Как Карамзин рассказал о Лондоне русским

Письма русского путешественника Карамзина - первое по-настоящему подробное описание Лондона на русском

Верст за пять увидели мы Лондон в густом тумане. Купол церкви св. Павла гигантски превышал все другие здания . Эта встреча с Лондоном датирована июлем 1790 года, путешественнику было тогда 24 года, а уже через год он принялся печатать свои впечатления в только что созданном собственном журнале.

Издание называлось Московский журнал , его редактора звали Николай Карамзин. В 2016-м несколько неполных юбилеев Карамзина 250 лет со дня рождения, 190 со дня смерти, 205 с начала выпуска чуть ли не первого русского настоящего периодического журнала. В нем опубликовано первое по-настоящему подробное русское описание Лондона.

Карамзинскую Историю государства Российского на России помнят, но не читают кроме специалистов, конечно. Его Бедную Лизу уже почти забыли, хотя это, как утверждают филологи, первая настоящая русская проза Нового времени. Остальное публицистика, стихи, беллетристика и даже Записка о древней и новой России , сыгравшая роковую роль в судьбе преобразований юного Александра I, осталось далеко в прошлом.

Чаще всего сегодня вспоминают Письма русского путешественника и не зря.

Во-первых , в отличие от Бедной Лизы , эту вещь читаешь в наши дни без скидок на милую наивную старину и неразработанность молодого тогда еще литературного языка. Во-вторых , Письма русского путешественника первое сочинение на один из архетипических русских сюжетов, на сюжет открытия Европы русским.

Если Петр Первый прорубил в Европу окно, то Карамзин въехал в это окно на экипаже, полном книг и тетрадок, и проехал до самой западной оконечности, до Британии. Путешествуя, он не только любовался видами, он учился европеизму, мастеря своими руками новую русскую культуру.

Наконец, в-третьих, не стоит упускать из виду сегодняшнюю популярность жанра травелог . Да, Карамзин корябал пером по бумаге, а нынешние путешественники, в лучшем случае, стучат по клавиатуре, если не попросту инстрагряммят образы мира по всему миру. Но дело тут не в техническом посреднике, не в медиа, дело в том, что уж извините за банальность путешествуя, мы живем одновременно двумя жизнями, своей и чужой. Такой возможностью могут пренебречь только самовлюбленные нарциссы, лентяи или трусы.

Карамзин проехался по Германии, Швейцарии, Франции и завершил путешествие в Англии. Он колесил по Европе в первый год новой эпохи уже взята Бастилия, уже заседает Учредительное собрание. В немецких городах, швейцарских деревнях пока спокойно, да и во Франции дело еще не дошло до применения машинки доктора Гильотена, однако уже через несколько лет сумрачные берлинские бюргеры сойдутся на полях сражений с веселыми парижскими ремесленниками, а неторопливые швейцарские крестьяне понаблюдают за скорыми маневрами армии Суворова.

1790 год, год напряжения, год, когда только самые тонкие носы могли учуять гарь грядущего пожара. Пожар, впрочем, давно бушевал в книгах, памфлетах и журналах новая буржуазная эпоха и новая буржуазная революция начались в умах задолго до того, как с эшафота покатилась голова Людовика XVI. Карамзин ездит и впитывает все это, обдумывает, записывает. Потом, вернувшись в Россию, начинает издавать журнал, где печатает свои наблюдения. Так начиналась русская проза и русское общественное сознание.

Лондон против Парижа

В отличие от возлюбленной его Германии, в отличие от блестящего и ужасного Парижа, Лондон локус спокойной карамзинской симпатии. Ему здесь нравится все точнее почти все.

Нехороши: ( а) местные парикмахеры, (б) гнусные физиогномии низкой черни лондонского народа , (в) отверстия в мостовой, куда прогуливающийся может ненароком свалиться . Насчет пункта (б) умолчу человеческие лица, вне зависимости от национальности и социального статуса, вообще вещь сомнительная. Впрочем, тут дело вкуса, я сужу как мизантроп.

Зато вот женские лица вызывают в Карамзине нежные восторги: Женщины и в Лондоне очень хороши, одеваются просто и мило; все без пудры, без румян, в шляпках, выдуманных грациями. Они ходят, как летают; за иной два лакея с трудом успевают бежать. Маленькие ножки, выставляясь из-под кисейной юбки, едва касаются до камней тротуара; на белом корсете развевается ост-индская шаль; и на шаль из-под шляпки падают светлые локоны. Англичанки по большей части белокуры, но самые лучшие из них темноволосы. Так мне показалось, а я, право, смотрел на них с большим вниманием!

Карамзин не только первый русский историк, журналист, прозаик и просвещенный путешественник, он первый гламурный журналист. Обратим внимание на то, как он прямо на наших глазах создает русский язык, которым мы сегодня пользуемся. Выделенные курсивом слова тротуар и шаль лишь небольшая часть заморской добычи, обогатившей родную речь.

Что касается парикмахеров, то здесь редкий случай, когда сравнение Лондона с Парижем идет не в пользу первого: Я уже не в Париже, где кисть искусного, веселого Ролета, подобно зефиру, навевала на мою голову белейший ароматный иней! На мои жалобы Ты меня режешь, помада твоя пахнет салом, из пудры твоей хорошо только печь сухар , англичанин отвечал с сердцем I don t understand you? Sir .

Это очень любопытная сценка. Она ведь не только о том, что хороший парижский парикмахер (а Ролет действительно мастер, к нему Карамзин в Париже специально ходил) лучше обыкновенного лондонского. Перед нами разыгрывается маленькая лингвистическая комедия; русский путешественник английского не знает и говорит с цирюльником на международном французском, то есть тоже на чужом для себя. Цирюльник не знает французского как и любого иного, кроме родного английского и явно принимает русского путешественника за заезжего французика, за эмигранта, за бежавшего от революции тонконогого маркиза, которых в те годы было в Лондоне немало. Ну а любовь британца к французу известна. Так что, думаю, пару порезов на молодых щеках Карамзина можно списать за счет именно этих чувств.

В остальном Лондон превосходит Париж. Он лучше освещен, он удобно устроен, в нем много парков и небольших площадей, его мостовые чисты, простые лондонцы зажиточны и прилично одеты, здесь прекрасные лавки и разные товары со всего света. Последнее тоже хорошо в Лондоне торговля рассказывает визитеру не историю алчности и корыстолюбия, а волнующую повесть об открытии далеких стран.

... богатые лавки, где, сквозь стеклянные двери, с улицы видите множество всякого роду товаров; редкая чистота, опрятность в одежде людей самых простых и какое-то общее благоустройство во всех предметах образует картину неописанной приятности, и вы сто раз повторяете: Лондон прекрасен! Какая розница с Парижем!

Незнание языка чаще всего приводит к отталкиванию от культуры, которую не можешь считывать , но иногда происходит наоборот если понимаешь, проникаешь глубже и там обнажаются совсем неприглядные вещи. Кажется, так случилось у Карамзина с Парижем. А вот с Лондоном, с Англией у него завязался легкий, но прочный роман; как вспоминают современники, в доме нашего героя, когда он остепенился и обзавелся семьей, на завтрак подавали темное пиво портер. И это при том, что Карамзин не отличался хорошим желудком да и здоровьем вообще. Впрочем, еще 100 лет назад стакан портера на завтрак считался укрепляющим снадобьем перечитайте меню туберкулезного санатория в Волшебной горе Томаса Манна!

Легенды о ценах на недвижимость

В Лондоне и 206 лет спустя каждый квадратный сантиметр на вес золота

Не понимая языка, об устройстве лондонской жизни Карамзин понял очень многое. Его описание если такое бывает одновременно очень схематично и очень верно. Любопытно, что многие из перечисленных им главных туристических достопримечательностей остаются таковыми до сих пор. Имею в виду не только Вестминстерское аббатство или собор св. Павла. Даже музыкальное произведение, которое Карамзин отправился слушать чуть ли не сразу по приезде, оказалось самым часто исполняемым сочинением британской классической музыки. Я говорю о Мессии Генделя, от которой здесь накануне Рождества можно спрятаться разве что в бангладешских кварталах Брик-Лейна и Уайтчэпела.

В Лондоне много пьют, съестные припасы и вина здесь хороши, но дороги, люди победнее живут здесь не на мансардах, как в Париже, а в подвалах и полуподвалах. Что же до сегодняшних новшеств, то они крепко привязаны к укладу конца XVIII века.

Карамзин описывает типичное лондонское жилье: Для карет и лошадей есть особливые конюшенные дворы; при домах же бывают самые маленькие дворики, устланные дерном; иногда и садик, но редко, потому что места в городе чрезмерно дороги . Примечательная смесь того, что дожило до наших дней (причем разросшись до масштабов социальной катастрофы), и того, что стало своей противоположностью.

О ценах на лондонскую землю и лондонскую недвижимость можно слагать легенды здесь каждый квадратный сантиметр будто сделан из чистого золота. Садики при домах как любили здесь, так и любят, а вот конюшенные дворы (Mews) в центральных районах стали лакомым кусочком для девелоперов. Из лошадиных стойл делают дизайнерские квартиры для продвинутых преуспевающих дизайнеров, которые зарабатывают на дизайне покоев русских олигархов и арабских принцев. Такого поворота Николай Михайлович Карамзин даже представить себе не мог.

О лондонских страница Писем русского путешественника написано немало. Есть даже крайнее мнение, мол, Карамзин, на самом деле, в Британии-то и не был, а все списал из чужих книг. Вряд ли. Но если так, то он вдвойне гений, ибо вслепую нашел все самое нужное и точное. Тогда Николай Михайлович Карамзин не просто первый русский историк и так далее, он герой утерянного рассказа Борхеса, тихий визионер, сочинивший далекий город, который оказался идеально похож на настоящий, существующий.