабинета заказчика во дворце Ca Vendramin di Santa Fosca (Cannareggio 2400 теперь там размещается роскошная одноимённая гостиница с копеечными номерами в несезон). В дни наполеоновских реквизиций эта картина попала в картинное собрание Академии , где и выставлена по сей день.

Уникальность этого полотна состоит в том, что никто за последние 500 лет так и не смог понять, что же всё-таки на нём изображено.

Джорджоне через 2-3 года после его создания погиб в эпидемии чумы (по другой версии, очень косвенно основанной на жизнеописании Вазари от любви), не трудясь никому объяснить смысл сюжета; умерший на 40 лет позже заказчик картины тоже света на этот вопрос не пролил.

Бум искусствоведения, начавшийся во второй половине XIX века, вызвал к жизни хуеву тучу интерпретаций, которые не перестают множиться по сей день.

Одним из немногих авторов, принципиально отказавшихся гадать, что изображено на картине, был Павел Павлович Муратов, написавший про неё в Образах Италии :

Загадочность сюжета Грозы , странность фигур ее, не имеющих между собой никакой связи, порождены скорее всего этим безвыходным раздумьем Джорджоне, остановившегося в нерешительности на рубеже двух эпох, заглядевшегося на разнообразные зрелища мира и прислушивающегося к смутным голосам своей души. Те и другие он не умел различать отчетливо или слышать внятно. Гроза его полна настороженности к самому себе и чуткости к содроганию листвы перед бурей, к металлическим оттенкам зелени и свету, скользящему по стенам домов, к потемневшему зеркалу вод и сияющей белизне одежд цыганки . Острые изолированные впечатления, отдельно звучащие в природе ноты владеют здесь Джорджоне, и он не может совладать с ними и привести их к полной гармонии. Меланхолическая неудовлетворенность сквозь многие беззащитности вторгается в его искусство.

То есть для Муратова сюжет картины борьба смутных голосов в душе самого Джорджоне.

Увы, все прочие интерпретаторы стремились к предельной определённости в ответе на вопрос, что же на ней изображено. И наплодили к сегодняшнему дню примерно 70 взаимоисключающих версий объяснения.

В качестве героев предлагаются всевозможные варианты, от библейских, вроде семейства изгнанных из рая Адама и Евы, до мифологически-литературных, вроде Париса периода пастушества, до возвращения в Трою, с его возлюбленной Эноной и их сыном.

Другие взбираются на более высокую ступень обобщений, видя в Грозе смысл символический, от аллюзии на историческую битву Венеции с войсками Камбрейской лиги за Падую, до намёков на Апокалипсис.

Умнейших глупостей, сказанных о Грозе , просто переизбыток, сетует в своём путеводителе Аркадий Ипполитов на бесчисленных искусствоведов, последние лет сто пятьдесят вовсю Грозу интерпретировавших.

Ещё более строг в своей критике толкователей картины американский коллега Ипполитова Стивен Дж. Кэмпбелл, написавший в 2003 году:

Большинство авторов, пишущих в последнее время о Грозе Джорджоне, движимо стремлением унять нескончаемый поток её интерпретаций... Ироническое чувство безнадёжности осенило многие споры вокруг этого образа сгущающейся тьмы, разбавленные унылыми метакритическими раздумьями об интерпретативности искусствознания вообще. В глазах читателя такие дискуссии выставляют саму эту дисциплину вконец запутавшейся.

Что, разумеется, не мешает Кэмпбеллу, пополнить копилку интерпретаций своими пятью центами: по его изящной, хоть и чудовищно громоздкой в изложении, версии, Гроза является адаптированной к эпикурейским взглядам заказчика (и художника) иллюстрацией к поэме Тита Лукреция Кара О природе вещей .

В мужчине с посохом Кэмпбелл рекомендует видеть самого Вендрамина в образе странствующего философа-эпикурейца. Женщина с ребёнком Venus Genetrix, Венера родящая, любовь побеждает войну.

Различным деталям пейзажа Кэмпбелл тоже находит соответствия в поэме Лукреция. Самое заманчивое в этой версии что она берётся не опровергнуть, а примирить огромное множество предшествующих догадок.

Рентген картины ДжорджонеНазову ещё с полдюжины версий, выше не пересказанных. Одна походя процитирована Муратовым, который кормящую мать на картине именует цыганкой : это предположение восходит к записям 1530 года, в которых работа Джорджоне так и названа Цыганка и солдат .

Причём неясно, какое отношение солдат имеет к цыганке : то ли плохое задумал, то ли восхищается, то ли вовсе смотрит мимо... Кэмпбелл объясняет происхождение цыганки на счёт раз: для олдскульного венецианца рубежа XV-XVI веков цыгане образ скитания, наготы, примитива, дикарства , неприятия даров цивилизации.

Но для продвинутого фрондёра-эпикурейца всё это признаки первозданной простоты, а для живописца Возрождения помещать в пейзаж фигуру странника не от мира сего привычный приём.

Так что пусть будет цыганка, Венере она никак не противоречит.

Разумеется, не обошлось без предположения, что женщина на картине Мадонна с младенцем. Соответственно, мужик с посохом Иосиф, а всё действие происходит во время бегства в Египет. Но также есть мнение, что это дочь фараона выкармливает Моисея, найденного в камышах, а мужик с дубиной её телохранитель.

В упомянутой выше версии про Адама и Еву вскармливаемый грудью младенец Каин, а буря/гроза, давшая картине название это гнев Господень на обстоятельства его зачатия.

Есть также версия, что сюжет Грозы алхимическая аллегория о взаимном превращении стихий.

И гипотеза дэнбрауновского толка о том, что в картине зашифрована тайна незаконного рождения самого Джорджоне... Если я до сих пор вас не утомил перечислением гуглите, и вам откроется ещё полсотни столь же взаимоисключающих интерпретаций.

Увы, ни одна из них не учитывает, что при рентгеновском обследовании Грозы на месте мужского персонажа с палкой (то ли пастушеской, то ли угрожающей, то ли защитительной, то ли walking stick) всплыла замазанная живописцем вторая голая женщина, моющая ноги в ручье. Которая совершенно явно никак не солдат.

И не Парис периода пастушества. И не плотник Иосиф, и не Адам, и не бог войны Марс, разоружаемый красотой Venus Genetrix. И не аллегория Камбрейской лиги. И не кэмпбелловский странствующий философ, поэт-эпикуреец, писанный с Вендрамина.

А вот кто она на самом деле, эта вторая женщина слева тут у меня, как и у Павла Павловича Муратова 100 лет назад, никаких собственных гипотез нет.

Как говорил Зигмунд Фрейд своей дочери в известном анекдоте, иногда, деточка, сон это просто сон .

Однозначно картина Джорджоне не портится от многовековых попыток убедительно расшифровать её сюжет.