Неизвестный Николай Семенович Лесков: О Руси Украине

Как же мало мы на самом деле читали. Да и читали ли мы вообще что-либо, что выходило за рамки обычной школьной программы? В огромном количестве случаев, увы, нет. А зря…

Возьмем, к примеру, одного из самых необычных, и интересных российских писателей Николая Семеновиче Лескова. Что мы знаем о нем?

Что он автор знаменитого “Левши”? А какие еще его произведения мы знаем?

Уверен, что единицы назовут хоть одно еще. И что греха таить, сам я был таков, до не давнего времени.

А почитать у Лескова есть что. И много чего есть такого, что у других авторов не найдешь, но теорию изложенную Костомаровым изыскания Лескова определенно подтверждают: нет никаких двух русских народов, а есть московиты и украинцы - два абсолютно разных и культурно и ментально народа.

Прежде чем перейти к особо интересным местам из произведений Лескова обнаруженных мною, хочу отметить, что Николай Семенович был другом Тараса Григорьевича Шевченко, виделся с ним в одни из последних его дней, и присутствовал на его похоронах.

Но, вернемся к нашему повествованию.

В рассказе “Эпопея о Вишневском и его сродниках”, опубликованном в 1885 году в журнале “Новь” я нашел презабавнейший фрагмент, подтверждающий, что и в конце 19 века украинцы называли себя еще “руськими”:

“Степан Иванович говорил "люторю" или "католыку":

- Ну, а все же ведь ты хоть и не по-нашему веришь и молишься, но Николу-угодника ты наверно уважаешь?

- О да! - отвечал вопрошаемый инославец, - как же не уважать Николу - его весь свет уважает.

- Ну, чтобы "весь свет" - это уж ты, брат, немножко хватил лишнее, - говорил Степан Иванович, - ибо надлежит тебе знать, чтосвятой Никола природы московской, а ты поуважай нашего "русського Юрка".

Слово "русський", в смысле малороссийский или южнорусский, тогда здесь резко противопоставлялось "московскому" или великороссийскому, северному.Московское и "русськое" - это были два разные понятия и на небе и на земле.Земные различия всякому были видимы телесными очами, а расчисления, относимые к небесам, познавались верою. По вере же великорусские дела подлежали заботам чудотворца Николая, как покровителя России, а дела южнорусские находили себе защиту и опору в попечениях особенно расположенного к малороссиянам святого Юрия или, по нынешнему произношению, св. Георгия (по-народному “Юрко”)".

Отлично написано! Добавить нечего!

А вот еще.

Где еще можно найти такой шикарный текст о ментальных и культурных различиях наших народов, как не в произведений с названием: “Еврей в России”?

Читаем:

“Ум малоросса приятный, но мечтательный, склонен более к поэтическому созерцанию и покою, характер этого народа мало подвижен, медлителен и не предприимчив. В лучшем смысле он выражается тонким, критическим юмором и степенною чинностью. В живом, торговом деле малоросс не может представить никакого сильного отпора энергической натуре еврея, а в ремеслах малоросс вовсе не искусен. О белорусе, как и о литвине, нечего и говорить”…

“…если судить по количеству нищих, то наибольшее число их, как известно, падает на долю Москвы, Тулы, Орла и Курска и их губерний, находящихся совсем не в неблагоприятных условиях и притом закрытых для еврейской конкуренции”…

“Стоит только вспомнить деревни малороссийские и великорусские, черную, курную избу орловского или курского мужика и малороссийские хутора. Там опаленная застреха и голый серый взлобок вокруг черной и полураскрытой избы, здесь цветущая сирень и вишня около белой хаты под густым покровом соломы, чисто уложенной в щетку.

Крестьяне малорусские лучше одеты и лучше едят, чем великороссы.Лаптей в Малороссии не знают, а носят кожаные чоботы; плуг возят здесь двумя, тремя парами волов, а не одною клячонкою, едва таскающею свои собственные ноги. И при этом, однако, еще малороссийский крестьянин гораздо ленивее великорусского и более его сибарит: он любит спать в просе, ему необходим клуб в корчме, он "не уважает" одну горилку, а "потягает сливняк и запеканку, яку и пан пье", его девушка целую зиму изображает собою своего рода прядущую Омфалу, а он вздыхает у ее ног. Она прядет с комфортом не у скаредного дымящего светца, в который воткнута лучина, а у вымоканной жидом свечки, которую приносит девушке вежливый парубок и сам тут же сидит вечер у ног своей Омфалы. Это уже люди, которым доступны и нужны душевные нежности”.

“По совести говоря, не надо быть особенно зорким и особенно сильным в обобщениях и сравнениях, чтобы не видеть, что малороссийский крестьянин среднего достатка живет лучше, достаточнее и приятнее соответственного положения крестьянина в большинстве мест великой России”.

“Если сравним наихудшие места Белоруссии, Литвы и Жмуди с тощими пажитями неурожайных мест России или с ее полесьями, то снова и тут получим такой же самый вывод, что в России не лучше. А где действительность показала нам нечто лучшее, то это как раз там, где живет жид, вреден он или не вреден, но он не помешал этому лучшему даже несмотря на сравнительно меньшую заботу малороссийского народа о своем благосостоянии”.

“И так "лучше" живет не один крестьянин, а и другие обыватели. Известно, что здесь лучше живет и городской и местечковый мещанин, а малороссийское духовенство своим благосостоянием далеко превосходит великорусское. Малороссийский сельский священник никогда собственноручно не пашет, не сеет и не молотит и не унижается за грош перед суеверным простолюдином. Он не дозволяет катать себя по полю, чтобы репа кругла была, и не дает чесать своих волос, чтобы лен зародил длинный. Малороссийский батюшка ездит не иначе как в бричке с кучером, да иногда еще на четверке. Человек, имевший случаи наблюдать то, что нами здесь излагается, вероятно, не увидит в нашем описании никакой натяжки и согласится, что все лица, о которых мы упомянули, в Малороссии живут лучше, чем в великой России”.

“Нравы в Малороссии и в Белоруссии везде сравнительно много выше великорусских. Это общепризнанный факт, не опровергаемый никем и ничем, ни шаткими и сбивчивыми цифрами уголовной статистики, ни высоким и откровенным словом народной поэзии. 

Малороссийская звучная песня, как дар лесных дриад, чиста от выражения самых крайних помыслов полового схождения. Мало того, малороссийская песня гнушается бесстыжего срамословия, которым преизобилует народное песнетворчество в России. Малороссийская песня не видит достойного для себя предмета во всем, что не живет в области сердца, а привитает, так сказать, у одной "тесовой кроватки", куда сразу манит и здесь вершит любовь песня великорусская.

Поэзия, выражающая дух и культ народа в Малороссии, без сомнения, выше, и это отражается во все стороны в верхних и нижних слоях общества. Лермонтов, характеризуя образованную малороссиянку, говорит: “От дерзкого взора в ней страсти не вспыхнут пожаром, полюбит не скоро, зато не разлюбит уж даром". И, нисходя отсюда разом к нижайшей степени женского падения, отмечает другой факт: нет примера, чтобы малороссийская женщина держала притон разврата. Профессия эта во всей черте еврейской оседлости принадлежит или немкам, или полькам, или же еврейкам, но в сем последнем случае преимущественно крещеным”.

“Говорят: "Евреи распаивают народ". Обратимся к статистике и получаем факт, который представляет дело так, что опять рождается сомнение распаивает ли жид малороссов?

Оказывается, что в великорусских губерниях, где евреи не живут, число судимых за пьянство, равно как и число преступлений, совершенных в пьяном виде, постоянно гораздо более, чем число таких же случаев в черте еврейской оседлости. То же самое представляют и цифры смертных случаев от опойства. Они в великороссийских губерниях чаще, чем за Днепром, Вилиею и Вислой. И так стало это не теперь, а точно так исстари было”.