Предельное испытание на человечность

3 июля 2015, 17:47
Все больше расширяется понятие прав человека - защищенных законом и обычаем установлений о том, как людям не следует поступать друг с другом.

В развитии цивилизации, с древних времен до наших дней, прослеживается четкая тенденция.

Все больше расширяется понятие прав человека - защищенных законом и обычаем установлений о том, как людям не следует поступать друг с другом.

Установлений, не ограниченных естественным правом сильного , а ограничивающих его.

И эти права, поначалу доступные лишь горстке избранных, постепенно распространяются на все более широкие слои.

Все больше учитываются интересы слабых: тех, кто по тем или иным причинам находится в неравной позиции и не может защищать себя непосредственно, кулаками и зубами.

В античной Греции, прославленной колыбели демократии , полноправным гражданином был, в лучшем случае, один из пяти.

Женщины, рабы, иностранцы, дети от смешанных браков все они считались людьми второго сорта (а то и вовсе не вполне людьми), и права свободного гражданина на них, разумеется, не распространялись.

В Риме раба или рабыню можно было свободно убивать, пытать, насиловать, мучить непосильной работой. И то-то, должно быть, удивился и возмутился бы богатый римлянин, если бы кто-то попытался отобрать у него это законное право распоряжаться своим имуществом !

Но дальше мы видим, как поначалу медленно, затем все быстрее и быстрее понятие прав человека расширяется, охватывая все новые категории слабых и незащищенных.

Хартия Вольностей, которую называют основой современного правового государства, касалась лишь горстки аристократов: подавляющее большинство населения оставалось безгласным и бесправным.

Великая Французская революция впервые распространила права и вольности дворянства на людей всех сословий. Точнее, на состоятельных и здоровых мужчин всех сословий.

Далее, в течение XIX XX веков, полноценными и полноправными членами общества постепенно становятся бедняки, национальные и религиозные меньшинства, женщины, инвалиды.

Немые обретают голос; невидимые выходят на площадь и привлекают к себе внимание; опровергаются очевидные истины ; шатается устоявшийся порядок вещей. И, разумеется, каждый новый шаг на этом пути вызывает негодование и протесты консерваторов.

Продолжается этот процесс и сейчас. Понятие права распространяется на все новые категории бессильных, маргинальных, незаметных, презираемых.

Все более сложные, даже изощренные механизмы создаются, чтобы уравновесить естественную слабость слабых, защитить их от эксплуатации и унижений.

Мы говорим уже о правах заключенных хотя, казалось бы, люди сами нарушили общественный договор, чего теперь с ними церемониться?

Говорим о правах детей, о правах психически больных хотя это кажется абсурдом: ведь эти группы не только не могут за себя постоять, но зачастую не способны даже осознать и выразить свои интересы.

И тем не менее, они тоже люди.

Их тоже нельзя убивать, унижать, эксплуатировать, обращаться с ними, как с вещами.

Мало того: мы возмущаемся жестокостью, проявляемой к животным, боремся против жестокого обращения с ними и их ненужного истребления.

Тут уж, казалось бы, и говорить не о чем: зверь разума не имеет, человеком никогда не был и не будет, понятие права ему недоступно в принципе.

И он, даже со всеми своими клыками и когтями, совершенно точно не в силах нам противостоять.

Ну, может, хоть со зверями-то можно творить все, что вздумается?!

Нет: постепенно мы приходим к мысли, что и с ними нельзя.

Они живые.

Они от нас зависят.

Мы за них в ответе.

Что же сказать с этой точки зрения об аборте?

Похоже, лишь по недоразумению аборт считается достижением прогресса. Это атавизм.

Наследие темных времен, в одном ряду с говорящими орудиями , местом женщины на кухне , утилизацией инвалидов, чтобы не мешали жить здоровым, и прочим плоть слабых пища сильных .

Чем принципиально отличается зародыш от новорожденного младенца, дементного старика, животного?

Как и все они, он живет.

Подобно младенцу и старику, обладает уникальным набором генов, обеспечивающих его неповторимую человеческую индивидуальность.

Подобно младенцу и в отличие от старика растет и развивается, и, если ничто не встанет у него на пути, в положенный срок обретет разум и начнет самостоятельную жизнь.

Существенное отличие лишь одно. Все они слабы, но зародыш предельно зависим от другого человека и предельно беспомощен.

Любая лабораторная крыса в сравнении с ним хозяйка своей судьбы: она способна хотя бы пищать и вырываться. А нерожденный ребенок не может возражать, отбиваться, звать на помощь.

Не может разжалобить своим трогательным видом: он невидим буквально, без всяких метафор. Ни голоса, ни лица, ни имени.

Не может даже осознать, что с ним происходит, как-то к этому отнестись, возмутиться или покориться судьбе.

Крошечный комочек плоти на грани небытия, он лишен всего даже способности понять, чего лишается. У него отнимают все а он не понимает, что происходит, и не может сопротивляться.

Быть может, это предельное испытание на человечность.

Перед нами не просто иное существо, а само воплощение иного . Целая человеческая жизнь, неисчерпаемая, как океан, и сияющая, как звезда но в потенции, в крохотном ядрышке.

Очищенная от всего, что может вызвать к этому существу инстинктивную привязанность или жалость, что дает возможность отождествить себя с ним. Оно совершенно беспомощно.

Судьба его в наших руках. И черт возьми, оно и вправду создает нам проблемы! Зачем оно нам?

Без него намного проще.

Никто не осудит, не упрекнет, скорее всего, даже не заподозрит.

Да что там, ему даже не будет больно!

А если и будет мы никогда об этом не узнаем

Готовы ли мы его убить?