9 марта 2021, 19:46
Во всем мире авторитет истеблишмента подвергается активной эрозии. Этот процесс начал проявляться после Второй мировой, но развитие информационных технологий вывело его на новый уровень и скорость.
В постиндустриальном обществе флёр сакральности и избранности быстро исчезает - ничто не скроешь, не утаишь.
Ковидный год ускорил эрозию кратно.
Старые, традиционные основания (а истеблишмент можно перевести на русский именно как основание) привилегированного, господствующего положения перестали обеспечивать легитимизацию.
Широкие массы требуют новых оснований, которые пока не появляются, но можно говорить о двух стратегиях истеблишмента в мире на эрозию авторитета.
Первая характерна для большей части истеблишмента Северной Америки и Западной Европы.
Когда НЕЗЫГАРЬ пишет о девиантах во власти, то по сути, он продолжает традицию чикагской школы политической науки. Классическая теперь "Психопатология и политика" Г. Лассуэлла вышла в свет в 1960 году.
Лассуэлл считал, что политики всего лишь рационализируют свои девиации переносом на широкий общественный контекст.
Стратегией девиантов у власти стала легализация девиаций. Превращение их не просто в норму, а в императив, новую форму социально-этического контроля под видом прав и свобод.
Такая "новая нормальность" по замыслу должна стать тем самым новым основанием для привилегированного положения.
Второй стратегией напротив стало обращение к "старине седой", попытка законсервировать традиционные основания, превратить их в "вечные и неизменные". Через опять-таки формы социального контроля и нормирования поведения.
Как правило, основанные на национальных традициях, как например, традиция "гуанси" в Китае.
Часть истеблишмента пыталась "играть" на антиэлитных настроениях в свою пользу через новые партии, движения, персоны. Но уже можно констатировать, что такие игры оказались фактически безрезультатными. Как правильно, их хватало на один-два избирательных цикла, а далее широкие массы "прозревали" и понимали, что антиэлитисты суть всё тот же старый истеблишмент в новой упаковке.
Поэтому рассматривать эти попытки как отдельный вид стратегии не представляется рациональным.
Представители обеих стратегий активно пытаются использовать новые цифровые технологии в своих целях, прежде всего, новые формы цифрового контроля.
Но проблема заключается в том, что сами по себе, пусть и новые формы социального контроля, не могут быть как таковые новыми основаниями для легитимизации.
По той простой причине, что легитимность это про принятие и интериоризацию норм, а не внешний контроль.
Эти процессы синхронизируются со стратовавшим переходом к новому технологическому укладу и революцией международного рынка, которые всегда, как показывает история, сопровождались отмиранием старого и формированием нового истеблишмента, появлением новых оснований легитимизации авторитета и форм доверия.
Можно говорить о том, что и в России эти процессы, пусть и с запозданием, но начинают активно себя проявлять.
После распада СССР фактически повсеместно формирование нового истеблишмента шло на антиэлитной волне.
И как практически всегда бывает в таких случаях, качество нового истеблишмента серьезно уступало качеству старого истеблишмента.
В нашем случае мы получили странную смесь из осколков советской номенклатуры, комсомольских работников, представителей так называемого силового предпринимательства, новой бюрократии, случайных людей.
В 90-е годы у широких масс в России сформировалось то амбивалентное отношение к истеблишменту, которое наблюдается до сих пор.
Смесь презрения, ненависти, зависти, страха и подчинения.
Говорить о доверии и авторитете не приходилось.
Но в период переструктурирования всего общества это не представляло собой проблему первого порядка.
Тем не менее, приход к власти Путина, по сути был некой антиэлитной волной "сверху" - равноудаление олигархов, наведение элементарного порядка, ликвидация откровенного сепаратизма и местничества.
Запрос общества на всё это к тому моменту уже сформировался.
Можно долго рассуждать, что удалось, а что нет, но суть не в этом.
Суть в том, что сейчас, как и писал в первой части, проблема эрозии авторитета истеблишмента и доверия к нему становится проблемой первого порядка и в России.
И в целом, можно говорить о том, что наш истеблишмент пытается использовать те же стратегии возврата авторитета и доверия, что истеблишмент по всему миру.
Легализация девиаций.
Несмотря на весь культурно-исторический опыт и "прививку" 90-х, когда у нас уже происходила фактическая легализация девиаций, но часть российского истеблишмента продолжает преподносить эту стратегию как "прогрессивную", соответствующую "мировым трендам".
Хотя мировые тренды связаны с переходом к новому технологическому укладу, который с девиациями не может по определению иметь каких-то корреляций. И Китай - лучшая тому демонстрация.
Есть ещё объективная демографическая ситуация и победа этой стратегии - тотальная и окончательная депопуляция.
Возврат к "старине седой".
Традиции, скрепы, свой особый путь.
С этой стратегией российского истеблишмента возникает не меньше проблем, чем с легализацией девиаций:
1. Какой традиции наследовать: советской или дореволюционной? В чем он этот самый особый путь?
Отсутствие синтеза и принятия всей истории страны, рождает жесткое противопоставление этих традиций и по сей день.
Наглядный пример - спор, откровенный конфликт вокруг памятников Дзержинскому и Александру Невскому.
2. Как в современном обществе могут вызвать доверие и авторитет механизмы элитогенеза прошлых веков? И множество других вопросов.
На фоне этих вопросов возникают и крайне эксцентричные предложения типа "возврата к довоенной Европе" в "манифесте" Богомолова, как возврата к неким "истинным, европейским ценностям".
Но основная проблема, которая остаётся за скобками этих стратегий, которая действительно представляет собой наш особый путь - проблема эрозии авторитета и доверия к истеблишменту в ситуации, когда этого самого авторитета и доверия за последние 30 лет и не возникло.
Без принятия этого факта, любые стратегии будут контрпродуктивны. Об этом в следующей части.