Церковь, политика, политики

Даже когда в атеистические советские времена создавались Польская и Чехословацкая автокефалии – атеистические власти активно участвовали в этом процессе. Большевикам нужен был контроль над пограничными регионами, в которых было сильно влияние унии. Униаты считались врагами советской власти. Всех их переслать в Сибирь было невозможно. Поэтому надо было создать структуры контроля над ними. 

И если в пределах СССР можно было просто объявить об их якобы добровольном переходе в московскую православную церковь, то странах «молодой рабочей демократии» в конце 40х годов приходилось действовать чуточку осторожнее. Нужно было создать как бы местные православные церкви. «Церковная комиссия Коммунистической партии Чехословакии (КПЧ) приняла решение форсировать процесс воссоединения греко-католиков с Православием» http://www.pravenc.ru/text/189719.html. 

И как советского маршала Рокоссовского партия направила служить министром обороны суверенной Польши, так ростовского владыку Елевферия (Воронцова) она же направила создавать православную церковь Чехословакии.

«В ночь с 27 на 28 апреля 1950 года, накануне открытия конференции в Прешове, состоялось совещание руководителей Чехословацкого госуправления по церковным делам с представителями центральных и местных органов власти и представителями местных отделений Компартии Чехословакии, на котором было принято решение провести 28 апреля не конференцию, а Собор Словацкой греко-католической Церкви, который объявит об упразднении Ужгородской унии 1646-1649 гг. и о воссоединении униатов с православной Церковью. В тот же день кафедральный собор Словацкой греко-католической Церкви в Прешове был передан православной Церкви. О решениях Собора Елевферий сообщил в Чехословацкое госуправление по церковным делам, которое 26 мая ответило, что «считает постановление Собора от 28 апреля о ликвидации унии и возвращении бывших униатов в Православие полностью законным решением… в силу которого Православная Церковь приняла все права, имущество и учреждения бывшей Греко-Католической Церкви». Несмотря на то, что Елевферий принял в состав Экзархата паству Словацкой греко-католической Церкви, он все же считал, что воссоединение греко-католиков с православием было проведено с излишней поспешностью. 6 июля 1950 г. он писал митр. Николаю (Ярушевичу): «Дело воссоединения униатов не считаю в данный момент прочным. Слишком быстрыми темпами оно было проведено, и притом гражданской властью, и с помощью полиции; применялись репрессии, угрозы и т. п.» (ГАРФ. Ф. 6991. Оп. 7. Д. 42. Л. 120). Ускоренное и фактически насильственное присоединение униатов к Православию потерпело неудачу. К середине сентября 1950 г. из 262 греко-католических священников Православие приняло лишь около 100 чел. Наиболее активных противников воссоединения власти либо подвергали арестам, либо переселяли в Моравию… Желательность обретения православной Церковью полной самостоятельности высказывалась и со стороны властей Чехословакии, обратившихся за содействием к Правительству СССР. 30 янв. 1951 г. Совет министров СССР в соответствии с пожеланиями чехословацкого правительства принял секретное постановление по поводу автокефалии Чехословацкой Православной Церкви. 
2 окт. 1951 г. на заседании Экзаршего Совета в Праге было принято решение просить Патриарха Московского и всея Руси даровать Чехословацкой Православной Церкви автокефалию. 9 окт. 1951 г. чехословацкое правительство постановило, что не возражает против создания в республике автокефальной Церкви. 23 нояб. 1951 г. Патриарх Алексий подписал Акт о даровании автокефалии Чехословацкой Православной Церкви. 8 декабря Елевферий был избран Предстоятелем новой Поместной Церкви. После этого Елевферию было предоставлено чехословацкое гражданство» (Елевферий Воронцов // Православная Энциклопедия. Т.18. http://www.pravenc.ru/text/189719.html).

Понятно, что «основная задача главы Чехословацкой православной церкви – удерживать церковь на лояльных позициях по отношению к новому государственному строю Чехословакии» (Письмо председателя Совета по делам РПЦ Г. Карпова – Молотову // Власть и церковь в Восточной Европе 1944-1953 т.2. 1949-1953. М., 2009, С. 1144).

А вот лишь один документ по теме признания Москвой Польской автокефалии:
«Совет по делам религий, входя в Совет министров СССР с представлением о разрешении въезда в СССР митрополита Дионисия (польского подданного), исходил из необходимости изыскать средства к тому, чтобы отрезать митрополиту Дионисию пути обращения к Вселенскому патриарху Афинагору. Возможность такого обращения подтверждается проявляемым к судьбе Дионисия интересом англосаксонских кругов, а также тем, что автокефалия Польской православной церкви в 1925 г. была получена от Константинопольской патриархии. Имелось в виду по прибытии Дионисия в Москву получить от него документы (заявления, интервью), отрезывающие ему путь к Константинопольской патриархии, и опубликовать их в церковной печати. Совет не настаивает на приезде Дионисия в Москву, если будут изысканы другие возможности решения вопроса о нем (арест Дионисия, опубликование в печати заявления Дионисия о неканоничности автокефалии, полученной от Константинопольского патриарха, и о признании автокефалии, данной Московским патриархом, и т.п.» (Письмо Г. Карпова А. Вышинскому. 18 марта 1949 // Власть и церковь в Восточной Европе 1944-1953 т.2. 1949-1953. М., 2009, С. 79).

Участие украинских политиков в добыче автокефалии для украинской церкви наглядно и выпукло. Но и московская автокефалия появилась на свет усилием князей, а не как итог молитвенного стояния православного народа.

И в нынешнем украинском кризисе русская церковь совсем не одинока. За ней присматривает высшая и хорошо вооруженная российская госвласть.
Едва Фанарский синод заявил, что твердо взял курс на предоставление зарубежной для РФ Украинской Церкви автокефалии (11 октября), как уже 12 октября официальный сайт президента РФ сообщил о ночных досугах Первого Лица:
"Владимир Путин провёл оперативное совещание с постоянными членами Совета Безопасности. Участники совещания обменялись также мнениями о положении Русской православной церкви на Украине после вынесенного синодом Константинопольского патриархата решения приступить к предоставлению автокефалии церкви Украины, отмене грамоты 1686 года о переходе Киевской метрополии под юрисдикцию Московского патриархата и заявления о восстановлении ставропигии Вселенского патриархата в Киеве" .

Само по себе такое действие и заявление о нем означают, что сама Россия крайне политизирует события церковной жизни Украины и помещает их в военно-политический контекст.

Достаточно одной фотографии патриарха на коллегии министерства обороны для подтверждения многочисленных речей украинских – да! – политиков о том, что церковь патриарха Кирилла есть инструмент иностранной политики в Украине. Тем самым он внес существенный вклад в дело объединения украинского народа вокруг немосковской церковной структуры.

Награду за это он должен разделить с Путиным. Буквально чрез два дня после это коллегии генералов-с-патриархом президент на годовой пресс-конференции отчеканил: «РПЦ Московского Патриархата на Украине». 

У РПЦ есть не просто государственные союзники. Но союзники весьма невежественные в вопросах церковной жизни и политики.

… Россия богатая страна. В ней есть два верховных раввина и три ордена ап. Андрея. Государственный, церковный и якунинский. Причем якунинцы про свой значок говорят: "только в нашем ордене бриллианты настоящие". И вот в 2004 году президент ОАО РЖД, президент Фонда Андрея Первозванного Владимир Якунин приехал в Киев для вручения своего значка митрополиту Владимиру (Сабодану).
Обычно Якунин вручает эти ордена VIP-персонам в день ап. Андрея 13 декабря в Кремлевском Дворце съездов. Но митрополит Владимир поостерегся ехать за московской наградой в Кремль и сказался больным. Поэтому Якунин поехал в Киев. 
Итак, Киево-Печерская Лавра, зал заседаний Синода, то есть сердце украинского православия. Все киевские телеканалы на месте. Глава Держкомрелигий (комитет по делам религий, министр исповеданий) в первом ряду. 
И Якунин на голубом глазу говорит, обращаясь к митрополиту Киевскому: «Владыка, мы внимательно смотрим за вашей деятельностью на благо нашей Отчизны».
Это при том, что годами в украинской прессе идет поток обвинений в адрес киевского митрополита, что он, дескать, тайный агент Кремля... Митрополит – умный человек. Мгновенно реагируя, он ответное слово сказал на украинском и при этом не произнес ни одного слова с корнями «русский» или «Россия».

Сколько раз я видел, в морозной стуже застывало застолье, когда московские гости на украинских пирушках начинали пьяные речи «да мы ж с вами один народ!».

Наши украинские братья часто не понимают, что русский империализм очень отличается от английского или от французского. Вот Франция и ее Алжир. Арабы для француза, который живет в метрополии, в Париже или в Леоне, в колониальную эпоху были в некотором смысле унтерменши. А в отношениях Петербурга, Москвы и Малороссии никогда не было ничего колониального, превосходительного. Напротив: со времени интеграции Украины в Московское, а потом в Питерское царство, выходцы с Малороссии сразу входили в элиту. Вспомним гетмана Разумовского, почти что мужа царицы Елизаветы, вспомним митрополитов тех лет. 

Какова формула русского империализма в украинском вопросе? - «Вы – наши. Мы не видим различий. И поэтому у вас все те права, что и у нас». Казалось бы, совершенно не дискриминационная позиция. А для украинцев это и есть дискриминация. Они говорят «а мы хотим, чтобы нас считали особыми. Мы - другие». И если мы этого не замечаем, тогда получается, что даже не желая этого, мы наступаем на больную мозоль. 

Так что наш медведь изрядно потоптался в данной посудной лавке.

Но самое печальное в том, что московская пропаганда предлагает своим потребителям самую примитивную модель мира: кругом враги, которые вредят нашей светлой идее. Но происходящее на Украине – это слишком серьезный и объективный процесс, который нельзя объяснить и отменить лишь ссылками на «происки Госдепа» или (ранее) «австрийского генштаба». Недостаточно тут и списывать все на плохой характер и амбиции Филарета Денисенко.

Это объективный процесс зарождения нового этноса. У людей есть потребность осознать себя, свою историю, свою идентичность – и к церкви они относятся как к помощи или как к препятствию в этом процессе этногенеза. Такие процессы всегда обидны для тех общностей, к которым ранее принадлежали эти «новички» геополитики. Они всегда сопровождаются «крайностями» и избыточными размежеваниями.

Там, где размываются границы, где человек чувствует возможность дезориентации, поглощения, там возникает естественное желание четче и жестче обозначить свою идентификацию. 

В Турецкой империи были объединены разные народы. Турецкая администрация не признавала этнического разделения своих граждан, учитывая лишь их религиозное самоопределение. Поэтому в глазах Империи греки, болгары и сербы были единым этносом - православным. Но сами эти народы ощущали свою различность и не соглашались на ту нивелировку, которую устанавливало для них государство. Ни греки, ни болгары, ни сербы не желали терять собственной национальной идентичности. Если вспомнить, что до-турецкая история Балкан знала болгаро-византийские войны, то естественно было бы предположить, что в турецкой империи болгары будут ощущать себя ближе к славянам-сербам, нежели к грекам (своим былым поработителям и врагам). Но источники XV-XVI веков показывают обратную картину. Оказалось, что между болгарами и сербами возникали этнические напряжения, а между болгарами и греками - нет. 
По выводу историка, отсутствие напряженности между греками и болгарами в этот период связано с тем, “что различия между этими двумя народами, закрепленные прежде всего в языке и традиционной культуре, были настолько ярко выражены, что не создавали в сознании и подсознании населения напряженности, нацеленной на защиту внешних признаков своей этнокультурной общности. В этом отношении показательна реакция населения Фракии и Македонии в сравнении с реакцией, последовавшей за ликвидацией этнополитической границы на западе болгарских земель, где в условиях беспрепятственного контакта оказались поставлены болгары и сербы — два народа, лишь незначительно отличающиеся языком, происхождением и культурой. Здесь возникла реальная угроза начала ассимиляционных процессов и, как следствие, практически мгновенная и, безусловно, спонтанная реакция населения в виде культивирования им различных внешних приемов этноразграничительной практики. Выражалось это, в частности, в том, что в деревнях представители обеих общин проявляли, по наблюдениям путешественников, особое внимание к присутствию национальных элементов во внешнем убранстве костюмов, украшений и т. п. Это позволяло иностранцам, проезжавшим район между Белградом и Софией на удивление единодушно фиксировать официально несуществующую границу между болгарскими и сербскими землями” .
(Макарова И. Ф. Болгары и греки в османской империи: опыт межэтнического общения в XV-XVI вв. // Славяне и их соседи. Вып. 6. Греческий и славянский мир в средние века и раннее новое время. М., 1996, сс. 154-155).

Грех и ошибка и кремлевских политиков, и патриархийных - в том, что они не нашли в себе ни силы мысли, ни силы воли, чтобы осознать внутренние причины «украинского сепаратизма», но десятилетиями все сводили к личностям и проискам. В итоге они принесли в жертву саму Россию и Русскую Церковь, положив их под каток исторической неизбежности.

Да, Россия и Украина очень близки. Но это и означает, что России нечего предложить Украине. Наша жизнь и наши порядки украинцам слишком хорошо известны и не вызывают желания их воспроизводить. Мираж менее знакомой им Европы притягательнее в том числе и потому, что та им менее знакома.

И, конечно, нужна честная аналитическая рефлексия: как мы отражаемся в глазах украинцев, почему вызываем такое отторжение?

Сегодня только ленивый не процитировал слова Збигнева Бжезинского, что Россия вместе с Украиной – это великая мировая держава, а Россия без Украины – это геополитическое ничто. Так почему мы теряем Украину? Из-за старика Бжезинского или из-за Крыма? Получая кусочек (Крым), мы потеряли симпатии остальной Украины. В 80-е годы наши дипломаты, в том числе и нынешний Патриарх Кирилл в разговоре с католическими коллегами всегда говорили, что уния – это путь в тупик, потому что уния, (то есть переход части православных в католичество) это откусывание от огромного массива православия небольшого кусочка. Вы по этому поводу ликуете, не понимая, что остальной-то православный массив от этой потери только еще больше преисполняется недоверия по отношению к Ватикану, и психологически от вас дистанцируется еще решительнее. Поэтому такими нетерпеливыми вашими действиями экуменическое движение загоняется в тупик. Церкви не сближаются, а расходятся. 
Именно это произошло в отношениях России и Украины. Жил-был мирный харьковчанин. Никак не бандеровец. Просто он привык ездить в Крым, считать это частью своего мира. Теперь этот его мирок разрушен. И тем более убедительной ему теперь кажется западно-украинская версия истории России и истории Украины.

Нет такого региона на планете, где были бы такие идеальные условия для российской явной и скрытой дипломатии: общее языковое пространство, миллионы тесных семейных и бытовых связей, культурные и финансовые преимущества России. Нам говорят, что американцы там готовили оранжевую революцию. Но что делала там «рука Москвы»? Почему, вы, кремлевские, не завоевывали себе украинских друзей, причем серьезных, а не тех маргиналов, что мы сегодня видим в телерепортажах из «народных республик»? Удивительно: политика России в Украине с треском провалилась, а министр иностранных дел России не поменялся… 

Не надо во всем винить «госдеп». Нападающий Спартака, который за незабитый им пенальти винит хорошо сыгравшего вратаря Динамо, смотрится странно…

Итак, Украина обрела новую идентичность, и та мозаика, которая сложилась на конфессиональной карте страны к рубежу тысячелетий, теперь будет перекладываться.

Так что за 20 лет у меня так и не исчез вопрос «Who is mister Putin?» Потому что объективно, по геополитическим последствиям он организует тихие похороны проекта реставрации Советского Союза, проекта реинтеграции. Даже Беларусь и Казахстан теперь серьезно этим напуганы. Наша миролюбивая риторика «Мы идем к вам с культурой, с миром и с газом» вдруг как-то изрядно просела, полиняла. Когда нас ампутировали в 1991 году, нас утешали тем, что это ненадолго. Мол, скоро этот парад суверенитетов кончится, а потом на новых основаниях будет новый союзный договор, возобладает всё равно центростремительная сила, люди протрезвятся. И мы с этими ожиданиями жили, по крайней мере, 90-е годы. 

Сейчас же с этим радикально покончено. И надо учиться жить в тех границах, которые у нас есть. 

А в теме «церковь и политика» мы постоянно видим один и тот же цирковой фокус. Когда православные воспевают свободу совести? Увы, лишь тогда, когда притесняют их. Принцип свободы совести был утвержден кровью первых христианских мучеников. А потом Церковь же многие века делала все, чтобы растоптать этот принцип. И сейчас, после двадцати веков церковной истории я вижу некий печальный алгоритм: когда Церковь сама гонима, она словами своих иерархов и риторов утверждает принцип свободы совести – мол, одной религии не свойственно притеснять другую религию (Тертуллиан. Послание к Скапуле. 2,2). Но едва церковь хотя бы приближается к власти – она сама начинает требовать репрессий в адрес своих оппонентов . 

Пример «двойных стандартов» - киевский священник 19 века повествует об аресте киевского митрополита Спиридона литовским королем: «Что может быть прискорбнее и позорнее указанного факта, что православного митрополита, присланного самим патриархом, король сажает в заточение?» (прот. Корольков И.Н. Киевский митрополит, священномученик Макарий и его значение в истории югозападной церкви // Труды Киевской духовной академии. 1897. Кн. 6. с. 159). На самом деле много что в жизни истории людей может быть много прискорбнее и позорнее (рабство, детская проституция, частные военные компании, костры еретиков…). Но ведь и московский князь сажал в тюрьму митрополита, присланного патриархом. Православные, однако, хвалят его за это. Кстати, и московскому пленнику митрополиту Исидору в 1441-м и литовскому пленнику митрополиту Спиридону в 1482-м власти позволили убежать.

Один бывший католик, выросший в Белоруссии, говорил мне, что им исподволь внушали такой тезис: «Когда мы в меньшинстве, мы добиваемся равноправия, когда нас поровну – преимуществ, когда нас большинство – запрета всех остальных». К сожалению, это межконфессиональный принцип.
Оттого и рухнул советский госатеизм, что очень уж разные картинки церковной жизни были перед глазами людей 1917 года и 1987-го. Перед глазами первых было государственное «ведомство православного исповедания», своими словами прославляющее уже не самых популярных политических лидеров. Поддержали мировую бойню? Не заступились за бедных и голодных? Позировали в объятиях с богачами? Что же удивляться, что в сознании людей церковь стала лишь одним из предметов изрядно надоевшего пейзажа и скрепой несправедливых порядков. 

Но через 70 лет люди видели совсем иную картинку: Церковь - это кучка безобидных бабушек-божьих одуванчиков, которые на непонятном языке где-то на далекой обочине жизни шепчут свои молитовки за своих непутевых внучат. Ну разве можно преследовать людей просто за то, что они молятся? А ведь они больше ничего не делают… Антиклерикальная критика стала неактуальной ввиду отсутствия в обозримом пространстве этого самого клира и тем паче клерикализма.

Но очень скоро «возрождающаяся церковь» вошла во вкус не только своего, но и державного строительства и стала давать советы – что есть, что смотреть, за кого голосовать, кого сажать.
При этом когда удобно – ее спикеры и лидеры говорят «мы отделены от государства» (это когда от них требуют финансовой отчетности или соблюдения трудового законодательства). Но если им нужны бюджетные вливания, учет их голоса при решении церковных вопросов или прямое участие в жизни госмонополий (школы и армии) – тут озвучивается ровно противоположный тезис: «да разве можно отделить церковь от народа, общества и русского государства?».

Так и с политикой. «Во благовремя» активно участвуя в поддержке правящих лидеров и олигархов, при смене ветра князья церкви жалобно пищат: «да мы же просто молимся! Мы же вне политики! За что вы преследуете наших бабушек?!».

Филиппинский католический кардинал Син еще сорок лет назад сказал: «Церковь не заключает политических браков из опасения в следующем поколении остаться вдовой".

Сиюминутные выгоды могут обернуться очень серьёзными потерями. Оттого так важно, чтобы церковь была просто церковью. Порой мы уважаем каких-то учёных или писателей именно за то, что время не отразилось в их труде. Вот зарисовки Паустовского. Какая разница, что это было во времена Сталина? То, что он описывал - этот закат, эти русские леса и болота – это прекрасно при любой политической погоде. Когда вы читаете Тургенева, какая разница до того, как звали царя или обер-прокурора Синода в то время? Вот и мне бы очень хотелось, чтобы церковь сияла своим Евангелием, а не тем, что она вовремя комментирует повестку выпуска новостей.

Но уже давно известно, что размеры моей свободы обратно пропорциональны размерам своих желаний. Мне бы очень хотелось, чтобы епископы слушались только Христа и совести. Но есть великие слова Иоанна Златоуста: «Как слишком большая обувь натирает ногу, так слишком большое жилище натирает душу». Вспомним и Руссо: «Деньги, которые у тебя есть — это путь к свободе. Деньги, которые ты хочешь получить – это путь к рабству». 

У Церкви много недвижимости и еще больше планов на ее приобретение. В итоге вся свобода уходит в поиски спонсоров для закупки железобетона. Вот за эти «планов громадье» приходится расплачиваться лестью, присутствием на Коллегии Министерства обороны, политическим сервилизмом. А потом – «гонениями».

Да, киевские политики явно вмешиваются в жизнь церкви. Мне это совсем не нравится. Но у Московской патриархии нет морального права осуждать это. Ведь она сама не осудила аналогичные вмешательства в своей собственной истории и демонстрирует готовность быть в услужении у госвласти сейчас. На случай критики в среде церковного истеблишмента готов ответ: «лучше сотрудничать с КГБ, чем с ЦРУ».

Если УПЦ МП устоит перед давлением киевских властей – я буду рад тому, что хотя бы в церковной современности появился пример церковного сопротивления. Пока эти владыки никак не производят впечатления героев веры. Что ж, может быть, в бодрящих условиях похолодания с ними произойдет та же метаморфоза, что с героем романа Грэма Грина «Сила и слава».

Но пока лучше даже не употреблять высокие и трагичные слова «гонения» и «преследования».