"Освободительный" поход на Царьград

12(24) апреля 1877 года в Кишиневе после военного парада российских полков епископ Кишиневский и Хотинский Павел (Лебедев) зачитал на торжественном молебне Манифест царя Александра II об объявлении войны Османской империи. Так началась одна из самых успешных в оперативном отношении военных кампаний России на Балканском полуострове.

Война 1877-1878 годов имела для России не только геополитическое, но и огромное внутринациональное значение, поскольку это была борьба за чуть ли не главное сокровище Третьего Рима - Царьград!

Яростное противоборство на Балканах стало значимым фактором «пробуждения» черносотенного мракобесия внутри Российской империи – точкой запуска широкой общенациональной дискуссии о направлении грядущего собственно «русского пути». Неслучайно через 60 лет после этой военной грозы, замечательный поэт, донской казак Николай Туроверов, мучительно размышляя о причинах краха Российской империи, вспоминал о солдатах, «русской кровью на Балканах искупивших крымский позор». Поэт писал свои строфы в Париже – в эти же годы часовня-памятник «Героям Плевны», построенная на пожертвования оставшихся в живых гренадеров – участников штурма Плевны, использовалась в Ильинском сквере Москвы как общественный туалет.

Война за "Русское" Причерноморье

Широко распространённый миф называет в качестве основной причины нового конфликта между Россией и Турцией необходимость освобождения славянских народов Балкан от изуверств османской солдатни. Действительно, начиная с лета 1875 года, сначала в южной Герцеговине, а затем в Болгарии началось всеобщее восстание славянского населения с целью сбросить многолетний гнет Османской империи.

Стоит отметить, что степень межнациональной напряжённости между славянскими народами Балкан и этническими турками-османами была не высока.

Сочувствие к унижаемым и уничтожаемым балканским славянам стало своего рода общественным мейнстримом – практически вся пресса и абсолютное большинство значимых политических сил в Европе категорически высказывались за скорейшее обуздание «османского варварства». Это обстоятельство создавало особо благоприятный международный климат для освободительного похода русских войск на Балканы.

Искреннее желание помочь успеху освободительной борьбы югославянских братьев присутствовало в умонастроениях политической элиты Российской империи. Однако не менее значимым поводом для удара по Турции стал другой фактор – очевидная необходимость скорейшей ревизии унизительных для России итогов Крымской войны.

Проигранная в 1853-1856 годах Крымская война резко ослабила геополитические позиции Российской империи в Закавказье, на Балканах, на Дунае и даже в территориально близкой Молдавии. Однако самой значительной, буквально нетерпимой потерей стала утрата очень прочного, казалось бы, военно-стратегического положения на Чёрном море, которое в Москве всегда считали своей внутренней акваторией.

По условиям подписанного Россией 18(30) марта 1856 года Парижского трактата Чёрное море объявлялось нейтральным, т.е. открытым для коммерческих и закрытым для военных судов в мирное время. Соответственно и Россия, и Османская империя теряли возможность держать свои военные корабли на Черном море. Однако при этом турки полностью сохранили свои военно-морские силы в близлежащем Мраморном и Средиземном морях, и поэтому, обладая проливами Дарданеллы и Босфор, могли в любое время завести свой военный флот в Чёрное море.

Работа над Лондонской конвенцией 1871 года, которую российская дипломатия проводила в тесном взаимодействии с внешнеполитическим ведомством Германии, вновь открыла для России возможность иметь в Чёрном море любое количество военных кораблей. Вместе с тем, текст конвенции запрещал проход российских военных кораблей в Средиземное море через проливы Босфор и Дарданеллы, что резко ослабляло реальное стратегическое значение Черноморского флота. Изменить это положение – при условии победы над Турцией – представлялось вполне возможным.

Кроме того, отправляя свою армию в новый поход на турецкие Балканы, правительство России рассчитывало отправить в политическое небытие и так называемые «территориальные статьи» Парижского трактата, которые существенно сужали возможности России оккупировать земли к западу от Бессарабии и на Дунае.

Московская Орда, а затем Российская империя вели очень много войн. Пожалуй, трудно найти вторую страну, которая бы, подобно России, воевала так же часто, а порой и очень долго. Ура-патриотические историки обычно рассматривают все эти войны как единый, продолжающийся столетия, почти всегда успешный и всегда справедливый военный марш.

Военная кампания 1877-1878 годов проходила на двух оперативных театрах военных действий: в Закавказье и на Балканах. Главным ТВД являлся балканский, поскольку только там победа была способна окончательно подавить военную инициативу турок и принудить их к заключению мирного договора на условиях России.

«Главные военные операции предполагаются в Европейской Турции, – так ориентировал военный министр Д.А.Милютин главнокомандующего Кавказской армией великого князя Михаила Николаевича, – со стороны же Азиатской Турции действия наши должны иметь целью: 1) прикрыть наступлением безопасность наших собственных пределов – для чего казалось бы необходимым овладеть Батумом и Карсом (или Эрзерумом) и 2) по возможности отвлекать турецкие силы от европейского театра и препятствовать их организации».

Поставленные военным министром оперативные задачи были решены в Закавказье только отчасти. Первоначально эффективные действия Кавказского корпуса, командованием которым было возложено на генерала от кавалерии М.Т.Лорис-Меликова, очень скоро были в значительной степени скованы почти синхронными массовыми восстаниями горцев в Абхазии, Чечне и Дагестане. Во всех случаях мятежников вооружали и подталкивали к нападениям на русские войска турецкие эмиссары. Тем не менее, в апреле-мае 1877 года русские войска захватили важные турецкие крепости Баязет и Ардаган. Пытаясь вновь вернуть эти крепости, турки вынуждены были существенно усилить закавказскую группировку своих войск.

К середине января 1878 года действующий Кавказский корпус уже имел в своем активе успешный штурм Карса – важнейшего турецкого форпоста в Закавказье, последовательный разгром турецкой армии Ахмеда Мухтар-паши в Авлияр-Аладжинском сражении и в боестолкновении у Деве-Бойну, полную блокаду крепости Эрзерум. Только холод высокогорья и массовое развитие эпидемических болезней в войсках не позволили московскому командованию ко дню перемирия (21 января 1878 года) захватить Эрзерум и пленить в нём остатки кавказской турецкой армии.

С учётом удалённости театра военных действий, сложности рельефа и непривычного для московских солдат климата Азиатской Турции боевые результаты Кавказского корпуса можно считать удовлетворительными. Единственным исключением выглядят операции Приморского (Кобулетского) отряда в районе Батума, которые велись вяло. Командующий отрядом генерал И.Д.Оклобжио, а затем сменивший его полковник К.В.Комаров (стал генерал-майором в июле 1878-го) захватить Батум не смогли. Впрочем, энергичному и волевому полковнику Комарову для захвата этого города не хватило 3-4 дней: уже подготовленный штурм был отложен по причине объявленного перемирия.

 От Дуная до Плевны

Директива военного министра России о начале военных действий против Османской империи предусматривала значительную концентрацию сил и средств для последующих боевых действий на Балканском ТВД. Главнокомандующий московской армией великий князь Николай Николаевич (Старший) сосредоточил основные силы армии (около 150 тысяч штыков и сабель) на левом берегу Дуная на участке Зимницы — Систово. Противостоящие турецкие силы были в начальный период кампании не столь значительны: турецкий командующий Абдул-Керим Надир-паша имел для оперативно-тактических действий только около 100 тысяч солдат (вместе с гарнизонами крепостей — 200 тысяч).

Форсирование Дуная московской армией было проведено образцово. 10 апреля 1877 года – за два дня до объявления войны – на левобережье появился отряд российских минеров, переодетых в румынских крестьян, которые начали постановку гальванических мин для подрыва боевых судов турецкой Дунайской флотилии. После объявления войны Турции минные постановки стали весьма масштабными. Постановки минных заграждений в две линии у турецкой заставы Рени отрезали Дунайскую флотилию от сообщения с Чёрным морем. Гальваническими минами был также перекрыт полноводный приток Дуная – река Серет. Теперь турецкие речные мониторы не могли подняться вверх по Серету для разрушения важного для развертывания наступления моста у Барбоша.

29 апреля (11 мая) 1877 года российской артиллерией был потоплен турецкий корвет «Люфти Джелиль». Снаряды 24-фунтовой осадной пушки и 6-дюймовой мортиры попали, по-видимому, в артиллерийский погреб судна – «Люфти Джелиль» взорвался как пороховая петарда, из 218 человек экипажа чудом спасся один матрос.

10 (22) июня Нижнедунайский отряд (ХIV корпус) генерала А.Э.Циммермана переправился — между Галацем и Браиловым — через главную водную артерию Центральной Европы и вскоре занял Северную Добруджу. Эта операция была задумана как демонстрационная (отвлекающая от главных сил), но, тем не менее, завершилась весьма успешно: на турецком берегу оказалось 18 тысяч солдат при 78 полевых орудиях. Потери в ходе переправы оказались минимальны: отряд генерала Циммермана потерял 5 офицеров и 139 нижних чинов.

С 12 по 15 июня 1877 года в широкой полосе по левобережью Дуная началась активная артподготовка: московские пушки били по турецким опорным пунктам на правобережье. Особенно интенсивный огонь вели 18 артиллерийских батарей по крепости Никополь, одновременно в этом районе на левом берегу велась демонстративная подготовка к форсированию Дуная главными силами московской армии. На самом же деле форсировать реку решено было на участке Зимницы — Систово, где втайне собирались парусиновые понтоны и бревенчатые плоты.

Известный военный историк А.Б.Широкорад отмечает хороший уровень подготовки десанта, который должен был захватить первоначальный плацдарм на правом берегу Дуная: солдат переодели в зимнюю форму чёрного цвета, чтобы их силуэты не были видны в темноте ночи. Первый эшелон десанта, приступивший к операции в 2 часа ночи 15 июня (ст.ст.) 1877 года, высадился почти без потерь, однако затем форсирование осуществлялось уже под огнём турецких войск. К трём часам ночи на турецком берегу высадилось уже три тысячи солдат с двумя орудиями горной артиллерии. Утром к переправе подключили заранее приобретённые военным министерством пароходы и баркасы, которые до этого ходили по Дунаю в качестве гражданских судов. Их использование было очень результативным: например, только за 15 июня пароход «Анкета» перевез на турецкий берег реки свыше 20 тысяч солдат.

Военные специалисты западных стран были уверены, что операция по форсированию Дуная обернётся для московской армии очень значительными потерями. Экспертные оценки определяли цифру возможных потерь от 10 до 30 тысяч человек. На деле же фактические потери армии оказались минимальны: 748 человек убитыми, утонувшими и раненными, и всего два утонувших орудия (из многих десятков, переправленных на турецкий берег).

Впоследствии успешное расширение захваченного плацдарма позволило навести через Дунай два понтонных моста: «Нижний» – в районе острова Адда, и «Верхний» – в районе острова Бужиреску.

Оценка действий московских войск после форсирования Дуная у разных специалистов не совпадает. Существуют очень восторженные оценки историков – в основном тех, которые работали в отраслевых научных учреждениях Министерства обороны СССР. Есть оценки и прямо противоположные: московский генералитет обвиняется в потере темпа наступления – из-за отвлечения значительных сил русской армии на осаду и захват турецких крепостей Никополь и Рущук.

«Согласно плану, разработанному ещё до войны, – пишет военный историк А.Б.Широкорад, – после форсирования Дуная московская армия должны была стремительно идти в южную Болгарию и далее на Константинополь. Однако, форсировав Дунай, русские генералы испугались собственного успеха и решили подождать, оглядеться, а пока взять турецкие крепости Рущук и Никополь, то есть заняться именно тем, что всегда губило успехи войск в прошлых кампаниях на Балканах». Далее историк справедливо отмечает, что все пограничные турецкие крепости строились с единственной целью – воспрепятствовать переправе через Дунай. Неожиданный для противника стремительный выход войск России на правобережье великой реки сразу превращал захват приречных крепостей в рутину – их можно было держать в осаде сколь угодно долго силами второстепенных московскиъ частей, румынских и болгарских дружин.

Истина, по-видимому, равноудалена от двух вышеприведенных позиций: наступать можно было действительно быстрее, однако оставление в тылу крупных крепостных гарнизонов (в Никополе, например, было сосредоточено около 8 тысяч штыков) могло создать неожиданную угрозу для тыловых коммуникаций.

Крепость Никополь, осаждённая частями IХ корпуса генерала, барона Н.П.Криденера капитулировала 3 июля (ст.ст.) 1877 года. В плен попало более 7 тысяч турок, в качестве трофеев было взято 113 полевых и крепостных орудий. Московские потери были, впрочем, тоже немалые: убитыми и раненными 1279 солдат, 31 офицер и 1 генерал.

Общее наступление, невзирая на осаду Никополя, развивалось успешно. Передовой отряд армии под командованием генерала И.В.Гурко 25 июня (7 июля) занял крепость Тырново, а еще через неделю перешел через Балканы через Хаинкиойский перевал. 5 (17) июля отрядом Гурко был занят стратегически важный Шипкинский перевал, куда подошёл вновь созданный Южный отряд. Энергично развивая наступление, войска Передового отряда стремительно захватили важный опорный пункт турок Эски-Загра (Стара-Загора). Этот успех открывал, казалось, долгожданный выход на оперативный простор – прямой путь на Константинополь. Однако в это время к Эски-Загра подошёл, переброшенный из Албании, 20-тысячный корпус Сулеймана-паши. Элитные турецкие войска сошлись с московскими солдатами в яростной схватке «грудь на грудь». У россиян не хватило отваги и сил, чтобы сдержать наступательный натиск турок – в результате московиты бежали к Шипке.

В целом первоначально быстрый темп продвижения через Балканские горы в середине июля 1877 года был утерян. Причина этого лишь отчасти определялась осадными операциями у Никополя, Рущука и даже у Плевны. После сражения у Эски-Загра российская экспансия остановилась по самой прозаичной причине: в условиях массовой мобилизации турецких вооружённых сил в московской действующей армии обнаружился очевидный недостаток сил и средств.

Вновь, увы, очень болезненно заявила о себе извечная «ахиллесова пята» московской армии: низкий уровень стратегического планирования. Военный кабинет Александра II не учел многих, казалось бы, очевидных аспектов при анализе возможностей мобилизационной системы Турции. Генеральный штаб в своих рекомендациях царю в значительной мере опирался не на скрупулезный подсчёт, а на бравурные фантазмы генералов о будущей лёгкой победе.

«Повсеместно передавалась фраза: «За Дунаем и четырем корпусам делать будет нечего», – описывает предвоенный настрой в высоких кабинетах Петербурга историк А.Б.Широкорад, – поэтому вместо всеобщей была начата лишь частичная мобилизация. Как будто воевать собирались не с огромной Османской империей, а с Хивинским царством».

Действительно, частичная мобилизация, проведенная поздней осенью 1876 года, затронула только 20 пехотных и 8 кавалерийских дивизий, 3 стрелковые и 2 сапёрные бригады, а также вечных «крепостных войны» – льготные казацкие полки. Для доведения этих войск до штатного состава военного времени «под ружьё» были поставлены 225 тысяч запасных солдат. Казацкие войсковые области выставили 33 тысячи вооруженных конных казаков. По мобилизации конного состава в Действующую армию были поставлены 70 тысяч лошадей.

К началу 1877 года общая численность отмобилизованных войск составила около 390 тысяч человек. Из этого общего потенциала в кампании против Турции были задействованы 230 тысяч бойцов: 60 тысяч – на Черноморском побережье, 40 тысяч – в строевых частях на Кавказе и только 130 (по некоторым данным – до 160) тысяч штыков и сабель были брошены на балканское направление. Этих сил для безусловного сокрушения военной мощи Османской империи, конечно же, было мало.

Мясорубка по имени «Плевна»

Стратегическая пауза в действиях русской армии на Балканах, наступившая в середине июля 1877 года и продолжавшаяся около двух месяцев, никак не отразилась на ярости противоборства под Плевной. Тяжелые встречные бои за обладание плевнинскими высотами, которые развернулись здесь, в мировой военной истории навсегда останутся ярчайшим образцом героизма турецких солдат.

Если боевую работу московитов и младших офицеров у Плевны можно считать образцовой, то действия здесь некоторой части генералитета заслуживают самой отрицательной оценки. Постоянное пренебрежение войсковой разведкой, неистребимое барство даже во фронтовых условиях, нарочитая «забывчивость» или инертность при исполнении «возмутительных» (т.е. неудобных) приказов – все эти отрицательные черты коллективного «генерала Скалозуба» создали кровавый феномен Плевны, которого при иных условиях просто бы не было.

Географическое положение Плевны определяло большую важность этого турецкого опорного пункта для стратегических целей московского наступления. Плевна контролировала пересечение двух веток дорог: на Рущук и Систово (где располагался главный перевалочный пункт для снабжения русской армии), а также на Ловчу, Софию, Тырново, к Шипкинскому перевалу.

На следующий день после падения Никополя – 4 (16) июля 1877 года начальник штаба Дунайской армии, генерал А.А.Непокойчицкий послал командиру IX корпуса, барону Криденеру категоричный приказ: «Предлагаю двинуть тотчас для занятия Плевны казачью бригаду, два полка пехоты с артиллериею». 5 июля аналогичный приказ поступил в штаб IX корпуса от главнокомандующего — великого князя Николая Николаевича (Старшего). Оба эти приказа выполнены не были, хотя казацкие передовые разъезды сообщили о движении к Плевне значительных турецких сил. Генерал Криденер проигнорировал и ещё одну телеграмму начальника штаба армии, генерала Непокойчицкого, в которой прямо предписывалось немедленно захватить Плевну казацкой бригадой генерала И.Ф.Тутолмина.

Игнорируя приказы штаба армии, генерал Криденер не стал посылать в Плевну конных казаков, а направил туда пехотный отряд генерала Ю.И. Шильдер-Шульднера. В результате, когда вечером 7 июля отряд Шильдер-Шульднера подошёл к полуразрушенным укреплениям Плевны, солдат встретил сосредоточенный ружейный огонь, голову россисклй колонны стали осыпать разрывы турецких гранат. Это был корпус Османа Нури-паши, численностью около 17 тысяч штыков при 30 орудиях, который опередил отряд Шильдер-Шульднера буквально на 7-8 часов. Совершая ежедневно более чем 30-километровые переходы, войска Османа-паши за шесть суток преодолели 200-километровый путь из Западной Болгарии.

В Плевне находилась взорванная московитами в 1810 году старая крепость, которую турки так и не восстановили вновь. Используя расколотые плиты крепостных стен, Осман-паша стал энергично возводить на господствующих высотах полевые укрепления.

Общие силы генерала Ю.И. Шильдер-Шульднера почти вдвое уступали корпусу Османа-паши: 8600 человек, включая конницу Кавказской казацкой бригады и 9-го Донского казацкого полка. Тем не менее, атаковать было можно и нужно: турецкие солдаты после 200-километрового перехода были измотаны и ещё не успели как следует «зарыться в землю». Однако, успех атаки был, конечно, немыслим без предварительной детальной разведки и отработки до штурма чёткой процедуры взаимодействия наступающих колонн. Ни того, ни другого генерал Шильдер-Шульднер организовать, к сожалению, не сумел.

Атака турецких позиций, начатая на следующий день около 5 часов утра двумя штурмовыми колоннами, наступавшими на Плевну с разных сторон (на расстоянии друг от друга в 35 км!), не увенчались успехом. Иной результат вряд ли был возможен при отсутствии внятных разведданных и полной неразберихи с координацией усилий разных штурмующих групп. В результате московские войска, захватившие три линии недостроенных турецких ложементов и фактически ворвавшиеся в Плевну, вынуждены были отступить, потеряв убитыми и раненными 75 офицеров и 2326 нижних чинов. Потери турок оценили свои потери в 890 человек убитыми и ранеными.

Московское командование допустило у Плевны и ещё одну, на сей раз подлинно фатальную ошибку: коммуникации гарнизона Осман-паши с турецким тылом не были прерваны. К началу второго штурма Плевны, который состоялся 18 (30) июля, силы турок в цитадели увеличились до 22 тысяч штыков и 58 орудий, к «осаждённым» беспрепятственно подвозили боезапас и провиант.

Второй штурм Плевны, которым руководил сам генерал Н.П.Криденер, также закончилась полным фиаско. За десять дней передышки турки, работая фанатично – день и ночь, успели отрыть окопы полного профиля, соорудить переходы между позициями, хорошо пристрелять свою артиллерию. Штурм закончился реками русской крови: по некоторым данным, были убиты и ранены 168 офицеров и 7167 нижних чинов, в то время как общие потери турок не превосходили 1200 человек.

Военные специалисты называют в числе основных оперативно-тактических причин неудачи очень слабую координацию между различными подразделениями атакующих, а главное – крайне низкий уровень тактического использования артиллерии.

Самое удивительное другое: даже после столь кровавого провала, обладая полной оперативной свободой на местности вокруг Плевны, московское командование по-прежнему не соизволило охватить турецкую цитадель настоящей блокадой – решительно перерезать все коммуникации снабжения.

«После «Второй Плевны» в тылу у московитов началась паника, – отмечает военный историк А.Б.Широкорад, – в Систово приняли приближающуюся казацкую часть за турок и уже собрались им сдаваться. Великий князь Николай Николаевич обратился к румынскому королю Карлу со слёзной просьбой о помощи. Турецкие генералы имели возможность дружными усилиями разгромить российскую армию и вышвырнуть её остатки за Дунай. Но они тоже не любили рисковать, и тоже интриговали друг против друга».

Более месяца под Плевной происходило новое сосредоточение московских сил и подходящих румынских формирований. Превосходство над турками стало уже подавляющим: 75 тысяч штыков, 8600 сабель, 424 орудия, в том числе 20 осадных. Впрочем, силы турок тоже увеличивались, правда, не столь существенно: ко дню третьего штурма Осман-паша имел в цитадели около 30 тысяч штыков, 1500 сабель и около 70 полевых орудий.

Дата начала штурма – 30 августа (ст.ст.) – приуроченная ко дню тезоименитства царя Александра II не помогла: колонны яростно рвавшихся вперёд солдат снова утонули в крови. Союзные войска понесли очень значительные потери: среди московитов было убито и ранено 297 офицеров (включая двух генералов) и около 12,5 тысяч нижних чинов, румыны потеряли около трех тысяч. Потери турецкого гарнизона были близки к румынским.

После «третьей Плевны» московская армия удержалась на правобережье Дуная только благодаря твердой позиции военного министра Д.А.Милютина и генерала Казимира Левицкого. На военном совете в местечке Поразим они выдержали своеобразную «миротворческую атаку» великого князя Николая Николаевича и близких к нему генералов, высказавшихся за прекращение военной кампании. После некоторого раздумья к мнению «ястребов» склонился и царь Александр II.

К Плевне из Петербурга был срочно доставлен признанный знаток фортификации, выдающийся военный инженер, граф Эдуард Тотлебен. Его вердикт, после осмотра турецких укреплений, не отличался оригинальностью: граф Тотлебен посоветовал высокому собранию генералов «не пережигать» солдат в бессмысленных штурмах, а озаботиться обеспечением подлинно глухой блокады Плевны.

К началу октября все внешние коммуникации Османа-паши были, наконец, перерезаны. Перед этим, правда, турки сумели перебросить в якобы осажденную цитадель ещё 10 тысяч штыков, 12 орудий и огромнейший обоз с продовольствием, доведя общее число живой силы в Плевне до 47 тысяч штыков.

Отсутствие продовольствия и подходящие к концу боеприпасы вынудили Османа-пашу жёстко поставить перед турецким командованием вопрос о деблокаде Плевны. С большим опозданием была создана 35-тысячная армия, которую на выручку Плевны повел из Софии знаменитый Мехмед-Али-паша – этнический немец (возможно, француз) Карл Детруа, родившийся в Магдебурге и в юношеские годы принявший ислам.

«Софийская армия» Мехмед-паши была разбита под Новаганом отрядом генерала Иосифа Гурко, но окончательно уничтожить поредевшие рати турок помешал «охранительный» приказ великого князя Николая Николаевича, которому, видимо, под впечатлением Плевны, теперь везде мерещились турецкие засады.

Потеряв надежду на деблокаду Плевны, мужественный Осман-паша в ночь на 28 ноября (ст.ст.) пошёл на прорыв из крепости. Прорыв не удался: колонны Османа-паши были блокированы 3-й Гренадерской дивизией, а сам турецкий командующий ранен. В этих условиях Осман-паша, желая сохранить жизни своих героических солдат, отдал приказ о капитуляции. В плен было взято более 43 тысяч турок, из них офицеров всех рангов 2138 человек. Убитыми и ранеными турки потеряли около 6 тысяч человек.

Рейд на Константинополь

Орудийные залпы у Плевны окончательно вывели из стратегической дремы военное ведомство России – мобилизационный механизм огромной империи был, наконец, запущен на полную мощь. 19 июля 1877 года – на следующий день после «второй Плевны» — была объявлена мобилизация Гвардейского и Гренадерского корпусов, 24-й и 26-й пехотных дивизий, 1-й кавалерийской дивизии. Кроме того, к Дунаю уже двигались ранее отмобилизованные 2-я и 3-я пехотные дивизии, некоторые другие стрелковые и сапёрные подразделения. Россия, говоря словами канцлера Горчакова, — «не сердилась, но сосредотачивалась».

Стратегическая пауза из-за долгого противоборства с корпусом Османа-паши не повлияла на интенсивность российских военных усилий по очищению островов и правого берега Дуная от турок. К концу 1878 года, благодаря захватам турецких судов и переводу некоторых кораблей из Одессы, на Дунае была сформирована мощная флотилия. В неё входили две бронированные канонерские лодки – «Систово» и «Никополь», одна небронированная канонерка, два мортирных монитора, 5 малых миноносок, 24 минных катера, 3 шхуны и 8 пароходов.

Российские моряки действовали на Дунае инициативно и последовательно. (Исключением является, пожалуй, только досадная неудача с попыткой захватить город-порт Сулин в конце сентября 1877 года. Уже подготовленный штурм был сорван по причине элементарной утечки информации.) К середине января 1878 года бóльшая часть правобережья Дуная была очищена от регулярных турецких войск. В руках османских военачальников остались лишь немногие укрепленные пункты (Рущук, Сулин и др.), потерявшие всякое стратегическое значение.

Важно отметить, что высшее военное командование Османской империи в значительной мере не сумело воспользоваться теми огромными оперативно-тактическими возможностями, которые открылись в результате невероятно успешной обороны корпуса Осман-паши. Турецкая армия точно также «проспала» свой успех у Плевны, как некогда московская армия «проспала» стратегический прорыв генерала Гурко к Эски-Загра. Полным фиаско закончились отчаянные, но безуспешные попытки турок сбить со стратегически важного Шипкинского перевала героические войска генерала Радецкого.

Финальный шанс переменить ход военной кампании в свою пользу был упущен турками в сражении 22 ноября (4 декабря) 1877 года у болгарского города Елена. В этот день Восточный турецкий корпус Сулеймана-паши, численностью от 25 до 30 тысяч штыков (по разным данным), атаковал Еленинский отряд XI корпуса под командованием генерала Домбровского. В результате ожесточенного боя турки сумели захватить дорогу на Тырново, отбросив московские части к деревне Яковцы. С учетом малой численности войск у Домбровского (не более 4-5 тысяч штыков), турки имели все возможности уже на следующий день захватить практически незащищенное Тырново, где располагались обозы, боезапас и провиант для московскиъ XVIII и XI корпусов. Вместо этого Сулейман-паша решил осмотреться и весь день 23 ноября бесцельно простоял у Елены. Воспользовавшись благоприятной паузой, русское командование быстро перебросило в Тырново 26-ю пехотную дивизию – дальнейший прорыв турками фронта стал невозможен.

Неудача Сулеймана-паши под Тырново запустила неостановимое движение московского «железного колеса» к Константинополю. Пленив прорывавшийся корпус Османа-паши, московская армия через балканские горные перевалы неудержимо устремилась на юго-запад.

23 декабря (ст.ст.) генерал Гурко со своим Западным отрядом без боя занял Софию. Город можно было оборонять, но духовно надломленные турецкие военачальники отдали приказ об отступлении.

26 декабря у деревни Шейново началось двухдневное сражение с армейским корпусом Вессель-паши. В итоге энергичного натиска московских отрядов под командованием генералов М.Д.Скобелева и Н.И.Святополк-Мирского, войска Вессель-паши были окружены и сдались. В плен попало около 30 тысяч турецких солдат. Общие потери москоывитов составили чуть больше 5 тысяч человек убитыми и раненными.

Турки стали быстро отступать по всем направлениям, наивно рассчитывая, что таким образом сумеют сосредоточить не менее 120 тысяч штыков под крепостью Адрианополем и там остановят московитов. Однако отступать пришлось с ожесточенными боями.

В трёхдневном сражении у Филиппополя (3-5 января 1878 года) турецкая армия Сулеймана-паши потерпела очередное поражение, потеряв 23 орудия и две с половиной дивизии солдат. Уже через два дня, в яростном сражении у Караджалара казаки 30-го Донского полка нанесли деморализованному турецкому воинству финальный удар: была отбита вся оставшаяся турецкая артиллерия (53 орудия) и уничтожены еще полторы дивизии противника. Жалкие остатки былой армии потеряли всякую боеспособность и были вывезены турками морем в Галлиполи и Константинополь.

Армия Сулеймана-паши, до разгрома у Филипполя и Караджалара, была единственным боеспособным оперативным соединением, на основе которого имело смысл организовывать оборону крепости Адрианополь. Этот северо-западный форпост столицы Османской империи обладал средним уровнем фортификации, здесь находилось только 70 орудий. Вне опоры на сильное войсковое формирование сколько-нибудь долго оборонять эти «ворота» в Константинополь было невозможно. Ранним утром 8(20) января 1878 года, комендант Адрианополя, сознавая бессмысленность обороны, приказал вывесить на стенах цитадели белые флаги.

Царьград – вековечная мечта всех московских самозванцев – лежал теперь перед авангардом их армии практически беззащитным. «Если шпага кажется короткой, достаточно сделать только один шаг!» – любил говорить в таких ситуациях Наполеон Бонапарт. Московские войска имели все возможности, не обращая внимания на просьбы турецкого командования о перемирии, с самыми минимальными потерями стремительно захватить Царьград и стратегически ценный северный берег проливов Босфор и Дарданеллы.

Так в середине января 1878 года (ст.ст.) военные усилия России завершились триумфом: армия Османской империи была фактически разбита, деморализована, а московиты приближались к турецкой столице – Константинополю.

Однако 1 февраля (ст.ст.) эскадра британского флота Средиземного моря под командованием адмирала Джеффри Горнби в составе четырех броненосцев и одного парохода вошла через пролив Дарданеллы в Мраморное море и бросила якоря у Принцевых островов. До внутренней гавани турецкой столицы Константинополя оставалось не более полутора часов хода.

Британская эскадра не представляла в оперативном отношении сколько-нибудь значительной военной силы и непосредственно повлиять на процесс оккупации московскими войсками турецкой столицы не могла. В то же время это был ясный сигнал правительству Российской империи – «Владычица морей» демонстрировала свою готовность к военному вмешательству в конфликт. У России были все военные и дипломатические возможности, чтобы противопоставить английскому упорству свою непреклонную волю к победе – к оккупации Константинополя и установлению контроля над Босфором и в Дарданеллах. Но, осознав, что воевать с короной у России нет сил, правительство царя Александра II избрало другой путь – изнурительные переговоры в поисках приемлемого для Англии компромисса. Путь, ведущий к очередному поражению.

Пушки, которые не перебросили на Босфор

После капитуляции 8(20) января крепости Адрианополь московские войска могли в течение ближайших дней захватить столицу Османской империи – Константинополь. Сколько-нибудь значимых турецких сил перед ними не было: защищать столицу и прибрежную зону проливов Босфор и Дарданеллы высшее турецкое командование уже не могло. Однако, вместо решительной оккупации Константинополя — с последующим определением статуса города и проливов в процессе заключения мирного договора с Турцией, командование московитов, по предложению турецких военных, согласилось на перемирие и определение демаркационной линии между войсками.

Уже один факт согласия московского командования на определение демаркационной линии по европейской суше свидетельствовал о том, что правительство России признавало поражение.

Идея захватить Болгари и часть Турции под видом освобождения славянских народов Балкан, не нашла отклика у Великобритании, которая понимала, что Россия воевала с Османской империей исключительно ради получения контроля над Константинополем, и Босфором и Дарданеллам.

После нескольких согласительных процедур 19(31) января 1878 года документ, определяющий условия для заключения мирного договора с Османской империей, был подписан представителями России. Важнейшей особенностью этого документа стало определение демаркационных линий, разграничивающих дислокацию русских и турецких войск на европейской суше.

Эскадра адмирала Горнби

Правительство Великобритании постоянно наблюдало за затеянной Москвой войной на Балканах. Англичан весьма заботил вопрос о возможной оккупации Россией "освобожденных" государств славян на Балканах. Форин-офис был уверен, что Россия, не упустит уникального шанса и попытается в той или иной форме закрепиться в зоне черноморских проливов.

Британский Форин-офис предполагал, что политика российской экспансии относительно будущего статуса черноморских проливов закончиться тем, что попытается под тем или иным предлогом Россия создаст в проливах свою военную базу. Для противодействия этому эскадра британского флота Средиземного моря под командованием адмирала Джеффри Горнби, стоявшая на якоре недалеко от входа в Дарданеллы, получила приказ войти в Мраморное море, т.е. приблизиться на самое близкое расстояние к Константинополю.

Адмирал Горнби оперативно выполнил приказ: 1 февраля (ст.ст.) четыре броненосца и один пароход, пройдя Дарданеллы, бросили якоря у Принцевых островов. Почти одновременно британский парламент утвердил предоставление чрезвычайного кредита правительству в 6 млн. фунтов стерлингов для закупки вооружений и неотложных военных мероприятий на случай вооружённого конфликта с Россией.

Эти поспешные, импульсивные мероприятия воочию демонстрировали, что Великобритания готова к реальной войне с Россией.

Это понимал царь Александр II, не на шутку перепугавшись британского демарша с эскадрой Горнби, что явно напоминало начала объединенной компании против Москвы, как это было в событиях 1853-1856 годов в период Крымской войны.

10 февраля (ст.ст.), получив известие об английской эскадре у Принцевых островов, царь Александр II запросил мнение канцлера Горчакова и военного министра Милютина о возможности оккупации Константинополя. Оба советника высказались против. Тогда царь «продавил» решение о том, что высадка английского десанта должна послужить сигналом к немедленному вводу войск в османскую столицу. На основе этого решения была составлена правительственная телеграмма главнокомандующему Действующей московской армией, великому князю Николаю Николаевичу.

Однако, когда Горчаков и Милютин ушли, Александра II вновь стали мучить сомнения по поводу необходимости оккупации Константинополя. В итоге, самодержец принял поистине «соломоново решение»: великому князю Николаю Николаевичу одновременно были посланы две телеграммы с взаимоисключающими директивами.

В первой предписывалось занять Константинополь немедленно. Вторая же конкретизировала, что это нужно сделать только после получения известия о высадке английского десанта. Понятно, что великий князь, ещё более нерешительный, чем сам император, с явным облегчением стал руководствоваться «миротворческой» телеграммой.

Британский Форин-офис был настроен решительно, и после того как получил уверения Москвы, что никакой оккупации османской столицы не состоится. Адмирал Горнби получил приказ отойти на 100 миль от Принцевых островов, чтобы не раздражать попусту миролюбивого «российского медведя».

Лондон высоко оценил успешную миссию своего адмирала. В августе 1878 года сэр Джеффри Горнби получил рыцарский орден Бани (Командорский крест) за выдержку и настойчивость во время «константинопольского» кризиса.

По результату Россия лишилась почти всех своих приобретений в ходе войны с Турцией.

Мало того, Россия умудрилась рассориться с недавним союзником — с Австро-Венгрией, настроить против себя Англию и Германию. Причины Первой мировой были в том числе заложены в Сан-Стефано и на Берлинском конгрессе.

Сан-Стефанский «гордиев узел»

В местечке Сан-Стефано – в десяти верстах к западу от Константинополя 19 февраля (3 марта) 1878 года был подписан мирный договор между Россией и Османской империей. Текст договора готовил уполномоченный российского МИДа, граф Н.П.Игнатьев – дипломат панславянских взглядов, что оказало, несомненно, важное влияние на фактуру всего документа. 16 марта (ст.ст.) в том же Сан-Стефано состоялся обмен ратификационными грамотами — договор вступил в силу.

Сан-Стефанский договор обеспечивал полную независимость Черногории, Сербии и Румынии, предоставление Черногории морского порта на Адриатике, кроме того, для Сербии и Черногории предусматривались небольшие территориальные приобретения. Румыния получила только Северную Добруджу, что никак не могло удовлетворить ее дипломатов и, прямо сказать, весьма мало соответствовало тому значительному вкладу, который внесла эта страна в копилку общей с Россией победы над Турцией.

Россия присвоила себе южную часть Бессарабии, получала турецкие крепости Карс, Ардаган, Баязет и Батум, а кроме того, контрибуцию в размере 1 миллиарда 410 миллионов рублей. Большая часть этой суммы была декларативной, поскольку покрывалась стоимостью аннексируемых у турок территорий. Фактической уплате подлежали только 310 миллионов рублей.

(граф Игнатьев)

Главным бенефициаром Русско-турецкой войны по договору в Сан-Стефано оказывалась, как ни странно, возникшая из небытия Болгария. Совершенно новому государству, выкроенному из болгарских вилайетов (районов) Османской империи, росчерком пера графа Игнатьева передавалась огромная территория – от Дуная до Эгейского моря и от Черного моря до Охридского озера. Помимо этого под юрисдикцию «Великой Болгарии» — как немедленно «окрестили» новое государство болгарские националисты — попали земли в Мезии, Македонии и Фракии, населенные этническими болгарами.

Создание потенциально очень мощного Болгарского государства, которое, разумеется, в иных условиях никогда бы не могло претендовать на столь значительный масштаб, все соседи болгар связывали со специально «проболгарской» позицией России. Мираж «Великой Болгарии» очень напугал всех соседей болгар, в особенности сербов, румын, греков и даже австро-венгров. Демонстративно «проболгарская» внешнеполитическая линия России резко сузила возможности влияния российской дипломатии в Сербии, Греции и Австро-Венгрии, а вчерашняя искренняя союзница Румыния немедленно превратилась во врага.

В исторической перспективе внешнеполитическим противником России оказалась и сама тщательно пестуемая московской дипломатией Болгария, вставшая на сторону врагов России как в Первой, так и во Второй мировых войнах.

Сделанная наспех, очень грубая «нарезка» этнических территорий, которую узаконил Сан-Стефанский мирный договор (а затем, в значительной мере, — и Берлинский конгресс 1878 года), привела впоследствии к долгой череде балканских войн, в том числе между балканскими славянами. Уже в 1885 году разразилась Сербско-болгарская война. Затем, в 1912-1913 годах Сербия, Болгария, Черногория, Греция и Османская империя воевали в Первой Балканской войне. Неудовлетворенность стран-участниц Балканского союза результатами этой войны привела к следующему конфликту – Второй Балканской войне в июне-июле 1913 года.

Самое печальное, что даже после этой довольно долгой вереницы кровавых конфликтов «гордиев узел» противоречий на Балканах так и не был разрублен, а стал мощным запалом к чудовищной по своим последствиям Первой мировой войне 1914-1918 годов. Бесспорно, что первым и крупным узелком в будущем балканском «гордиевом узле» стал скоропалительно составленный Сан-Стефанский мирный договор.

Разъяренная Австро-Венгрия

Сан-Стефанский мирный договор уже в момент подписания был объявлен российским МИДом прелиминарным (т.е. предварительным). Сделано это было под давлением Великобритании и Австро-Венгрии – что воочию показывает, насколько «железным» был канцлер Горчаков. Канцлер Германии Отто фон Бисмарк, например, ни на какую «прелиминарность» подписанного им, после Франко-прусской войны 1870-1871 года, мирного договора не согласился.

Граф Н.П.Игнатьев, готовивший текст договора и реализовавший в нём все свои проболгарские идеи, был очень недоволен статусом прелиминарности документа. Позднее Игнатьев отмечал, что ему «было очень тяжело подписать договор, именуемый прелиминарным, в сознании, что оный не соответствует тому идеалу, на осуществление которого я положил столько трудов в течение 14 лет своей жизни».

Очевидно, что в российском МИДе не было полной ясности в том, какое всё же геополитическое требование – дуалистический статус черноморских проливов (владение совместно с турками) или учреждение «Великой Болгарии» – следует считать для российской дипломатии приоритетным.

В итоге победила идея «Великой Болгарии» – вне сомнения под влиянием кипучей энергии графа Игнатьева. В исторических документах сохранилось немало указаний, что граф Игнатьев конечной целью своей дипломатической деятельности считал ликвидацию Османской империи и присоединение к России Константинополя и черноморских проливов.

Двигаться к этой стратегической цели можно было двумя способами: или постепенно – в союзе с Германией и Австро-Венгрией (и сохраняя при этом в каком-то виде государство османов). Или радикально быстро, – создавая рядом с Константинополем фантом огромного, онтологически враждебного туркам славянского государства – Великую Болгарию. С помощью болгар, уже на следующем витке московско-болгарского и турецкого противостояния, граф Игнатьев рассчитывал, по-видимому, реализовать «окончательное решение» одновременно и судьбы Константинополя, и судьбы проливов.

Внутренняя борьба в высших военно-дипломатических кругах Петербурга, в которых многие влиятельные лица с большой настороженностью относились к панславянским проектам Игнатьева, сыграла, в конечном счёте, против всей московской внешнеполитической линии. По итогам международного Берлинского конгресса 1878 года Россия не получила ни «Великой Болгарии», ни черноморских проливов. Крах московской дипломатии в немецкой столице стал одновременно крахом всей дипломатической карьеры графа Николая Игнатьева.

Важно подчеркнуть, что закрепляя в условиях Сан-Стефанского мирного договора идею «Великой Болгарии», Россия по собственной инициативе создавала против себя мощный англо-австрийский дипломатический фронт.

Министр иностранных дел Австро-Венгрии Д. Андраши был буквально взбешен, когда ему сообщили об условиях прелиминарного российско-турецкого договора. Ярость Андраши была оправдана: в Сан-Стефано Россия в одностороннем порядке разорвала целый пакет секретных двухсторонних соглашений с Австро-Венгрией, которые на самом высоком уровне обсуждались в австрийском Рейхштадте летом 1876 года и были подписаны в виде конвенции в январе 1877 года в Будапеште.

Будапештская конвенция, подписанная 3(15) января 1877 года московским послом в Вене Е.П. Новиковым и министром Д. Андраши, обеспечивала полную свободу рук России в предстоящей войне против Османской империи. Австро-Венгрия гарантировала будущую независимость Болгарии, Румынии, Албании, Черногории и Сербии. России предоставлялось право привлечь Сербию и Черногорию к участию в войне на своей стороне. По итогам войны внешнеполитический кабинет двуединой монархии был готов подтвердить право России на её особые интересы в режиме судоходства в черноморских проливах. И самое важное – обе державы признавали необходимость ухода турок из Константинополя и превращение бывшей османской столицы в «вольный город».

Взамен своего благожелательного нейтралитета Австро-Венгрия требовала, в сущности, очень немного: территорию Боснии, Герцеговины и часть Хорватии. А главное – твёрдую гарантию России, что на Балканах не будет создано большое (по площади и населению) славянское государство.

Важно подчеркнуть, что в ходе начавшейся Российско-турецкой войны, все свои обязательства австрийцы выполнили неукоснительно. И можно представить, – насколько глубоким было негодование в Вене, когда там было получено известие, что в Сан-Стефано русские признали за Боснией и Герцеговиной статус автономной области в составе Османской империи, а вновь образованная Болгария стала государством, почти равным по площади Румынии и Греции вместе взятым. За свой доброжелательный нейтралитет Вена получила де-факто большой кукиш.

В Сан-Стефано московская делегация собственными руками толкнула Австро-Венгрию в цепкие объятия дипломатов Англии. Со дня 19 февраля 1878 года Вена и Лондон стали детально согласовывать все свои шаги по дипломатическому «изъятию» у России плодов её военной победы над Турцией.

Немецкий «ключ» для австро-британских «наручников»

Крайне недовольная условиями Сан-Стефанского мирного договора Австро-Венгрия жёстко потребовала от России созвать общеевропейскую конференцию по проблеме послевоенного устройства на Балканах. Канцлер Александр Горчаков имел безволие или неосторожность согласиться с этим предложением. Одновременно в марте 1878 года в Вену был направлен со специальной миссией граф Николай Игнатьев, которому было поручено уговорить австрийцев пойти на компромисс в «болгарском» вопросе.

Этот компромисс – при неизменности границ «Великой Болгарии», которые московиты уже продекларировали на весь мир, – был невозможен в принципе. Из высокопоставленных московских дипломатов никто не пожелал, по-видимому, ввязываться в это заведомо проигрышное дело. В столицу двуединой монархии пришлось ехать самому создателю «великоболгарского» фантома. Худшего посланника для поиска компромисса с австрийцами невозможно было найти – дипломаты Вены считали графа Игнатьева непримиримым врагом Австро-Венгрии.

Когда миссия Игнатьева в Вене провалилась, в Петербурге решили оценить шансы на победу в войне с австро-британской коалицией. Новый главнокомандующий московской армией на Балканах, генерал-адъютант Э.И.Тотлебен, детально ознакомившись с состоянием армии, дал отрицательный прогноз по перспективам войны. Большинство современных историков считает, что оценки Тотлебена были излишне пессимистичны: российские вооружённые силы были мобилизованы лишь на треть, Великобритания без помощи французов (которые лихорадочно готовились к войне с Германией) никогда бы не решилась на новый десант на юге России.

Как бы там ни было, но официальный Петербург не решился идти на обострение взаимоотношений с Австро-Венгрией и Великобританией. После некоторого маневрирования канцлер Горчаков дал окончательное согласие на проведение международной конференции в Берлине, благо Германия оставалась единственной страной среди великих держав, которая с подлинной благожелательностью относилась к России.

Вместе с тем, на одном лишь расчёте на немецкую благожелательность успешно «атаковать» Великобританию и Австро-Венгрию на Берлинском конгрессе было невозможно. Следовало немедленно, ещё до начала конгресса урегулировать спор с Австро-Венгрией, согласившись на оккупацию Боснии и Герцеговины (что в итоге всё равно произошло, но уже вопреки первоначальной позиции России). Одновременно главному действующему лицу на конгрессе – канцлеру Германии Отто фон Бисмарку следовало гарантировать признание Россией немецкими Эльзаса и Лотарингии (уже аннексированных Германией у французов). Секретное соглашение о благожелательном нейтралитете России в пользу Германии (при конфликте немцев с любой из третьих стран) обеспечило бы московской дипломатии безоговорочную поддержку единственного «железного канцлера» Европы.

«Было очевидно, – отмечает по поводу усилий России на Берлинском конгрессе историк А.Б.Широкорад, – что Франция никогда не смирится с потерей Эльзаса и Лотарингии и рано или поздно нападет на Германию, постаравшись втянуть в эту войну Россию. Российская гарантия на Эльзас и Лотарингию уничтожала бочку с порохом в центре Европы. Усиление же в этом случае Германии и охлаждение отношений с Францией имело ничтожное значение по сравнению с решением вековой задачи России в зоне проливов».

Россия не воспользовалась, к сожалению, немецким ключом для решительного раскрытия австро-британских «наручников».

1 (13) июня 1878 года в Берлине в здании Имперской рейхсканцелярии открылся международный конгресс по пересмотру условий Сан-Стефанского мирного договора. В работе конгресса полномочное участие приняли делегации Великобритании, Австро-Венгрии, России и Германии. Были приглашены также делегации Франции, Италии, Турции, Ирана и ряда балканских стран. Председательствовал на конгрессе германский канцлер фон Бисмарк. Московскую делегацию возглавлял А.М. Горчаков.

Престарелый канцлер Горчаков, тяжко страдая от болей в ногах, частенько отсутствовал на заседаниях, причем именно на тех, на которых предстояло обсуждение неприятных лично ему, хотя и важных для России вопросов. Создавалось впечатление, что московского канцлера больше всего интересовало оккупация Россией узкой степной полосы Бессарабии, когда-то отнятой у неё по условиям Парижского трактата. Дело дошло до того, что Горчаков поддержал английское предложение о предоставлении Австро-Венгрии права на оккупацию Боснии и Герцеговины. Теперь получалось, что Англия добилась от неблагодарной России выполнения её же обещаний по секретной Будапештской конвенции с Австро-Венгрией.

В итоге, совокупными усилиями «европейской своры», как по-солдатски прямолинейно назвал Берлинский конгресс генерал М.Д. Скобелев, у России были отняты все их "военные достижения".

Несостоявшаяся «Великая Болгария» была разделена на три части, причем, лишь центральная часть получила статус болгарского автономного княжества в составе Османской империи. Болгары были вынуждены теперь платить Турции ежегодную дань. Земли Македонии – от Адриатики и Эгейского моря возвращались туркам. Из части болгарских земель создавалась автономная провинция Восточная Румелия, административно подчиненная Константинополю.

Австро-Венгрия получила право на оккупацию Боснии и Герцеговины, а также на создание военного кордона между Сербией и Черногорией.

Россия получила Южную Бессарабию, сохраняла за собой Ардаган, Карс и Батум, но вынуждена была возвратить Турции крепость Баязет и Алашкертскую долину.

Статус Константинополя как столицы Османской империи Берлинский конгресс подтвердил, а вопрос московского присутствия в черноморских проливах даже не обсуждался – канцлер Горчаков заострить эту проблему так и не решился.

Третий Рим не стал хозяином Второго. Мечты его самозванного монарха были разрушены. Россия начала искать повод для новой войны с Турцией. Войны которая стала Первой мировой.