Потерянные друзья Путина

14 декабря 2015, 12:30
Видимо, дефицит единомышленников у Владимира Путина сделается теперь такой же житейской константой, как и нехватка еды в наших магазинах, нарастающая по мере объявления все новых продуктовых эмбарго

Число личных друзей президента России среди глав иностранных государств сокращается драматическими темпами, особенно за последние две недели.

Лидеры режимов, однотипных с российским, либо теряют власть, либо ссорятся с Москвой.

Сначала – список потерь за прошлый и нынешний годы.

В феврале 2014-го был свергнут президент Украины Виктор Янукович.

В ноябре 2015-го выдвинутый Кристиной Киршнер в преемники Даниэль Сциоли проиграл во втором туре президентские выборы в Аргентине.

Несколькими днями позже турецкий президент Реджеп Эрдоган, отказавшийся извиняться за уничтожение российского бомбардировщика, стал личным врагом Владимира Путина.

В начале декабря в Бразилии стартовала процедура импичмента в отношении президента Дилмы Русефф.

А в минувшее воскресенье основанный Уго Чавесом и возглавляемый ныне Николасом Мадуро венесуэльский режим впервые с конца прошлого века проиграл парламентские выборы.

Все упомянутые государственные деятели возглавляли режимы, похожие на российский.

И все они, за вычетом переквалифицировавшегося в злейшие недруги Эрдогана, лишились власти или как минимум перестали быть хозяевами положения в своих странах.

Каждый из них был отмечен Владимиром Путиным знаками внимания и дружеской приязни.

В последние месяцы правления Януковича глава нашей державы шестикратно с ним встречался, сначала уговаривая не подписывать соглашение с ЕС, а потом, когда аргументы подействовали, с царской широтой его вознаграждая. А чуть позже великодушно приютил беглеца в России.

В январе этого года Путин подарил приехавшему в гости Мадуро великолепную копию клинка Симона Боливара, национального героя Венесуэлы.

В июле он чрезвычайно тепло принимал в Уфе Дилму Русефф, подчеркнув, что при ней отношения двух стран «развиваются весьма позитивно».

В октябре, за четыре дня до первого тура аргентинских выборов, на специально организованной видеоконференции осыпал Кристину Киршнер изысканными комплиментами, стараясь поднять акции ее режима, и услышал в ответ, что Путин — «глобальный лидер в глазах всего мира в том, что касается борьбы с терроризмом».

И, наконец, всего за девять дней до инцидента с Су-24, на саммите G20 в Анталье, долго беседовал за закрытыми дверями с гостеприимным хозяином мероприятия Эрдоганом. Это создало в тот момент впечатление, что их отношения так же сердечны, как и в предыдущие годы.

Возможно, эти люди, за вычетом, не поленюсь повторить, Эрдогана, и сегодня остаются персональными друзьями Путина. Но уже не в качестве неограниченных правителей своих стран.

Их удел — изгнание, непочетная отставка, в лучшем случае – суровая борьба за политическое выживание.

Если и намечался такой проект – соединить с Россией узами личных симпатий структурно и духовно родственные режимы на разных континентах, — то после событий последних двух–трех недель его можно считать закрытым.

Властная вертикаль, антизападничество, неограниченно долгое сохранение высшей власти в одних руках или передача ее заранее намеченному наследнику, плюс скрепы с поправками на местную специфику – весь этот комплект оказался не таким жизнеспособным и универсально пригодным, каким выглядел еще недавно.

Киршнер не смогла продвинуть в президенты своего назначенца.

Мадуро и Русефф в качестве наследников Чавеса и Лулы да Силва не удерживают в руках руль.

А Янукович до момента назначения преемника просто политически не дожил.

Остается Эрдоган. Только он один, бывший друг и новый враг, в разных ролях и должностях управляющий Турцией уже 13 лет, сидит весьма крепко, и в этом году как раз преодолел временные домашние трудности, со второго раза победив на парламентских выборах.

Эффектную картинку с Путиным, которого окружает созвездие поклонников и единомышленников, возглавляющих дальние и ближние страны, придется заменить другими сюжетами.

А теперь посмотрим внимательнее. Эти режимы все же не одинаковы. Притом масштабы их реального, а не духовного сотрудничества с нашим государством различаются очень сильно.

Киршнер, Мадуро и Русефф – ярко выраженные неэффективные менеджеры со вздорной левопопулистской экономической политикой.

Хуже всего дела в Венесуэле, хозяйство которой развалено почти до основания. Но тамошний режим – самый темный из этих трех, ничем не брезгует и будет сейчас цепляться за власть, даже получив неоспоримый вотум недоверия.

Бразилия ближе остальных к традиционным демократическим стандартам, и именно поэтому кресло Русефф трясется под ней всего лишь из-за застоя в экономике и банальной коррупции, в которой оказалась уличена чуть не вся правящая клика.

Ну а Аргентина где-то посредине между этими двумя крайностями.

Так или иначе, лево-националистическая волна в Латинской Америке, с ее неудачливыми полудиктаторами и вздорными экспериментами, кажется, отступает. Но для Владимира Путина это чисто символическая потеря. Ведь, при всей страстности пропагандистской любви, реальные хозяйственные и политические связи с этими странами вполне скромны.

Скажем, попытка наладить энергосотрудничество с Венесуэлой – лишь одна из многочисленных ошибок «Роснефти», и далеко не самая дорогостоящая. А сколько-нибудь серьезное расширение закупок продовольствия из Аргентины и Бразилии не состоялось даже в эпоху нашего эмбарго на европейскую еду.

Причина – в бездарности административных систем по обе стороны океана. Уж в этом-то они неотличимы, и когда пытались что-нибудь сделать вместе на хозяйственном поприще, то отсутствие результата, можно сказать, было гарантировано.

В материальном смысле России почти нечего терять в этих странах.

Совсем другое дело — Украина Януковича и Турция Эрдогана. Связи с ними были теснейшие. И то, к чему пришла Москва на обоих этих фронтах, дает ключ к ситуациям, которые еще только могут возникнуть.

Такие системы, как наша или эрдогановская, не приспособлены к равноправным отношениям.

Конфликт с соседом или конкурентом для них — естественный способ самоупрочения.

Янукович пытался построить в большой стране режим, однотипный с российским, но при этом не самостийный, а подчиненный Кремлю. Конструкция, несущая в себе такое внутреннее противоречие, просто не могла быть прочной.

Этот правитель, можно сказать, обязан был оказаться свергнутым, и буквально никто в прежних владениях не поминает его сегодня добрым словом.

Эрдоган, наоборот, — типичный эффективный менеджер.

По крайней мере, был таковым до сих пор. Турция при нем окрепла, самостийность он, как и Путин, весьма культивирует, а значит столкновение Москвы и Анкары было более или менее предопределено.

Именно по причине внутреннего сходства, как многие и отметили.

Надо только продолжить эту мысль. Гипотетическое появление новых режимов «нашего» типа в достаточно мощных державах повлечет за собой вовсе не дружбу с ними, а весьма неприятное столкновение. Или сначала умильную дружбу, а потом, при первом же серьезном соприкосновении интересов, внезапный и яростный разрыв.

Если, к примеру, Марин Ле Пен и в самом деле завоюет власть во Франции, она будет тем менее удобным собеседником для Москвы, чем более сходными станут обе системы правления.

Видимо, дефицит единомышленников у Владимира Путина сделается теперь такой же житейской константой, как и нехватка еды в наших магазинах, нарастающая по мере объявления все новых продуктовых эмбарго.

Занятно, что Янукович, кажется, вообразил, что сегодняшний дефицит у Путина друзей, облеченных высшей властью, открывает ему обратную дорогу в большую политику, и объявил, что собирается снова править Украиной. А ведь меньше двух месяцев назад он выглядел человеком, совершенно махнувшим рукой на прежнее отечество, и даже подал на Украину в международный суд, требуя защитить свои права от ее поползновений.

Что поделаешь — живем в эпоху слияния жанров. Драма каждодневно превращается в балаган. И обратно.