Об административной машине и патриотизме частных лиц

7 декабря 2016, 09:05
Политический философ Борис Капустин написал статью об идеологии в контексте крушения советского строя и преемственной связи с ним современной России.

Всегда читал и читаю тексты Бориса Гурьевича с большим интересом. Этот не стал исключением. Однако не все в нем одинаково доступно моему пониманию, а пассаж о природе современного российского массового патриотизма не доступен вообще. Вот он (с некоторыми сокращениями):

«Сейчас нередко приходится слышать, что патриотизм и есть объединяющая россиян идеология. С этим можно согласиться, но при важных уточнениях. Нынешний массовый патриотизм – это своего рода естественная реакция на униженность и обманутость России в 1990-е гг. – ее собственными правителями не в меньшей мере, чем западными «партнерами»…Если отвлечься от исключений, вероятно, не единичных, то можно прийти к выводу, что в современной России патриотизм в основном является компенсаторным механизмом сознания людей, остающихся деполитизированными и замкнутыми в частной сфере. Он не превращает их в граждан – в нравственно-политическом, а не юридическом смысле этого понятия – в тех, у кого общее благо становится мотивом реальных действий, или, как выражался Гегель, у кого «всеобщее» укоренено в «особенном»… Современный массовый российский патриотизм есть политическая идеология. Но он является идеологией частных лиц, а не граждан и способствует тому, чтобы они оставались частными лицами.

Как и любой идеологии, патриотизму присуща иллюзорность – иллюзия причастности к общему большому делу. Но и в данном случае иллюзия – не обман, а объективная необходимость как необходимое для существования данного общества сокрытие чего-то и в то же время – адекватное для него представление сокрытого на уровне сознания. Патриотизм частных лиц скрывает их аполитичность и ее причины – отсутствие реальной публично-политической жизни в российском обществе, превращение политики в удел и привилегию верхов. Но он адекватно отражает эту реальность и становится ее частью: сохранить самоуважение в качестве россиянина – в отличие от гордости собой обитающих в России «инопланетян», уберечь свое «я» от осознания подчиненности административной машине, подменившей собой политику, можно, лишь становясь патриотом. Наверное, патриотизм – ложное сознание в том же смысле, в каком ложным, фетишистским является сознание капиталистического товаропроизводителя. Но в существующих условиях укорять патриота в ложности его патриотизма ничем не лучше и не умнее, чем с марксистско-ленинской патронажностью клеймить ложное сознание пролетария, борющегося за выживание, свое и своей семьи, в условиях капиталистической конкуренции».

Я согласен с тем, что современный массовый российский патриотизм – мироощущение "частных лиц, а не граждан», и что он «способствует тому, чтобы они оставались частными лицами», в граждан не превращаясь. Нет у меня и желания «в существующих условиях укорять патриота в ложности его патриотизма». Но я не понимаю аналогию с борющимся за выживание пролетарием: он движим своими частными интересами, а какими частными интересами движимы патриотические «частные лица», к бенефициарам государства не принадлежащие, в современной России?

Борис Гурьевич полагает, что они становятся патриотами, дабы «сохранить самоуважение в качестве россиянина» и «уберечь свое «я» от осознания подчиненности административной машине». Однако такой ответ не столько убеждает, сколько смущает. Потому что патриотизм, о котором речь, и есть "идеология" этой самой машины, ею инициированная и культивируемая ради своего самовыживания. И еще потому смущает, что массовый патриотизм россиян почти никак себя не обнаруживал до того, как административная машина предложила ему воплотиться в «крымнашизм», соединивший возбужденную геополитическую эмоцию с образами враждебного бандеровца и не менее враждебных американцев. Может ли массовая солидарность с административной машиной быть одновременно и способом, позволяющим уберечь себя от осознания подчиненности ей?

Меня, как и автора, тоже интересует природа явления, привлешего его внимание. И я ничего не имею против того, чтобы его объективировать, а не представлять чем-то предписанным. Но у меня не получается увидеть в нынешнем российском патриотизме «компенсаторный механизм», примиряющий рядового человека с отчуждением от политики, ставшей «уделом и привилегией верхов».

Во-первых, потому, что в истории России она очень редко не была их уделом и их привилегией, однако никаких патриотических реакций само по себе это не вызывало.

Во-вторых, нынешняя реакция стала спонтанной после того, как была – опять же верхами – пропагандистски организована в поддержку их конкретных действий, и вопрос в том, почему в данном случае им удалось то, что в других случаях не получалось.

То есть, в объективациях Бориса Гурьевича мне не хватает исторической конкретности, при дефиците которой и сами объективации не выглядят убедительными. А в целом, повторяю, статья его интересная.