Премордиализм и конструктивизм

Этот текст является продолжением трилогии о модерновом национализме и модерновых националистах (первая часть – «Наци(я)»). 

Когда я жил во Львове, моей любимой газетой, была «За вільну Україну плюс». Она была определенно нацисткой и антисемитской (что-то типа того самого щекинского «Персонала-Плюс» - если кто-то еще помнит про такой). Но при этом она была очень по-своему креативной и, как ни странно, по-настоящему интересной. Например, в каждом выпуске была «сторінка семіта» і «страница па-руски».

Именно из этих кругов тогда доходили до общественности тайны, интриги и расследования о еврейских корнях Ющенка, Тимошенка, Кучмы, Ахметова, Садового, Януковича… Короче всех, кого только можно. Сегодняшние жалкие срыватели покровов по поводу Вальцмана и рядом не стояли, а к Гройсману и подступиться нету откуда.

И вот лет десять назад пересекаюсь я на какой-то пьянке с главным редактором этой газетки, Богданом Вовком, который оказался очень вменяемым и веселым дядькой, который на мой традиционный тост: «Ейер гезунт!» почти без запинки ответил: «Цум глик!» и немедленно выпил. При этом я до сих пор не знаю точно, кто из нас в большей степени являлся большим носителем данной идентичности.



Короче, все это предисловие к тому, что обречен ли кто-то быть евреем (украинцем, поляком) уже в силу своего рождения или эту идентичность себе можно выбирать. Этнологи первый подход называют примордиалистским, а второй – конструктивистским.

Как я раньше упоминал, в детстве я рос в военном городке среди слушателей военного училища из разных африканских и арабских стран и воспитывался в духе пещерного расизма: мне было запрещено приближаться к черным и арабам на пять метров, за нарушение этого правила меня сильно наказывали. Причины таких строгостей существовали, но речь не об этом. Так вот это и есть именно этот примордиалистский подход, который характерен для нашей бытовухи и повседневной жизни. На нем и основываются все разнообразные, в том числе и расистские стереотипы. 

Конструктивистский подход доминирует среди ученых, порождая несогласия только о возможных пределах и средствах конструирования той или той идентичности и о соотношении в этом процессе индивидуального выбора и социальной обусловленности.



К нашему национализму это имеет более-менее прямое отношение. В конце ноября, когда я готовил статью «Львовяне – лучший геноцид страны», мне на глаза попалась довольно провокационная статья канадского историка Джона-Пола Химки под названием «Икаровский полет во многих направлениях», где тот доказывал, что в XIX столетии галицкие русины не обязательно должны были стать украинцами. Перед ними были открыты еще как минимум три опции: ассимилироваться в польскую культуру, в «общероссийскую», или же создать отдельную галицко-русинскую национальную идентичность. (К этому можно было бы добавить еще и четвертую, чисто теоретическую опцию - германизацию, при условии осуществления австрийским правительством соответствующей политики). Как бы там ни было, общее количество возможностей, которые открывались перед русинами, оставалась ограниченным: каждый отдельный русин теоретически мог стать кем угодно, зато русинское сообщество не могло превратиться ни в африканцев, ни в американцев, ни даже в шведов (а вот в австрийцев таки могло).

В этом смысле идентичность сообществ в некоторой степени является примордиалистской: в отличие от индивидов, имеющих практически безграничную свободу выбора и могут, в принципе, как угодно реконструировать свои идентичность, сообщества во многом зависят от унаследованных черт, культурных кодов, представлений о себе и друг о друге. Индивиды тоже от всего этого зависят, но радикальная ревизия приобретенной идентичности почти полностью подчиняется индивидуальной свободе.



Идентичность сообществ не зависит от индивидуальной воли ни даже от обычной суммы индивидуальных свобод; она определяется тем самым «банальным национализмом» - неосознанным (и потому незаметным) воспроизведением патриотического чувства через повседневные ритуалы и практики: прогнозы погоды, спортивные мероприятия, праздники, информационное пространство и т.п.

Воинственный же национализм похож на флаг в руках возбужденной толпы. Он привлекает всеобщее внимание, - в отличие от флага «банального национализма», который незаметно висит себе на здании сельской школы. 

Но что побуждает миллионы людей отождествлять себя с тем или иным национальным сообществом и почему именно с национальным?



Ведь были времена - всего несколько веков назад, - когда национальная (или, скорее, этническая) идентичность не играла существенной роли; собственно, и сегодня для некоторых она не столь важна, как идентичность конфессиональная (мусульманская «умма», например) или, скажем, классовая («пролетариат» в воображении коммунистов). А все же - религиозная идентичность средних веков уступила место светской религии - национализму, а классовая идентичность, вопреки пророчеству Маркса, так и не преодолела идентичности национальной, - в чем и сами марксисты, наконец, убедились во время Первой мировой войны, когда пролетарии охотно отождествляли себя с собственной, то есть национальной буржуазией, чем с такими же пролетариями в другую сторону фронта.

Так откуда этот интерес? Почему люди - вполне вменяемые и рациональные - готовы отдать здоровье и даже жизнь, положить «тіло і душу» (как поется в нашем гимне) за абстракцию, называемую «народом»? Ведь тот конкретный народ, с которым мы сталкиваемся в повседневной жизни - на улицах, в учреждениях, в переполненном городском транспорте, - это всего лишь толпа, которая обычно не вызывает у нас каких-то особо положительных эмоций. Так что же превращает в нашем воображении эту банальную толпу в идеальный «народ», носителя всех возможных добродетелей, объект поклонения, воспевания и самопожертвования?

Задача модерновых националистов – ответить на вопрос о роли премордиализма и конструктивизма в этом. В третьей части поговорим о языке.



Зреферовано за допомогою цього джерела