Опытъ Областнаго Великорусскаго Словаря, изданный Вторымъ Отдѣленiемъ Императорской Академiи Наукъ 1852 года

Землевѣдѣнiе и языкознанiе, по–видимому, двѣ науки почти несродственныя; но если изучать землю вмѣстѣ съ обитателями ея, то вопросъ этотъ принимаетъ иной видъ, и Русское Географическое Общество, по Этнографическому Отдѣленiю своему, придется съ–родни или въ–свойствѣ со Вторымъ Отдѣленiемъ Академiи Наукъ. На этомъ поприщѣ оба ученыя общества подаютъ другъ другу братскую руку соревнованiя и помощи.

Передъ нами опытъ, и притомъ первый опытъ въ этомъ родѣ; доселѣ печатались кой–гдѣ собранiя областныхъ словъ, но не было издано ни одного словаря. Уже одно это обстоятельство обязываетъ насъ признательностiю къ ученому братству, которое, едва ли не впервые со временъ Ломоносова, признало трудъ этотъ довольно важнымъ и достойнымъ своего вниманiя.

Не станемъ разсуждать о пользѣ областныхъ словарей, или словарей нарѣчiй. Во Францiи, Германiи, Италiи, гдѣ мѣстный народный говоръ нерѣдко до того уклоняется отъ общепринятаго, что почти можетъ быть принятъ за другой языкъ, словари нарѣчiй мало могутъ способствовать изученiю общаго языка; но гдѣ, какъ у насъ, на всемъ пространствѣ огромнаго царства разстилаются безпредѣльныя равнины и господствуетъ одинъ общiй языкъ, а мѣстныя уклоненiя его столь незначительны, что ихъ даже не всякiй замѣчаетъ, тамъ областные словари получаютъ совсѣмъ иное значенiе: областной говоръ свойственъ простому народу, а простонародный языкъ — корень и основанiе образованнаго языка; послѣднiй, со всѣми прикрасами своими, и самая грамматика его, долженъ признать простонародный языкъ роднымъ отцомъ своимъ и въ тоже время живымъ, напояющимъ источникомъ.

Кажется, теперь только настаетъ желанная пора для истиннаго изученiя и развитiя нашего языка. Вмѣстѣ съ насильственнымъ образованiемъ, по иноземнымъ образцамъ, въ былое время началось и искаженiе роднаго языка, который не могъ поспѣть за внезапнымъ приливомъ просвѣщенiя. Онъ и теперь только достигъ межени; ему еще далеко до высокой воды. Но довольно того, что мы начинаемъ убѣждаться въ неудобствѣ пополнять недостающее иноземнымъ, начинаемъ отказываться отъ произвольной ломки, спайки и наварки словъ: эти попытки большею частiю весьма неудачны и основаны собственно на незнанiи народнаго языка, во всемъ его объемѣ; въ словахъ или выраженiяхъ нѣтъ недостатка, — умѣйте только отыскать ихъ, изучить, усвоить и пустить въ ходъ. Въ этой истинѣ мы убѣдились недавно и съ тѣхъ поръ увидѣли свѣтъ. Повсемѣстно замѣтно это направленiе, и отъ него будетъ благо.

Не станемъ говорить о томъ, что у насъ есть собраты, которые пишутъ и печатаютъ газонъ и кадаверъ, ниже о гуманности, субъективности и объективности, а вспомнимъ, напримѣръ, что одному переводному роману дано хитро придуманное заглавiе Путеводителя въ пустынѣ, — заглавiе, надъ которымъ переводчикъ очевидно долго трудился, ломалъ голову, не зная, какъ его передать, тогда–какъ ларчикъ отпирался очень просто и буквальный переводъ этого заглавiя былъ бы степной вожакъ. Беру одинъ примѣръ, чтобы только объяснить мысль мою, тогда–какъ легко было бы насчитать ихъ тысячи. Русскiе даровитые писатели, какъ Д. В. Григоровичъ, который любитъ и знаетъ народный бытъ и беретъ оттуда расказы и картины свои, пестритъ языкъ свой, безъ малѣйшей надобности, а только по образу воспитанiя и привычкѣ, чужими словами, а слогъ — нерусскими оборотами. Въ этомъ всѣ мы виноваты поголовно: такъ наша печь печетъ.

Относительно словосочиненiя, въ смыслѣ произвольнаго составленiя небывалыхъ словъ, также достаточно будетъ сослаться на новѣйшiй словарь нашъ, въ которомъ 114,749 словъ или реченiй, но въ томъ числѣ на каждую букву едва ли не по сотнѣ такихъ, кои придуманы Богъ вѣсть кѣмъ и когда, только для внесенiя въ счетъ, между тѣмъ какъ ихъ нѣтъ вовсе на дѣлѣ и они никѣмъ и никогда не употреблялись.

Мы о сю пору затверживаемъ по всѣмъ грамматикамъ русскимъ, что языкъ нашъ весьма склоненъ къ образованiю составныхъ реченiй и въ этомъ убѣжденiи дозволяемъ себѣ сочиненiе шарокатовъ и шаропеховъ: скажемъ, напротивъ, разъ навсегда, по правдѣ, что онъ вовсе не склоненъ къ тому: это противно духу его; народъ не затрудняется прiискать въ сокровищницѣ своей новое выраженiе, если оно ему понадобится, — но у него на это совсѣмъ иные прiемы: берется одно только слово, ближайшее къ главному понятiю, а затѣмъ, измѣненiемъ окончанiя, приставкою одного или двухъ предлоговъ и переносомъ ударенiя, придается выраженiю этому любой видъ и значенiе.

Всѣ стали убѣждаться въ послѣднее время въ томъ, что при направленiи, которое приняла обработка, или, вѣрнѣе, запущенiе, русскаго языка, ему угрожаетъ гибель: изъ богатаго, звучнаго, сильнаго и самостоятельнаго языка могъ бы сдѣлаться языкъ вялый, тяжелый, набродный. Къ этому упадку и точно близился нашъ письменный языкъ; простонародный не искажался, но въ отчужденныхъ отъ него ушахъ отзывался кабакомъ или, по меньшей мѣрѣ, лукомъ, квасомъ и вареной печенкой. И точно, средины нѣтъ; чѣмъ менѣе языкъ писателя напоминалъ отчизну свою, тѣмъ легче понимали его читатели и читательницы; чѣмъ болѣе онъ отзывался материкомъ, тѣмъ онъ казался грубѣе, пошлѣе и непонятнѣе. Чопорные писатели отряхивали свои пальчики въ цвѣтныхъ перчаткахъ и прибѣгали къ французскому словарю, вмѣсто русскаго; немногiе смѣльчаки бросались въ противоположную крайность, и если попытка ихъ тѣшила на короткое время рѣзкостiю и новизною, то на нее не менѣе того смотрѣли какъ на довольно грубую и даже неприличную шутку.

Но если мы изучимъ свой народный языкъ во всѣхъ его видахъ и въ полномъ богатствѣ, если усвоимъ себѣ духъ его, свыкнемся и обживемся съ нимъ, тогда, можетъ–быть, понятiя наши объ немъ измѣнятся и мы вынуждены будемъ сознаться, что всѣ жалобы наши были поклепомъ невѣжества, для котораго и самый языкъ оставался нѣмымъ.

Мужикъ извѣстной мѣстности говоритъ: «подъ увѣемъ хлѣбъ не растетъ.» Немногимъ изъ читателей слово увѣй знакомо, а замѣнить его мудрено, не только русскимъ, но и чужимъ словомъ: это — все пространство вкругъ лѣса или дерева, которому оно заститъ въ–теченiе дня, отчего трава и хлѣбъ на этомъ пространствѣ хилѣетъ; увѣй — вся мѣстность, на которую падаетъ посмѣнно тѣнь, отъ восхода до заката солнца.

Лошадь запахалась, т. е. надорвалась пашней; у насъ по хлѣбамъ дорогу заѣздили, или поля заѣздили, т.–е., покинувъ дорогу, ѣздили стороной и помяли хлѣбъ; ѣсть хлѣбъ въ окунку; пѣть или читать говоркомъ, т.–е. речитативомъ; набровый, набросистый вмѣсто навислый: все это выраженiя, хотя и областныя, но вполнѣ пригодныя для общаго русскаго языка, и притомъ едва ли замѣнимыя. Примѣры эти я взялъ на–память, какъ они попались подъ перо, и въ–послѣдствiи справился только, нѣтъ ли ихъ въ словарѣ. Если бы я не опасался надоѣсть, то легко было бы набрать ихъ сотни. Не забудемъ, что всѣ выраженiя эти равно способны принять значенiе переносное, и что здѣсь рѣчь идетъ только о словарѣ, а слѣдовательно о словахъ, тогда–какъ и самому русскому складу рѣчи также можно научиться не изъ книгъ нашихъ, а изъ народнаго говора.

Но въ этнографическомъ отношенiи мѣстный словарь получаетъ еще другое значенiе: онъ указываетъ на происхожденiе и сродство поколѣнiй, и потому областное нарѣчiе или говоръ не могутъ быть оставлены безъ вниманiя этнографомъ. Кто не узнаетъ, при первой рѣчи, уральскаго казака по рѣзкой скороговоркѣ его, Донца — по особенной примѣси южно–русскаго говора, Курянина — по мягкому окончанiю третьяго лица: онъ ходить, она гуляить; кто не узнаетъ Воронежца, у котораго нѣтъ средняго рода, а платье, яйцо и сѣдло — она и эта? Вятчанинъ употребляетъ приставки то, та, тѣ, согласно съ родомъ, и говоритъ: корова–та, мужикъ–то, дѣти–тѣ, и вотъ разгадка такъ называемаго послѣдовательнаго члена на языкѣ болгарскомъ — явленiе странное, несвойственное ни одному славянскому нарѣчiю, кромѣ болгарскаго; но это не членъ собственно и взятъ онъ не съ греческаго, а очевидно обычай приставлять мѣстоименiе на языкѣ этомъ обратился въ законъ. Кто не узнаетъ Олончанку по пѣвучей дроби рѣчи ея? А Уралка, которая шепеляетъ, рѣзко отличаясь говоромъ отъ отца и мужа, или Самарки, которыя, наоборотъ, произносятъ ш, ж, вмѣсто с, з, и поютъ въ хороводахъ: Рожанъ мой, рожанъ, виноградъ желеный? А Ржевки, которыя всѣ говорятъ въ носъ, съ растяжкой и съ жосткимъ ударенiемъ на согласныя буквы, напр. женъ–щина? Коломенецъ говоритъ: папенькя, маменькя, кваскю, табачкю; Зубчанинъ, напротивъ–того, пустомела, черва; кто не узнаетъ Сибиряка, между прочимъ, по одному вопросу: чьихъ–вы? вмѣсто: какъ вы прозываетесь; Ярославца и особенно Ростовца — по приставкѣ де, ди и по словцу: родимый; Новгородца, который говоритъ: хлиба ниту, сина ниту, совсимъ бида, или Кологривца, который говоритъ: хлѣбъ, сѣно, но ставитъ и вмѣсто ѣ въ глаголахъ: потить вмѣсто потѣть, глядить вмѣсто глядѣть, и проч.

У насъ есть слова съ двоякимъ ударенiемъ: далеко и далеко, высоко и высоко, ворота и ворота, и по одному ударенiю этому можно догадываться о родинѣ собесѣдника: ударенiе на предпослѣднемъ слогѣ свойственно сѣверному и восточному нарѣчiю, ударенiе на послѣднемъ — южному и западному.

Все это одни отрывочные примѣры, взятые на–память; боюсь надоѣсть ими и перехожу къ заключенiю, что для насъ одного только словаря областныхъ нарѣчiй мало: намъ нужны общiя правила, какъ и чѣмъ одно нарѣчiе отличается отъ другаго, чѣмъ говоръ разнится отъ говора. Въ этомъ дѣлѣ найдемъ мы необходимое подспорье для географiи, этнографiи и исторiи, а также и собственно для изученiя роднаго языка. Въ Саратовской и Оренбургской губернiяхъ, населенныхъ въ нынѣшнемъ вѣкѣ и отчасти въ послѣднее время выходцами двадцати губернiй, довольно легко, по нарѣчiю, узнавать происхожденiе народа; затруднительнѣе это дѣлается, когда старики уже вымерли, а молодое поколѣнiе исподоволь привыкаетъ къ говору мѣстному, особенно же если селенiе сбродное, изъ переселенцевъ разныхъ мѣстъ, и молодежь между собою освоилась и свыклась; но еще труднѣе, хотя и любопытнѣе, становится рѣшенiе этого вопроса, напримѣръ, въ Тверской губернiи, одной изъ самыхъ пестрыхъ и смѣшанныхъ, относительно языка; туда, какъ надо полагать, съ древнихъ временъ переселялись, по случаю разныхъ переворотовъ, едва ли не со всѣхъ концовъ.

Составляя словарь одного языка или нарѣчiя, можно обойтись безъ всякихъ объясненiй; но, соединивъ въ одинъ словарь, сподрядъ, реченiя полсотни мѣстностей, нельзя обойтись безъ довольно обстоятельнаго введенiя. Необходимо это не только для того, чтобы придать пестрому набору словъ смыслъ и толкъ, но уже и для того собственно, чтобы показать произношенiе, различное въ разныхъ мѣстахъ при одномъ и томъ же правописанiи; необходимо и для того, чтобы избѣгнуть множества безполезныхъ повторенiй, отъ одной разности произношенiя; и наконецъ, чтобы указанiемъ, не на одну губернiю, а на цѣлый край, опредѣлитъ нарѣчiе, къ которому слово принадлежитъ. Безъ этого пришлось бы, напримѣръ, размѣстить вдвойнѣ всѣ слова, которыя, по южному говору, произносятся на а, по сѣверному на о; также всѣ слова, в коихъ Новгородецъ ставитъ и вмѣсто ѣ, Рязанецъ я вмѣсто е, Смолянинъ уы вмѣсто о, и проч., и такимъ–образомъ пришлось бы напечатать словарь вдвойнѣ или втройнѣ. Дѣйствительно, всему этому въ разбираемомъ нами словарѣ много примѣровъ; но они, по–видимому, случайны; не было принято на это положительнаго правила и порядка.

Мы находимъ, напримѣръ, въ словарѣ: астраганы, лабазъ, маченецъ, овадъ; почему же нѣтъ остроганы, лобазъ, моченецъ, оводъ, какъ произносятся эти же слова на востокѣ, и какъ нѣкоторыя изъ нихъ должны писаться, потому что остроганы происходитъ отъ острогать, а моченецъ — отъ мочить?

Мы, напротивъ, находимъ: обабокъ, обаполъ, розвалистый, рознедобить, розорва, ссоривать и проч., а не видимъ тѣхъ же словъ по южному (отъ Москвы) произношенiю: абабокъ, абаполъ, развалистый, разорва, ссаривать; и здѣсь очевидно послѣднее правописанiе, отчасти, было бы еще вѣрнѣе; многократное отъ ссорить будетъ ссаривать; а если, по мѣстному произношенiю, всѣ слова, съ предлогомъ раз писать также роз, то будетъ много лишняго труда: тогда, повторяю, придется удвоить объемъ словаря, ради одной буквы о, которая на всемъ сѣверѣ и востокѣ произносится какъ о, а на югѣ и западѣ какъ а; тогда не только надобно помѣстить вдвойнѣ также всѣ слова съ буквою ѣ, для новгородскаго говора, и писать ихъ также черезъ и, не только надо принять въ словарь ряшиться, нявиста и нявистка, которыя и дѣйствительно приняты, но также невиста и нёвѣста, и перепечатать весь словарь до четырехъ разъ, по четыремъ главнымъ нарѣчiямъ, да большую часть его еще раза четыре, по мѣстнымъ говорамъ поднарѣчiй.

Для нѣкоторыхъ словъ и слѣдовали этому правилу; мы находимъ въ словарѣ: Бажатъ, бажатка и божатъ, божатка, каждое порознь, на своемъ мѣстѣ; также разлика и розлика; снаровить и сноровить; снафида и снофида; лѣстовка и листовка; вокно, воко (окно, око); еломокъ и яломокъ; запсатить и запсотить; мочка и моцка; собча и собца; но слова эти попали вдвойнѣ случайно, ихъ вообще немного, прочiя писаны по тому либо другому говору, какъ попадались. Зато немало такихъ словъ, которыя собирателемъ были написаны, по общему правописанiю, чрезъ о, хотя нарѣчiе или говоръ, къ коему они причислены по словарю, и требовалъ буквы а; напримѣръ, Обабокъ (смол.), поскуда (кур., тул.), сорока (тул.); соромно (смол.), солянка (кур.), солотина (моск.), соломатникъ (тамб.) и пр. Такихъ словъ найдется весьма много, и они должны ввести въ грѣхъ всякаго неопытнаго изыскателя, который, видя, что въ словарѣ вообще принято правописанiе по произношенiю, долженъ причислить губернiи: Смоленскую, Курскую, Тульскую, Тамбовскую и Московскую къ числу окающихъ.

Чтобы рѣшить эти довольно затруднительныя недоразумѣнiя, я долженъ предварительно надоскучить читателямъ разсмотрѣнiемъ слѣдующихъ главныхъ вопросовъ:

1) Какiя есть у насъ нарѣчiя и говоры, гдѣ именно и какiя ихъ существенныя примѣты?

2) Какое провописанiе должно быть принято въ словарѣ нарѣчiй, для ясности, однообразiя и удобства?

3) Какой видъ долженъ быть приданъ словарю нарѣчiй, какимъ образомъ его расположить, для болѣе удобнаго употребленiя?

О нарѣчiяхъ великорусскаго языка.

Самый оглавокъ этотъ показываетъ, что здѣсь не будетъ рѣчи о языкѣ малорусскомъ; бѣлорусское же нарѣчiе нѣкоторыми причисляется къ великорусскому языку, другими также отдѣляется. Переходъ къ нему, впрочемъ, постепенный и грамматика почти одна и та же, великорусская.

Всякiй изъ насъ и нехотя замѣтилъ, что въ нѣкоторыхъ губернiяхъ говорятъ па–масковски, свысока, т. е. акаютъ, а въ другихъ, напротивъ, низкiй говоръ, на о, или окаютъ. Говоръ на о долженъ быть весьма древнiй; имена Труварусъ, Ингваръ передѣланы были искони въ Труворъ, Игорь. Это различiе извѣстно всякому; и точно, оно самое существенное, хотя и далеко недостаточно для распредѣленiя нарѣчiй.

Н. И. Надеждинъ отличаетъ напередъ два главныя нарѣчiя: понтiйское и балтiйское, по водораздѣлу, южное и сѣверное, или мало– и бѣлорусское. Первымъ говорятъ несторовскiе: Угличи, Тиверцы, Дулѣбы, Суличи, Сѣверяне, Поляне, Горяне. Второе, въ предѣлахъ бывшаго Литовскаго княжества: Бѣлая и Черная Русь (Ковно, Гродно, Минскъ, Могилевъ, Витебскъ, часть Вильны и Чернигова, Смоленскъ, часть Пскова). Это несторовскiе Древляне, Дряговичи, Полочане, Кривичи, Вятичи, Радимичи. Рѣки Припеть и Сожь (а Десна?) раздѣляютъ эти два колѣна, отъ которыхъ, при слiянiи съ чудскими племенами, далѣе на востокъ, образовался великорусскiй языкъ, раздѣлившiйся на два нарѣчiя, по аканью и оканью.

На о говорятъ: въ древнемъ Новгородѣ, въ удѣлѣ Долгоруковичей, т.–е. въ Суздалѣ, Ростовѣ, Твери, Бѣлозерѣ, Галичѣ сѣв., Вел. Устюгѣ, Костромѣ, Нижнемъ. На а: въ Рязани, а потомъ по Окѣ, составляющей взаимные предѣлы этихъ нарѣчiй, на нижнюю Волгу.

Примѣты этихъ нарѣчiй: Въ говорѣ на о, буква г произносится твердо или густо, какъ латинское g; третье лицо глаголовъ кончаютъ на ъ и никогда не откидываютъ т: онъ ходитъ, любитъ; ч иногда походитъ на ц; ѣ иногда звучитъ как и.

Въ говорѣ на а: буква г произносится какъ придыханiе (латинское h); третье лицо глаголовъ кончаютъ на ь: онъ ходить, любить, даже любеть; а гдѣ ударенiе на е, тамъ иногда т вовсе откидывается: онъ идё, везё, берё; буква ч произносится чисто, но вмѣсто щ иногда шт.

Замѣчанiя эти дѣльны, но не всѣ вѣрны, и противу нѣкоторыхъ положенiй нельзя не сдѣлать кой–какихъ замѣчанiй. Если великорусскiй языкъ произошелъ отъ слiянiя мало– и бѣлорусскаго, и при этомъ говоры на а и о скрестились — первый прошелъ отъ запада черезъ Москву на югъ, второй съ юга на сѣверо–востокъ — то, по–крайности, нѣтъ никакихъ письменныхъ памятниковъ, которые бы дали намъ право предполагать, во время Нестора, присутствiе малоруссовъ въ означенныхъ предѣлахъ. Напротивъ, исторiя этому противорѣчитъ. Раздѣленiе великорусскаго языка только на два нарѣчiя недостаточно. Утверждая, что рязанское нарѣчiе приближается къ малорусскому, а новгородское къ бѣлорусскому, сочинителю слѣдовало развить ближе мысль свою, потому–что принятые имъ же самимъ главные признаки противорѣчатъ этому сходству: бѣлорусское и рязанское нарѣчiе, напротивъ, сходствуютъ между собою, по аканью, а малорусское и новгородское между собой, по оканью. Предполагаемое сочинителемъ стороннее влiянiе на малорусскiй языкъ Кавказа и даже мѣстностей еще болѣе отдаленныхъ не объяснено и остается темнымъ. Сѣверное и восточное нарѣчiя (новгородское и владимiрское) до того спутаны, что одинъ изъ важнѣйшихъ отличительныхъ признаковъ перваго, и вмѣсто ѣ, по видимому, приписанъ обоимъ; напротивъ, ц вмѣсто ч можно слышать и въ говорѣ на а, напримѣръ, въ Нижнеломовскѣ и около Касимова. Въ новгородскомъ нарѣчiи (на о) также иногда откидывается т, въ третьемъ лицѣ глаголовъ, и говорятъ именно: онъ люби, онъ ходи и проч.

И. П. Сахаровъ («Сказанiя», т. I) принимаетъ четыре великорусскiя нарѣчiя: новгородское, московское, суздальское и владимiрское; но въ другомъ мѣстѣ, въ оглавленiи будущаго содержанiя третьяго тома, онъ ставитъ на мѣсто владимiрскаго заволжское, а затѣмъ дѣлитъ: 1) московское — на московское, тульское, рязанское, калужское, тверское и владимiрское; 2) новгородское — на новгородское, архангельское, онежское; 3) суздальское — на суздальское, ярославское, костромское, галицкое, муромское; 4) заволжское — на вологодское, пермское, устюжское, сибирское, офенское.

Я долженъ сознаться передъ И. П. Сахаровымъ, что такого дѣленiя нарѣчiй вовсе не понимаю; не знаю и не вижу, что могъ имѣть въ виду такой знатокъ народности русской, какъ онъ, принимая подобное раздѣленiе. По какимъ признакамъ можно владимiрское и рязанское нарѣчiя соединить въ одно, и притомъ московское? Во всей Россiи нѣтъ двухъ болѣе противоположныхъ нарѣчiй, какъ именно владимiрское и рязанское; если ихъ соединить подъ общими признаками, то дѣло кончено и у насъ нѣтъ никакихъ нарѣчiй. Вообще, во всемъ раздѣленiи этомъ разнородное совокуплено, однородное разнесено врознь. Думаю, что И. П. шелъ по какимъ–нибудь произвольнымъ признакамъ, которыхъ до времени намъ не объясняетъ, хотя М. А. Максимовичъ и вызывалъ его на это и всѣ любители народности приняли бы съ признательностiю объясненiе такой загадки. А можно ли офенскiй языкъ ставить на ряду съ другими, въ видѣ поднарѣчiя? Да это языкъ искусственный, вымышленный исподволь для плутовскихъ совѣщанiй торгашей, а не нарѣчiе; тогда надо также признать за нарѣчiя языки: бывшихъ волжскихъ разбойниковъ, конскихъ барышниковъ, конокрадовъ и коноваловъ, петербургскихъ и московскихъ мазуриковъ (воровъ), наконецъ и кяхтинскiй торговый языкъ, и говоръ школьниковъ по херамъ, и проч.

М. А. Максимовичъ («Начатки Русск. Филол.» 1848), устраняетъ языкъ южно–русскiй, дѣлитъ сѣверный на велико– и бѣлорусское нарѣчiя, а великорусское (или сѣверно–русское) основательно на четыре нарѣчiя: въ сѣверо–восточной части, гдѣ окаютъ, 1) верхне–русское, или новгородское, 2) нижне–русское, или суздальское; въ южной, гдѣ акаютъ, 3) средне–русское, или рязанское, и 4) московское, сдѣлавшееся общимъ, или образцовымъ.

Почти все, что М. А. Максимовичъ говоритъ объ распредѣленiи нарѣчiй, вѣрно; онъ владѣетъ завидною способностiю схватывать по немногимъ даннымъ отличительные признаки нарѣчiй и подводить ихъ подъ грамматическiя правила; у меня есть замѣтки и образцы нарѣчiй почти всѣхъ уѣздовъ, не только каждой губернiи, — я рѣдко затрудняюсь узнать, по говору, родину крестьянина, не только по четыремъ главнымъ нарѣчiямъ, но и нѣсколько ближе или точнѣе, а между тѣмъ, какъ читатели, къ сожалѣнiю, увидятъ изъ настоящей статьи, не съумѣю привести примѣтъ этихъ подъ общiя грамматическiя правила:

1. Въ верхне–русскомъ — говоритъ М. А. — господствуетъ новгородское, окающее и принимающее ѣ за тонкое и (какъ въ малорусскомъ) и опускающее въ третьемъ лицѣ глаголовъ окончанiе на т; напримѣръ: онъ возьме, ходи, люби (вопреки Надеждину).
2. Нижне–русское, или суздальское, окаетъ, не ставитъ и вмѣсто ѣ, не обращаетъ окончанiя родит. падежда аго, его въ аво, ево (?)
3. Средне–русское нарѣчiе — продолжаетъ М. А. — обращаетъ о безъ ударенiя въ дебелое а; букву г въ латинское h, какъ и въ бѣло– и малорусскомъ; в остается мягкимъ, не произносится какъ ф; въ глаг. 3 л. вмѣсто тъ ставитъ ть; вмѣсто прибавочной части ся, употребляетъ си; вмѣсто о, въ глаголахъ, ы (мыю, крыю); но не дзѣкаетъ, чѣмъ отличается отъ нарѣчiя Бѣлорусовъ.
4. Московское нарѣчiе обращаетъ о безъ ударенiя въ легкое а.

Здѣсь должно сдѣлать слѣдующiя замѣчанiя: 1) Въ новгородскомъ нарѣчiи опущенiе тъ въ 3 л. глаголовъ не только не есть общее правило, но довольно рѣдкое, хотя и весьма замѣчательное исключенiе. 2) Въ суздальскомъ нарѣчiи вообще въ окончанiи прилагательныхъ буква г произносится какъ в; г, какъ пишется, произносятъ, напротивъ, также въ видѣ изъятiя, въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ сѣвернаго, новгородскаго говора — о чемъ будетъ говориться ниже — но признакъ этотъ, относимый М. А. Максимовичемъ къ суздальскому нарѣчiю, принадлежитъ собственно южному, рязанскому.

Противъ самаго распредѣленiя этого можно только замѣтить, что здѣсь недостаетъ нарѣчiй: смоленскаго, сибирскаго, новороссiйскаго, донскаго; что названiя верхне–, средне– и нижнерусское сбивчивы и не совсѣмъ удобны. Впрочемъ, сибирское поименовано въ поднарѣчiяхъ, и, можетъ–быть, это правильнѣе.

Обращаюсь къ изложенiю своего взгляда на великорусскiя нарѣчiя, который, впрочемъ, только дополняетъ болѣе или менѣе положенiя Н. И. Надеждина и М. А. Максимовича.

Огромность пространства, на которомъ говорятъ русскимъ языкомъ, однообразiе его и постепенность оттѣнковъ въ нарѣчiяхъ къ предѣламъ Царства, заставили–было меня нѣкогда подозрѣвать въ дѣлѣ этомъ какой–либо общiй законъ: въ восточныхъ языкахъ господствуютъ гортанные звуки, гласныя а, о, у не такъ рѣзко одна отъ другой отличаются и нерѣдко обращаются въ полугласныя; въ западныхъ находимъ полнозвучiе гласныхъ, есть придыханiе (h), есть иногда и носовые звуки, жосткость согласныхъ смягчается; на сѣверѣ много жосткихъ и сиплыхъ согласныхъ буквъ, много растянутыхъ двугласныхъ (гласныхъ сложныхъ). Къ этому, казалось мнѣ, можно примѣнить и говоръ разныхъ концовъ Россiи; но это была мечта. Въ этомъ отношенiи можно только развѣ допустить, что пензенское и вятское уо вмѣсто о должно быть чудскаго происхожденiя; что тутъ и тамъ осталось въ оборотѣ нѣсколько словъ, принадлежащихъ языку обрусѣвшаго племени; что по западной границѣ нашей сосѣднiе языки остались не вовсе безъ влiянiя на русскiй; всѣ остальные оттѣнки выработались, отъ неизвѣстныхъ причинъ, дома; вѣроятно, это въ связи съ обрусѣнiемъ разныхъ чудскихъ племенъ, составлявшихъ самую значительную часть населенiя Россiи; но оговоримся и тутъ: вслушиваясь въ языки этихъ народовъ, напримѣръ въ корельскiй, мордовскiй, чувашскiй и проч., и прислушиваясь къ искаженному русскому говору тѣхъ изъ нихъ, которые еще не обрусѣли, не находишь почти никакой связи между этимъ обстоятельствомъ и мѣстнымъ русскимъ нарѣчiемъ. Такъ, напримѣръ, у Чувашъ нѣтъ мягкихъ б, г, д, ж, з ц, а вмѣсто изъ п, х, т, ш, с, ч; вмѣсто ѳ и ф — хв–, х; но хотны, топры, шивой, сола, чаръ, Хведоръ, Хилипъ (годный, добрый, живой, зола, царь, Ѳедоръ, Филипъ) говорятъ только плохо знающiе по–русски; обрусѣвшiе отстаютъ вовсе отъ этого произношенiя, вполнѣ принимая мѣстный говоръ. Поблизости Татаръ, Калмыковъ, Болгаръ, Грековъ, Армянъ и другихъ инородцевъ, даже около нѣмецкихъ переселенцевъ, русскiе переняли отъ нихъ нѣсколько словъ или оборотовъ; но это влiянiе довольно ничтожно. Залѣсскiй край, на востокъ отъ Москвы, безспорно весь населенъ былъ разною Чудью; Владимiръ–Залѣсскiй, равно Переяславъ, Стародубъ на Клязмѣ, Галичъ, Звенигородъ, — всѣ названiя эти перенесены съ юга, при основанiи на занятыхъ мѣстахъ новыхъ городовъ; это могло бы послужить поводомъ для приписанiя восточнаго нарѣчiя влiянiю Чуди; но самое близкое къ нему, по говору, сѣверное, и также окающее, жило искони, а на югъ отъ Москвы акающiя нарѣчiя также образовались при обрусѣнiи чудскихъ же племенъ. На чемъ основано это столь существенное различiе?

Въ мѣстахъ, гдѣ половина мужскаго населенiя постоянно бываетъ въ заработкахъ на чужбинѣ, народный говоръ постепенно сглаживается и поддерживается почти только бабами. Нѣкоторыя измѣненiя въ говорѣ вводятся и обыкомъ или модой: напримѣръ, шепелянье Уралокъ, шиканье Самарокъ, вычурное произношенiе Ржевокъ. Само собой, что переселенiя надолго, если не навсегда, покидаютъ сильные слѣды сторонняго нарѣчiя въ мѣстностяхъ, напримѣръ, гдѣ цокаютъ или чвакаютъ, нерѣдко находимъ въ одномъ и томъ же селенiи людей безъ этой особенности въ говорѣ, иногда нельзя доискаться причины такой странности, — ихъ называютъ старожилами; но будьте увѣрены, что въ такой семьѣ говоръ этотъ ведется и держится женскимъ колѣномъ, по которому она въ–свойствѣ съ чужбиной.

Образованность и просвѣщенiе сглаживаютъ постепенно различiе нарѣчiй, проходя повсюду съ уровнемъ своимъ, языкомъ письменнымъ; но это подаетъ много повода къ недоразумѣнiямъ и невольнымъ злоупотребленiямъ: вотъ происхожденiе нарѣчiя галантерейнаго, говора сидѣльцевъ.

Построенiе городовъ, гдѣ сосредоточивается дѣятельность народа, то около наброднаго и отчасти грамотнаго населенiя среднихъ сословiй, то около людей, вскормленныхъ острiемъ пера, повитыхъ въ гербовомъ листѣ, измѣняетъ нѣсколько и выравниваетъ мѣстный говоръ, образуя въ тоже время особое нарѣчiе, извѣстное подъ названiемъ приказнаго.

По всему этому очевидно, что мы здѣсь будемъ говорить почти только о языкѣ или нарѣчiяхъ простаго народа, который, по косности своей, всегда удерживаетъ болѣе кореннаго и самобытнаго, а по невѣжеству въ дѣлѣ ученаго языковѣдѣнiя не умничаетъ, не искажаетъ языка, какъ мы, у которыхъ въ этомъ отношенiи умъ за разумъ зашелъ. Отъ этого составляемыя народомъ безсознательно реченiя мѣтки, вѣрны и правильны; составляемыя нами, напротивъ, вялы, пошлы и ошибочны.

Трудно рѣшить положительно, что называется языкомъ, что нарѣчiемъ, а что говоромъ. Нарѣчiемъ называютъ обыкновенно языкъ не довольно самостоятельный и притомъ столь близкiй къ другому, что, не нуждаясь ни въ своей особенной грамматикѣ, ни въ словарѣ, можетъ быть хорошо понимаемъ тѣмъ, кто знаетъ первый. Называютъ также нарѣчiемъ — болѣе въ политическомъ смыслѣ — областной или мѣстный говоръ небольшой страны; или языкъ мѣстный, искаженный, какъ полагаютъ, отшатнувшiйся отъ кореннаго языка. Вообще языкъ, которымъ говоритъ большинство, а тѣмъ болѣе сословiе образованное, языкъ письменный, принимается за образцовый, а всѣ уклоненiя его за нарѣчiя. Спорить противу общаго закона господства просвѣщенiя нельзя; но господство того либо другаго нарѣчiя надъ прочими — дѣло случайное, и всѣ они равно искажены и равно правильны. Возьми у насъ въ былое время Новгородъ, Псковъ или Суздаль перевѣсъ надъ Москвою, и нынѣшнiй московскiй языкъ слылъ бы мѣстнымъ нарѣчiемъ. Поэтому не было бы повода почитать московское нарѣчiе болѣе чистымъ и правильнымъ, чѣмъ мало– или бѣлорусское, если бы это нарѣчiе не обратилось въ языкъ правительства, письменности и просвѣщенiя.

За самостоятельный, по развитiю и обращенiю, языкъ должно признать тотъ, у котораго есть своя грамота и письменность; за нарѣчiе — незначительное уклоненiе отъ него, безъ своей грамоты и письменности; говоръ — еще менѣе значительное уклоненiе, относящееся болѣе къ особенностямъ произношенiя и напѣву, по пословицѣ: что городъ, то норовъ, что деревня, то обычай; что дворъ, то говоръ.

Выраженiя: молвь и рѣчь могутъ служить для обозначенiя поднарѣчiй: молвь отвѣчаетъ болѣе подчиненному понятiю нарѣчiя, а рѣчь ближе относится къ говору.

Человѣкъ не можетъ писать одинаково хорошо или ровно на двухъ языкахъ: на это конечной и ограниченной природы его недостанетъ. Нѣтъ мысли, нѣтъ думы, нѣтъ понятiя безъ словъ; плотская природа наша не даетъ духовному началу въ насъ никакой власти безъ словесной рѣчи. А на какомъ языкѣ я мышлю, на томъ только я и могу писать; иначе это будетъ не подлинникъ, а переводъ. Вотъ почему всѣ мы дурно пишемъ по–русски: способности наши смолоду угнетены изученiемъ иностранныхъ языковъ; насъ заставляютъ говорить на нихъ отъ колыбели; въ–послѣдствiи мы читаемъ болѣе книгъ иностранныхъ — за что, конечно, пенять нельзя — но такимъ–образомъ, отставъ отъ одного берега и не приставъ къ другому, мы незамѣтно пригнетаемъ умственныя способности свои и дѣлаемся тупѣе, не будучи въ силахъ ни ясно выразиться, ни ясно мыслить.

_____

Обращаюсь къ распредѣленiю нарѣчiй.

На распутiи промежь Ростова, Новгорода, Твери, Владимiра, Суздаля, Рязани, Курска, Смоленска и другихъ городовъ, на рѣчкѣ, носившей чудское названiе «мягкой воды», основалась Москва, на два–девяносто верстъ отъ ближайшихъ къ ней древнихъ столицъ, и она же соединила ихъ подъ свою державу. На этомъ общемъ распутiи столкнулись нарѣчiя, или говоры четырехъ странъ, и тутъ образовался свой говоръ, принятый нынѣ какъ образцовый, хотя даже и Москвичи не остались безъ присловья: Съ Масквы, съ пасада, съ авашнова ряда.

1. Московское нарѣчiе

Итакъ, первымъ нарѣчiемъ великорусскимъ будетъ у насъ московское, самое малое по занимаемой имъ мѣстности, самое обширное по распространенiю своему на всю Русь. Московскимъ нарѣчiемъ говоритъ самая небольшая часть народа, почти только въ стѣнахъ Москвы; но это языкъ письменный и правительственный и языкъ высшаго, а отчасти и средняго сословiя, языкъ всѣхъ образованныхъ русскихъ, московскаго дворянства и купечества. И въ этомъ нарѣчiи слышатся иногда неправильности, въ родѣ: онъ былъ ушедши, мы были прiѣхавши; но такъ–какъ обороты эти не могли зайти туда съ языковъ иноземныхъ, развѣ съ татарскаго, на которомъ есть нѣчто похожее, то, можетъ–быть, и слѣдовало бы исправить не московское нарѣчiе по грамматикѣ Н. И. Греча, а наоборотъ, Греча грамматику по московскому говору. Не шутя, грамматическая неправильность эта въ общемъ ходу по всей Россiи; почему же не признать ее правильною?

Если подняться на золотыя маковки Бѣлокаменной, то можно окинуть глазомъ пространство во всѣ четыре стороны, гдѣ уже говорятъ иначе, и едва ли не во всѣ четыре стороны иначе. Видно, тутъ, на распутiи, столкнулись всѣ нарѣчiя и говоры наши и изъ нихъ выработалось новое, которое, по закону господства духа надъ плотiю, усвоило себѣ никѣмъ не оспариваемое первенство.

Въ Москвѣ говорятъ свысока, высокою рѣчью, то–есть любятъ гласный звукъ а и замѣняютъ имъ звукъ о, коли на немъ нѣтъ ударенiя. Говорятъ: харашо, гаварить, талкавать, но это аканье бываетъ умѣренное, иногда а слышится почти только полугласное; оно составляетъ средину между двумя говорами, которые рѣзко и до приторности придерживаются двумъ крайностямъ, рѣчи на а и на о. Только немногiя Московки разстанавливаютъ слоги, въ плавной и важной пѣвучей рѣчи, и произносятъ московское а протяжнѣе и полновѣснѣе; большею же частiю письменный знакъ о, безъ ударенiя, сымается на нѣтъ подъ звукъ а. Прошу простить мнѣ это плотницое выраженiе. Чадо, чудо слышится и въ самой Москвѣ почти какъ чядо, чюдо; прочiе звуки чисты и отчетисты; буква г произносится не очень круто, и въ нѣкоторыхъ словахъ съ легкимъ придыханiемъ; есть разница въ произношенiи словъ: гробъ или голубь и богатый, Господи (grob, hospodi). По этому поводу въ одной лѣтописи говорится, что появишася нѣцыи философы, наченшiе пѣти Осподи вмѣсто Господи; эти философы очевидно были пѣвчiе съ юга. Далѣе, окончанiя аго, ого, яго, его измѣняются въ аво, ева; вообще въ бесѣдѣ примѣшиваютъ менѣе иноземныхъ словъ, чѣмъ въ другой столицѣ нашей, охотно и безъ натяжки употребляютъ коренныя русскiя слова и нерѣдко даютъ рѣчи хорошiй русскiй оборотъ.

Въ Московской губернiи говорятъ различно: въ Клинѣ — по–новгородски, въ Можайскѣ — почти по–смоленски — хвилинъ, целавѣкъ, уфостье, въ Коломнѣ — по–рязански, въ Богородскѣ — по–суздальски. Во многихъ мѣстахъ Московскаго уѣзда можно слышать: ндравъ, лицовъ, огнёвъ; также ручникъ и вечерница, вмѣсто утиральника и посидѣлокъ.

Отъ Москвы на сѣверъ господствуетъ нарѣчiе новгородское; на югъ — рязанское; на востокъ — владимiрское; на западъ — смоленское. Объяснимъ это ближе, принявъ тотъ порядокъ для нарѣчiй этихъ, который удобнѣе.

2) Отъ Москвы на востокъ, въ самомъ близкомъ разстоянiи, замѣтна уже наклонность произносить звукъ о всюду, гдѣ онъ есть на письмѣ; около Владимiра оканье достигаетъ уже высшей степени; тамъ, для полногласiя, вставляютъ о во многiя слова: Володимiръ, волога (влага), болого (благо) и прочее; сверхъ того, даже самое а, безъ ударенiя, нерѣдко обращается въ о: стоканъ, холать, озямъ, тороканъ, Огрофена, Просковья, Ондрей. Этотъ говоръ идетъ далѣе на востокъ чрезъ всю Россiю, не исключая Сибири, хотя въ разныхъ мѣстностяхъ подверженъ частнымъ измѣненiямъ, но вообще нигдѣ, кромѣ развѣ Костромы, не достигаетъ такой крайности, какъ во Владимiрѣ.

3) Отъ Москвы на западъ высокiй говоръ, или аканье, постепенно усиливается и, принимая еще нѣсколько другихъ особенностей, переходитъ въ нарѣчiе бѣлорусское, которое вовсе не терпитъ звука о, замѣняя его, безъ ударенiя, звукомъ а, съ ударенiемъ же — звукомъ у или уы. Буква а съ ударенiемъ почти сдваивается: хаадзиць (ходить), г(h)аарушка (горка); столъ произносится сталъ, стулъ или стау; волкъ — ваукъ, вуыкъ, и проч.

4) Отъ Москвы на сѣверъ языкъ принимаетъ говоръ новгородскiй, который очень близокъ ко владимiрскому, и хотя въ различныхъ мѣстностяхъ выказываетъ свои особенности, не менѣе того едва ли представляетъ общiй всему краю отличительный признакъ. Вѣрнѣйшая примѣта, коли слышится и вмѣсто ѣ, какъ на Украйнѣ: хлибъ, сино, бида; но это встрѣчаемъ не вездѣ. Что въ промежуточной Твери господствуетъ смѣшенiе нарѣчiй, объ этомъ было уже упомянуто выше.

5) На югъ отъ Москвы разливается нарѣчiе рязанское, которое, отличаясь отъ западнаго, или смоленскаго, гораздо положительнѣе, чѣмъ сѣверное отъ восточнаго, раздробляется почти по губернiямъ на говоры. Въ рязанскомъ нарѣчiи акаютъ, замѣняя даже е, ѣ буквами а, я, напримѣръ: табѣ, яму; но о съ ударенiемъ слышно; сверхъ того произносятъ окончанiе аго, яго какъ оно пишется, не вставляя в вмѣсто г.

6) Отъ этихъ нарѣчiй отличается нѣсколько сибирское, смѣшанное, что перестанавливающее ударенiя, но вообще окающее, и

7) Новорусское, смѣсь велико– и малорусскаго. Сюда же можно причислить и говоръ донской, или назвать его осьмымъ.

Вотъ восемь нарѣчiй русскихъ, или, за исключенiемъ московскаго, какъ письменнаго, а сибирскаго и новорусскаго какъ болѣе смѣшанныхъ, только четыре, по четыремъ странамъ свѣта отъ Москвы; съ ними, а равно съ видами ихъ необходимо познакомиться каждому, кто занимается собранiемъ простонародныхъ словъ, или вообще изучаетъ языкъ нашъ съ корня, а не со скороспѣлыхъ ягодокъ, съ червоточиной. Разсмотримъ каждое изъ четырехъ нарѣчiй этихъ нѣсколько подробнѣе.

_____

Сѣверное нарѣчiе, или новгородское, ильменское, верхне–русское, господствуетъ на сѣверѣ отъ Москвы и на сѣверо–востокѣ. Давно уже было замѣчено сходство этого нарѣчiя съ малорусскимъ. Можно бы предположить, что ильменскiе Славяне, огласившiеся въ половинѣ IX вѣка, вышли съ юга, отдѣлившись отъ Славянъ днѣпровскихъ, и принесли съ собою на сѣверъ южное нарѣчiе. Но М. П. Погодинъ замѣтилъ противъ этого, что не только во время Рюрика, а и до нашествiя Татаръ, въ Малой Руси жило не нынѣшнее племя; въ противномъ случаѣ въ южныхъ лѣтописяхъ нашихъ осталось бы болѣе слѣдовъ малорусскаго нарѣчiя и Украинцы, народъ пѣвучiй и весьма склонный къ думамъ и былинамъ (въ противность отъ великорусовъ), сохранилъ бы въ памяти своей хотя Владимiра. Но этого нѣтъ; а есть на Украйнѣ много воспоминанiй о Карпатахъ, откуда народъ этотъ, вѣроятно, вышелъ въ позднѣйшее время и гдѣ понынѣ Русины и Руснаки говорятъ этимъ же самымъ нарѣчiемъ.

Но такъ–какъ при всемъ томъ Русскiе пришли на Ильмень съ юга, общей ближайшей къ намъ родинѣ всѣхъ славянскихъ племенъ, то можно, по–крайности, сказать, что Новгородцы понынѣ удержали въ языкѣ нѣсколько болѣе исконнаго, тогда–какъ по направленiю на Рязань и на Владимiръ языкъ этотъ, при смѣшенiи народа съ чудскими племенами, принялъ тутъ и тамъ другую краску.

У Новгородцевъ грамматика и самый говоръ не малорусскiе, а великорусскiе, такъ–что въ общихъ съ Украйною словахъ большею частiю и ударенiе перенесено на другой слогъ, на великорусскiй ладъ; не–менѣе–того мы слишимъ тамъ немало украинскихъ словъ, неизвѣстныхъ въ восточномъ, также окающемъ, нарѣчiи. Южное, или рязанское нарѣчiе могло принять нѣсколько малорусскаго по сосѣдству; но какимъ образомъ слова эти прошли на сѣверъ?

Можетъ–быть, разгадку надо искать въ томъ, что слова эти зашли на сѣверъ не изъ Малой, а изъ Бѣлой Россiи, чрезъ Тверь и Псковъ; тогда все сходство новгородскаго нарѣчiя съ кiевскимъ ограничится наклонностiю перваго къ замѣнѣ буквы ѣ буквою и. Но правда, что встрѣчаемъ на сѣверѣ нѣсколько малорусскихъ словъ, которыхъ въ бѣлорусскомъ нарѣчiи нѣтъ. Вотъ нѣсколько десятков словъ, для примѣра, записанныхъ въ разныхъ сѣверныхъ губернiяхъ:

Новгородской.

• Пончохи, чулки.
• Черевики, башмаки.
• Свитка, сермяга.
• Швецъ, портной (въ малорусск. чеботарь).
• Почекать, подождать.
• Позвонецъ, колокольчикъ.
• Домовище, гробъ.
• Орать, пахать.
• Дековаться, насмѣхаться.
• Пѣунъ, пѣтухъ (пивень).
• Скипа, ломоть.
• Чуть, чуять, слышать.
• Хоронить, прятать.
• Даси, дашь.
• Тверской.
• Трохи, мало.
• Сподобить, полюбить.
• Досыть, довольно.
• Краше, лучше.
• Горше, больше.
• Полица, полка.
• Шкода, изъянъ.
• Зробить, сдѣлать.
• Уперши, впервые.
• Торба, мѣшокъ.
• Толока, помочь.
• Горѣлка, водка.
• Хата, изба.
• Вжехнуться, испугаться.
• Дужа, очень.
• Знайти, найти.
• Цубуля, лукъ.
• Хувать, прятать.
• Сопсовать, разбить.
• Поретовать, спасать.
• Олонецкой.
• Ледащiй, плохой.
• Худоба, имущество.
• Сукманка, понитникъ.
• Робить, работать.
• Слухать, слушать.
• Голосить, выть, плакать.
• Вологодской.
• Бажить, желать.
• Гоготать, болтать, говорить.
• Годѣ, годи, довольно.
• Губы, грибы.
• Долонь, ладонь.
• Дядина, жена дяди.
• Заскородѣть, зачерствѣть.
• Робить, работать.
• Хлюпать, ходить по грязи.
• Опинаться, мѣшкать.
• Смаковать, вкушать.
• Що, что.
• Добродiй, благодѣтель.
• Завсе, всегда.
• Добре, хорошо.
• Заразъ, тотчасъ.
• Осмокотать, обсосать.
• Притулиться, прислониться.
• Архангельской.
• Глызка, кусочекъ.
• Гукать, кричать.
• Едный, однимъ–одинъ.
• Женка, баба.
• Запатрать, замарать.
• Капость, пакость.
• Колышень, водная зыбь.
• Послухмяный, послушный.
• Ручникъ, утиральникъ.
• Стрѣлить, выстрѣлить.
• Мѣхоноша, кто мѣшокъ носитъ на колядкахъ.
• Очапокъ, волосникъ.
• Звонъ, колоколъ.
• Пермской.
• Боклага, боченокъ.
• Верещать, визжать.
• Досконально, подлинно.
• Заплотъ, заборъ.
• Каюкъ, челнокъ.
• Клюка, кочерга.
• Жменя, горсть.
• Моторный, бойкiй.
• Ночовки, лотокъ.
• Сдивоваться, удивиться.

Независимо отъ словъ, сходство новгородскаго съ малорусскимъ, по произношенiю, заключается въ слѣдующемъ:

1. Говоръ низкiй, на о.
2. И вмѣсто ѣ.
3. Въ окончанiи прилагательныхъ произносятъ г, а не в.
4. Буквы в, у замѣняютъ другъ друга.
5. Буквы ф, х — также.
6. Частица що вмѣсто что.

Всѣ примѣты эти не общiя, но всѣ онѣ встрѣчаются мѣстами въ области новгородскаго нарѣчiя.

Къ новгородскому нарѣчiю надо причислить: Новгородъ, Тверь, Псковъ, Питеръ, Олонецъ, Архангельскъ, Вологду, отчасти Кострому, Вятку и Пермь. Повторяю, предѣлы нарѣчiй и губернiй или уѣздовъ не совпадаютъ: въ цѣлой области этой крайнiя полосы переходныя; можетъ–быть, современемъ сырты и рѣки послужатъ для болѣе точнаго и положительнаго разграниченiя нарѣчiй, но при нынѣшнихъ данныхъ мы еще не въ–состоянiи этого сдѣлать. Въ Псковской, по уѣздамъ, слышится сильное вмѣшательство бѣлорусскаго, а въ Тверской господствуетъ смѣшенiе нарѣчiй; въ Вологодской, Костромской, Вятской и Пермской мѣстами теряются и послѣднiе отличительные признаки новгородскаго говора отъ владимiрскаго; зауральская часть Перми, по нарѣчiю, принадлежитъ Сибири; даже часть Костромской и Нижегородской принадлежитъ новгородскому нарѣчiю, — напримѣръ Кологривъ и Городецъ, — тогда–какъ Кострому и Нижнiй безспорно отнести надо ко Владимiру. Въ Питерѣ всего замѣтнѣе прямое искаженiе языка на французскiй и нѣмецкiй ладъ; Корелы, Зыряне, Пермяки, Вогулы, Вотяки, Черемисы, русѣя, переиначиваютъ нѣсколько языкъ нашъ. Чудскiя племена вообще легко теряютъ языкъ и народность свою и въ–очью русѣютъ; это надо помнить, разсматривая таблицы и карту П. И. Кеппена; болѣе половины Россiи или подданныхъ ея носятъ на себѣ еще признаки чудскаго племени.

Въ новгородскомъ нарѣчiи находимъ мы всего болѣе старинныхъ русскихъ словъ; грамотность и, къ сожалѣнiю, расколъ въ племени этомъ болѣе распространены и церковный языкъ ему знакомъ ближе. Слова: постать (пашня), студенецъ (колодезь), выть и уповодъ (участокъ дня), опакуша (изнанка), граять (каркать), столованье, отповѣдь; волотъ (великанъ), борзо (очень), гонъ и гоны (миля), веретiе (открытая возвышенность), вервь, доспѣть, послухъ, сполохъ и проч. извѣстны только въ новгородскомъ нарѣчiи.

Тамъ же находимъ много мѣстныхъ словъ, не древнихъ и не перенятыхъ: божатко (крестный отецъ), умирашка (покойникъ), тяжелко (рабочая сермяга), береженикъ (праздничный сарафанъ), босовики (туфли), домаха (домосѣдка), поиматься (обѣщаться), поспасать (поблагодарить), поманить (погодить), жегалка (свѣча), зазорить (зажечь) и проч. Такихъ словъ въ новгородскомъ нарѣчiи болѣе, чѣмъ въ прочихъ: ихъ бы легко насчитать двѣ–три сотни.

Есть на сѣверѣ также немало словъ, употребляемыхъ тамъ въ иномъ значенiи: заколоть кого значитъ ушибить; кликать — побираться; доходный — доступный; бродить — проказить; мостъ — сѣни; молить, или принять, освѣжить, — рѣзать скотину; краска — кровь; дворецъ — загородь; потерять — убить; кругъ — колесо; пахать — мести; бѣдно — досадно; дивно — много.

Опишемъ примѣты новгородскаго нарѣчiя:

1. Звукъ о господствуетъ, произносится всюду гдѣ пишется и даже иногда замѣняетъ а безъ ударенiя, напримѣръ: тороканъ, козна, боранки; даже иногда ударенiе, вопреки московскому, переносится на о или ё, напримѣръ: вы говоритё, видите, дѣвочка, дѣвонька, завсёгда, никогда.
2. Гдѣ мы пишемъ ѣ, тамъ Новгородцы произносятъ и, какъ дѣлаютъ въ Малой и Червонной Россiи. Примѣта эта существенна, потому–что не встрѣчается ни въ одномъ изъ прочихъ нарѣчiй; но она и не есть общая во всей области сѣвернаго нарѣчiя, а встрѣчается только собственно по губернiи Новгородской, по Тверской (тамъ, гдѣ окаютъ), въ сѣверной части Петербургской, по Ладогѣ, и по сосѣдству въ Вологодской. Мѣстами слышится тоже и въ отдаленiи отъ этихъ мѣстъ, напримѣръ у Кологрива, Костромской, у Городца, Нижегородской губернiи.
3. Звукъ е мѣстами не такъ часто переходитъ въ ё, какъ въ восточномъ нарѣчiи: ты ведешь, мы ведемъ, ты смѣешься, женка, черный, въ этихъ и другихъ словахъ произносятъ е, а не ё. Говорятъ даже кольце, хороше; но вмѣсто онъ, она, его, слышимъ: ёнъ, ёна и яно, евоновъ и евоный. При вставкѣ е, для полногласiя, оно обращается въ ё съ ударенiемъ: верёхъ, добёръ, склёзко и даже зёлъ, вмѣсто: верхъ, добръ, скользко, золъ.
4. Окончанiя: аго, яго, ого, его, вообще произносятся по–московски, т.–е. в вмѣсто г, но въ концѣ слышно о; мѣстами, однакожь, прозносятъ букву г и говорятъ: твого, мого, доброго, худого; этотъ говоръ легко отличается отъ рязанскаго, гдѣ говорятъ какъ написано: тваяго, маяго, добраго, добрага и добрава.
5. Буква г отвѣчаетъ латинской g, произносится немного тверже московскаго, приближаясь къ к; придыханiя же (h), въ которое буква эта обращена на западѣ и югѣ отъ Москвы, на сѣверѣ (и востокѣ) не знаютъ вовсе.
6. Третье лицо глаголовъ оканчиваютъ на ъ (а не на ь), иногда откидываютъ тъ: онъ возьме, онъ ходи, люби; ёнъ бражничае, хрёсной поѣде; около Бронницы слышимъ даже ёны ѣздя, любя (мн. ч.). Это признакъ весьма существенный, для отличiя новгородскаго говора отъ владимiрскаго; но и въ первомъ такой говоръ не общiй.
7. Творительный и дательный падежи мн. ч. замѣняются одинъ другимъ — признакъ существенный, но также не общiй. Новгородецъ ходитъ ногамъ, беретъ рукамъ, колетъ виламъ; онъ идетъ къ нами, благодаренъ вами, даетъ овса лошадьми. Мѣстами (Боровичи) путаютъ также родительный и предложный падежи женскаго рода: изъ Москвѣ, у рѣкѣ; поди къ рѣки, ударь по руки, отъ ногѣ, стоять на одной ноги. Изрѣдка винительный падежъ употребляютъ некстати съ предлогомъ: читать въ книгу; курить въ трубку.

Остальные признаки еще менѣе общи по всей области новгородскаго нарѣчiя; а такъ–какъ я не беру на себя дѣлать подраздѣленiя или опредѣлять прямо по мѣстности поднарѣчiя, то выпишу здѣсь еще особенныя замѣтки, по губернiямъ и уѣздамъ.

Г. Новгородская. Въ Бронницахъ слышимъ: идета, сидита, смотрита, вмѣсто: идетъ, сидитъ, смотритъ; мы–ка съ евонова двёхъ копiёкъ не разбогатеiемъ. Боровичи дзѣкаютъ: за дзерево циной сойдземси; тсяни, тсипунъ тсебѣ! Но еще болѣе, чѣмъ дзѣканье, распространено, почти отъ Ладоги до Бѣлозера, косноязычiе другаго рода: цоканье и чваканье (чавканье), т.–е. взаимная замѣна буквъ ч, ц одной другою: курича, улича, черква, чолковый; целовѣкъ, голцыть, цесть, сцытать. Странность эта не можетъ, впрочемъ, служить особенной примѣтой: она встрѣчается также въ прочихъ нарѣчiяхъ, напримѣръ въ восточномъ: во Владимiрской губернiи; въ Ардатовѣ, Нижегородской; въ южномъ: въ Пензенской Мещерѣ, также около Касимова, даже у Можайска и пр.

Въ Кириловѣ можно услышать восточный, особенно сибирскiй, вопросъ: чего ты дѣлаешь? Тамъ же баба говоритъ дочери: шурка, постановь селезнякъ на бабурку, а сама полѣзай на верёхъ, т.–е. Сашка, поставь горшокъ на загнетку, а сама полѣзай на чердакъ.

Въ Череповцѣ говорятъ: мѣнныя дзеньги; що вмѣсто что; купечъ; свитъ концаетца; букву в, послѣ гласной, измѣняютъ въ у: пиуо, пiуцо (пиво, пивцо); галки налятятъ, надо сясть, хочу исть (и вмѣсто ѣ). Уѣздъ этотъ раздѣляется Шексной пополамъ: по нагорной жители бойчѣе, виднѣе и нарѣчiе ихъ почище; на лѣсной и болотной сторонѣ вялы, невидны и болѣе искажаютъ языкъ.

У Бѣлозера говорятъ: убёгъ, сбёгъ, встрѣлъ (встрѣтилъ); умалительныя въ большомъ ходу; ёнъ, ёна; архимандрикъ; хватера, хвилинъ, Хвилипъ; мѣстами цокаютъ, но не всюду.

Около Новгорода любятъ частицы: ка, се, то: мы–ка не ходзимъ; се–то въ другорядь былъ; на Бѣлозерьѣ слышно болѣе отъ: говорятъ–отъ малый–отъ былъ; въ Боровичахъ прибавляютъ чу: тамо–чу, поди–чу.

Особенныя слова, въ Боровичахъ:

• Тюхтя — бѣлая смородина.
• Пакша — шуйца.
• въ Череповцѣ:
• Домаха — хозяйка.
• Коршунья — курица.
• Ступни — лапти.
• въ Новгородскомъ уѣздѣ:
• Калика — брюква.
• Хряпа — первый капустный листъ.
• Тягушки — рукавицы.

Губ. Тверская по говору самая безобразная, пестрая и смѣшанная. Туда изстари переселялись со всѣхъ концовъ, по поводу смутъ, войнъ, мора и пр.; здѣсь много Карелы, и дикой и обрусѣвшей, напримѣръ село Василево, у Торжка. Вообще окаютъ, дзѣкаютъ, цокаютъ и чвакаютъ, слышно и вмѣсто ѣ, даже иногда вмѣсто е: Павилъ. Вставляя ю вмѣсто у, даже вмѣсто я, напримѣръ: ткютъ, жнютъ, возютъ, рубютъ, водютъ, стюдено, — напротивъ, говорятъ у тамъ, гдѣ его нѣтъ: утвори, утопри, упорѣзать палецъ, упорознилъ, узгорода, съ палкуй, съ охотуй, вымую. Творит. и дат. падежи множественнаго числа замѣняютъ одинъ другимъ. Сколько у тебя братовъ, подушковъ, стекловъ. Я выстиру, сбѣгу, сдѣлу (выстираю, сбѣгаю, сдѣлаю); я дивусь, вѣду (дивлюсь, вѣдаю); 'тупай, 'мотри, врё'(шь); тихонькуй, съ матерьюй, съ дочерьюй; но даже въ Тверскомъ уѣздѣ есть селенiя, гдѣ акаютъ, по–рязански. Вообще говоръ скоръ и рѣзокъ, отчего, напримѣръ, Кушалей прозвали частобаями.

Въ Волочкѣ говорятъ: мы знаема, дѣлаема — а вмѣсто ъ; принесай, унесай, вмѣсто принеси, унеси; мужскiя имена оканчиваютъ на гласную, женскiя — на ъ и ь: Авдоть, Ульянъ, Степухъ, Анюхъ; а вмѣсто Любовь — Любава; Петрей, Митрей, Милай (Нилъ); лито, мисто, викъ, рика; цокаютъ, но говоръ болѣе новгородскiй, а на границѣ съ Валдаемъ буквы и, ы замѣняются одна другою: ми, мило, полинь (мы, мыло, полынь), мыло, мылость (мило, милость).

Въ Торжкѣ большею частiю говорятъ по–московски, на а, но также весьма разнообразно картавятъ: идзи въ дзеревню; онъ тсише тсебя ходзитъ; мѣстами: цово, черковь; хлибъ, сино; мѣстами противный этому говоръ: ня буду, ня хачу, яго, яму, ящо; и опять почти вмѣстѣ съ этимъ рязанскимъ говоромъ: ничова, тобѣ, вцорашнiй, целовѣкъ, чилыкъ, челэкъ, черква, церква; вмѣсто: родятъ, ходятъ — родзютъ, ходзютъ; своендравный, терпленье, мордва (морда); путаютъ падежи, твор. и дат. мн. ч., родит., дат. и предл. ед. ч.: на рѣки, на Мсты, отъ своей женѣ. Новоторки (горожанки) говорятъ жеманно, съ проволочкой на шипящихъ и твердыхъ гласныхъ, немного въ носъ: мушщина, ж–женъ–щина.

Въ Корчевѣ, не–смотря на близость Москвы, господствуетъ говоръ новгородскiй, съ цоканьемъ и дзѣканьемъ: послѣдняго почти нигдѣ не найдешь въ новгородскомъ говорѣ, кромѣ Тверской губернiи. Буква л, послѣ гласной, какъ въ Череповцѣ, измѣняется въ у: видзѣу, поймау, соунышко, сѣдеука.

Въ Старицѣ говорятъ на а и на о, по приходамъ; здѣсь замѣтно сосѣдство Смоленска; не оставятъ и вмѣсто ѣ. Питёхъ вм. пятерыхъ; лошадёвъ; итти въ къ обѣдни; вотъ Гапила нявѣста, такъ Гапила! дрянно (очень) ражо, дрянно жалобно! Старичанъ дразнятъ: Возьми 40 алтынъ! — Сороци не сороци, а меньше рубля не возьму. — Зубчанъ дразнятъ: ты кто, молодечъ? Зубчовскiй купечъ; а гдѣ былъ? Въ Москвѣ по мiру ходилъ. — Въ Зубцовѣ слѣды новгородскаго нарѣчiя еще болѣе исчезаютъ и смѣшивается рязанское со смоленскимъ. Чѣлковый, чапля, цево, цово, чово, шово, яго, яму; умываццы, божиццы; путсёмъ, бачюшка, стрѣцилъ, земчугъ, твѣты, стипѣло (вскипѣло); хошя, чижолый, свящельникъ, картинковъ, лаптевъ; имена уродуютъ, какъ въ Волочкѣ; говорятъ по–курски: онъ ходить, видить, гуляить, и до–того сбились въ произношенiи а и о, что говорятъ: мы имъ падоримъ, т.–е. а вм. о, потомъ о вмѣсто а, и еще съ ударенiемъ!

Во Ржевѣ находимъ еще болѣе непрiятную смѣсь, въ которой господствуетъ бѣлорусское, но, къ удивленiю, есть и малорусскiя слова. Цокаютъ, дзѣкаютъ, г произносятъ придыханiемъ, ставятъ х вмѣсто ф, и на–оборотъ; у вм. в, я вм. е; ы вмѣсто о, двойное ш вм. щ; но говорятъ по–великорусски: евто, евтотъ, какой, какимъ (а не якой, якимъ); говорюць, усё, уцора, воцинна (очень), домовъ и домоу (домой), яшто (еще); похаживу вмѣсто похаживаю; кури(ы), курямъ, и даже, по–новгородски, путаютъ падежи. Горожанки приторно распѣваютъ.

Бѣжечанъ дразнятъ: насшей рици цисце въ свити ниту. Здѣсь Русскiе говорятъ еще хуже Карелъ, которыхъ узнать легко потому, что у нихъ° баба онъ, мужикъ — она; они также приносятъ лошадь, ломаютъ веревку, отрываютъ или рвутъ палку, оглоблю; Бѣжечанки говорятъ невыносимо на–распѣвъ, отрывая коротко всѣ слоги, кромѣ послѣдняго, который растягиваютъ: Домовая (т.–е. хозяйка), удѣлалась ли ты? Сравнивая прiятный напѣвъ говоркомъ Олончанки съ безсмысленнымъ напѣвомъ Бѣжечанки, можно убѣдиться, что такое значитъ просодiя.

Въ Кашинѣ и Колязинѣ слышится что–то ярославское, говоръ становится еще ниже, на о, но говорятъ: сивиръ, каминь, цоловикъ, также ковда, вного, а то и другое — примѣта сѣвернаго нарѣчiя; также цокаютъ, но не вездѣ; рѣдко чвакаютъ; вмѣсто частицъ та, то слышно болѣе отъ, ко, тко, и притомъ не безразлично: къ сущ. м. р. на ъ придаютъ отъ: человѣкъ–отъ; а къ средн. р. придаютъ то: лицо–то, яйцо–то, къ ж. р. и вообще ко мн. ч. придаютъ частицу тѣ или те; та вовсе не слышно: церковь–тѣ, баба–те, люди–те. Многоль у цея комнатовъ? Сколько горницей? Мое употребляется вмѣсто мой: это мое цыпленокъ.

Въ Осташковѣ и еще болѣе въ Весьёгонскѣ нарѣчiе новгородское. Около перваго, однако же, слышно влiянiе Пскова.

Особенныя слова Тверской губернiи:

• Старица.
• Конюхъ — ковшъ.
• Саянъ — сарафанъ.
• Ганить — кричать, ревѣть.
• Ржевъ.
• Цапела — сковорода.
• Упудиться — испугаться.
• Судница — кухня.
• Осташковъ.
• Жагра — трутъ.
• Вылюдье — диво.
• Жишка — поросенокъ.
• Весьёгонскъ.
• Висляга — шатунъ.
• Дудора — дрянь.
• Зобать — хлебать.

Губ. Псковская далеко не представляетъ той пестроты и смѣшенiя нарѣчiй, какъ Тверская, но и тамъ Псковъ, Порховъ, Холмъ болѣе принадлежатъ Новгороду, а Опочка и Великiе Луки — Бѣлоруссiи, хотя и не на столько, какъ тверское заволжье (Ржевъ). Вообще псковское нарѣчiе отличается превратнымъ ударенiемъ и искаженiемъ словъ. И здѣсь замѣняютъ дат. и предл. ж. р. ед. ч. одинъ другимъ и ставятъ дат. вмѣсто творит. мн. ч., но не замѣтно обратнаго: рыба въ воды, не чеши въ головы, сиди въ комнаты; къ рѣки, къ ноги; уха съ рыбѣ, снять съ головѣ, подлѣ избѣ; у стѣнѣ; торгую сѣменамъ, беру своимъ рукамъ; иногда надъ людемъ вмѣсто людьми; гостевъ, лицовъ, ножевъ; легоше (легче), крѣпоше, тонеше; чернѣйшiй, славнѣйшiй, бѣлѣйшiй; иногда слышно и вмѣсто е: видро, ты увязнишь, отъ вербочикъ; одная работа, одное дѣло; оны, самы, за однымъ; тая (вмѣсто та), тую, тоё, тые (тѣ), тыхъ, тыми; этое, евоный, ихный; я скакаю (скачу), ты хотишь (хочешь), вы хочете; здѣсь–то собственно въ третьемъ лицѣ откидывается иногда тъ: онъ поё, боронуе, ходя, сиди, мѣря, видя, она слыша. У, въ переставляютъ: у него не улѣзешь, въ мене есть. Около Порхова чавкаютъ: овча, чаловать, черква; но цокаютъ только въ западныхъ уѣздахъ: цаска, ницово. Въ прозванiяхъ ударенiе переносится на овъ: Егоровъ, Захаровъ; говорятъ: намастырь, ндравъ, гнила (глина), облизьяна, пскопской, скрозь, скусно (вкусно), страженье, слободный, затѣвы (затѣи), кожинный, пiялка (пiявка); охвота (охота), штохвъ, и проч.

Особыя слова Псковской губернiи.

• Журавина — клюква.
• Читый — трезвый.
• Барканъ — морковь.
• Каливка — брюква.
• Блицы — грибы.
• Шупелъ — колдунъ.
• Стрекава — крапива.
• Водось — пойма.
• Гульба — картофель.
• Пѣтунъ — пѣтухъ.
• Упакать — утрафить, уладить.

Вологодская губ., въ сѣверныхъ уѣздахъ, или на Югской сторонѣ, начиная отъ Великаго Устюга, Лальска по Двинѣ и Вычегдѣ, принадлежитъ болѣе къ Архангельской и говоръ одинъ; въ южныхъ, отъ самой Вологды, онъ переходитъ въ суздальскiй, принимая на Унжѣ, Вохмѣ, Сысолѣ — не въ пользу свою — особенности костромскаго и вятскаго. Югскiе крестьяне — Русскiе, по племени, и походятъ на архангельскихъ; въ Вохменской части, въ Костромѣ и Вяткѣ, народъ бѣднѣе, невзрачнѣе, грубѣе и говоръ таковъ же; Подгородная, или Тотемская часть мало чѣмъ отличается отъ второй; и здѣсь вы можете быть увѣрены, напримѣръ, что на вопросъ: откуда ѣдешь? мужикъ непремѣнно самъ спроситъ: откуда ѣду? или напередъ еще: кто? я? и только послѣ раздумья и почески отвѣтитъ: а съ Вохмы, либо — съ Сухоны!

Во всей Вологдѣ говоръ очень низкiй, на о; ѣ часто произносится какъ и; вмѣсто ч ставятъ ц — цай и цяй, подъяцёй, счипцы, считать; иногда ця вмѣсто ча, шша вмѣсто ща, щ вм. шт; но ч вм. ц слышно гораздо рѣже. Окончанiе ся измѣняется въ цё и цы: кататцё, дѣлатсы, купатсы, при чемъ мягкiй знакъ ь выкидывается; надiявсё вмѣсто надѣялся; пенеть вмѣсто пенять; дат. пад. мн. ч. идетъ за творительный, но обратнаго не слышно. Въ Устюгѣ говорятъ ею вмѣсто ее: онъ ею любилъ. Ейця вмѣсто яйца; ты зна'шъ, онъ быва'тъ, тя, тѣ, вм. тебя, тебѣ; сколько дёнъ; Миколаха, Любаха, Ондрюха; Полѣниха вмѣсто Полѣнова (прозванiе); прозванiя на iй оканчиваютъ на ёй: Каменскёй, Лисовскёй; скоряя, добряя; и наконецъ що вм. что — примѣта, общая нѣкоторымъ мѣстностямъ новгородскаго и рязанскаго нарѣчiй, но чуждая суздальскому. Къ Вяткѣ сышно пошоу, нашоу — у вм. в. Древность здѣшняго населенiя Русскими, особенно Устюга, доказывается тѣмъ, что сохранилось много словъ, неизвѣстныхъ въ другихъ областяхъ.

Особыя слова Вологодской губернiи.

• Тожно — тогда.
• Чапаться — качаться.
• Бугай — сарафанъ.
• Витень — кнутъ.
• Глядильцо — зеркальце.
• Жубрить — жевать.
• Дерба — залежь подъ лѣсомъ.
• Искосина — косынка.
• Медуница — пчела.
• Палкать — скакать.
• Приправа — приданое.
• Просужiй — разсудительный.
• Плавь — огниво.
• Бутыскаться — бодаться.
• Простень — початокъ.
• Солощiй — жадный.

Въ Вятской губ. находимъ говоръ самый грубый, именно, какъ говорится, мужичiй; нигдѣ не услышишь такихъ грубыхъ и рѣзкихъ штё, що, толды, колды, завсялды; языкъ ворочается вяло и тяжело, говоръ тягучiй, иногда съ пригнуской. Кромѣ изъ–за–московныхъ переселенцевъ, напримѣръ мосоловскихъ, говоръ самый низкiй; но вятское о произносится мѣстами уо или уы, почти какъ въ Задеснинскомъ Черниговскомъ Краѣ: ничевуо, спруосъ, собуолья. Этотъ двугласный — кажется, чудскiй — звукъ встрѣчается, кромѣ Вятки и Бѣлоруссiи, на взаимныхъ предѣлахъ восточнаго и южнаго нарѣчiй, у Мещеры, въ Егорьевскѣ, Касимовѣ, Муромѣ. Буква ѣ на Вяткѣ только въ началѣ слова произносится какъ и: исть, издить (ьисть, ьиздить, мягкiй знакъ ь передъ и показываетъ двугласное произношенiе гласной и), очень рѣдко въ срединѣ, напримѣръ въ слободскомъ: штё нюни–тѣ повисилъ; иногда на–оборотъ: въ черквѣ, въ селеньѣ. Екимъ, опеть, петь, снеть, вмѣсто пять, снять; цивера (чирiй) бы тѣ сѣла на езыкъ–отъ, не сталъ бы горло–то пелить; и вмѣсто е: тибѣ, нивѣста; на–оборот: бай, штё–ле, штё небудь; нигдѣ нѣтъ столько ё, iо, какъ на Вяткѣ; цёрный, воскресеньё, заговѣньё, при чемъ это конечное iо вытягивается такъ, что слово получаетъ два долгiе слога. Ч и ц замѣняютъ другъ друга, или слышится ни то, ни другое; ворцять, карацюнъ; бѣлъ, какъ изъ мыльчя выдёрнёнъ (какъ изъ мыльца выдернутъ); эка–веть цистюнка: лацетъ не лацётъ изъ цяшки–то. Помлю, свальба: вмѣсто щ двойное ш: шшюки, отошшать; жо вм. же: набилъ–жо, жоланный; союзъ и вставляютъ безъ толку: и штё и за робёнокъ; ну штё и за парень; глаголъ дуть спрягаютъ по–малорусски, какъ жать, жму: онъ дметъ, я дму. Въ Малмыжѣ и частiю въ Уржумѣ ставятъ х вмѣсто ф, но никогда не слышно хв: Памхилъ, хилинъ, хляга.

Говоръ Вятчанъ впервые надоумилъ меня о происхожденiи болгарскаго послѣдовательнаго члена, который производили съ греческаго: частицы отъ, атъ, то, та, тѣ прилагаются на Вяткѣ не безразлично, а по родамъ, какъ и между Колязина и Углича: парень–отъ (или то) гожъ, да дѣвко–атъ (или та) не баска, а ужъ сватьи–тѣ (этъ) никуда не годны.

Особыя слова Вятской губернiи.

• Дракомеля — пустобай.
• Ѣсвяный — съѣдомый.
• Засулиться — обѣщаться.
• Пухтаръ — лекарь.
• Тырта — спорщикъ.
• Крикаться — сердиться.
• Шкуреть — шутить.
• Черепанъ — гончаръ.
• Извещевать — истратить.
• Ходовой — пѣхотный.
• Наче — лучше.
• Чемодуръ — самоваръ.
• Дочка — свинья.

Пермская губернiя, по нарѣчiю, западною частiю своею вполнѣ принадлежитъ Вяткѣ, сѣверною сближается съ Архангельскомъ (по р. Колвѣ, Вишерѣ), южною — къ смѣси сѣвернаго и восточнаго говоровъ, а вся зауральская область, не только по географiи, но и по этнографiи, принадлежитъ къ Сибири. Здѣсь постепенно новгородскiй и суздальскiй говоры сливаются, и смѣсь эта не представляетъ столько особенностей, чтобы ее можно было означить своимъ нарѣчiемъ. О Пермякахъ говорятъ: худъ Пермякъ, да два языка зна'тъ, т.–е. свой и русскiй.

Чусовляне, окая также, не столько чуждаются буквы а, замѣняя ею даже иногда е, ѣ, и, у: съ тахъ поръ, можа–быть, калды–башъ, откаль, докаль, али; на–оборотъ: счесье, начельникъ, зеть (зять), куды, туды, шлепёнка; исшо, робята, нонѣ, Тотаринъ; сусѣдъ, очунь, очунно; до сяхъ поръ, опосля; изрѣдка и вмѣсто ѣ: вись (вѣсть), писня, мисяцъ; польга вм. польза, грузли вм. грузди; нѣсколько цокаютъ, но не чвакаютъ, а иногда ставятъ с вм. ц: Сарь, отесъ, сапля. Около Оханска, напротивъ, услышите отечъ, браечъ; также штё, щё вмѣсто что; бачка, мачка, шти. Въ Кунгурѣ: ишшо, висть (вѣсть), хоцю, нецево, оногдась, хресьенинъ, братечъ. Въ Красноуфимскѣ: цярь, овця, оконниця; кольцё, полотенцё; мидь, медвидь, съисть, сiеть (сѣять), стрилѣть (стрѣлять); ц вам. ч, двойное ш вмѣсто щ, иногда с вмѣсто ц, колецько, крешшенье, улиса; хозеинъ, боеринъ, навѣста (невѣста), стюденый, вострый, Восподь; ты кидашша (кидаешься), домогашша; здѣсь говорятъ: рублевъ, коневъ, свадьбей, судьбей; здѣсь ходютъ, ѣздютъ и даже купютъ (покупаютъ) — примѣта сѣвернаго говора. Иногда слышно: отдай рукамъ, пить чаша, надѣть шуба, рубить капуста — эта старина, и притомъ также новгородская. Въ Соликамскѣ почти все тоже, но окаютъ погрубѣе; торелка, тороканъ, корованъ — и это походитъ на примѣсь суздальскую; зато, кромѣ окончанiя предл. падежа, ѣ почти всегда обращается въ и.

Въ Чердыни живетъ еще старина русская, какъ при царяхъ, и притомъ старина не раскольничья; рѣчь напоминаетъ здѣсь Киршу Данилова и Посошкова. Говоръ нѣсколько протяжный, но не вялый, не дзѣкаютъ, мѣстами цокаютъ, охотно оканчиваютъ глаголы на и: ходити, говорити, жеччи (жечь), теччи, леччи; гонить, вм. гнать, задежить вмѣсто задѣть, стрѣлить вм. выстрѣлить; шшука (щука), умываешша (ешься), цудо, огнёвъ, книговъ; привѣтъ гостя: здорово въ избу! отвѣтъ хозяина: полѣзай на избу, т.–е. просимъ. Въ Чердыни, вѣроятно отъ Пермяковъ, взятъ обычай прибавлять къ глаголамъ некстати ся: я шился, мылся (стиралъ бѣлье), садилась въ огородѣ, трепалась ленъ и пр.

Въ Верхотурьѣ почти все тоже; замѣчательно только, что ф иногда замѣняютъ буквою х, а на–оборотъ почти всегда: до сифъ поръ, тѣфъ, этефъ, многифъ, добрыфъ; увѣряютъ — чего я самъ не слышалъ — будто тамъ же ставятъ третье лицо глагола вмѣсто перваго: я сдѣла'тъ вмѣсто сдѣлаю. Есть сибирскiя ударенiя: говоръ, множество; сибирское чего вмѣсто что, и вопросъ: чьихъ вы? вм. какъ вы прозываетесь? также восударь, восподинъ, восударство; на Гороблагодатскихъ заводахъ выдаютъ хлѣбъ по билетами и возятъ его конямъ; носятъ вода, косятъ трава.

Въ Осѣ и Кунгурѣ ставятъ ш вмѣсто ч, щ: свѣшя, шши; дѣлать рукамъ, отдать дѣтьми; емя вм. имъ; слышно также свича, сидить, но на заводахъ — свѣча, сидѣть.

Въ Екатеринбургѣ нарѣчiе тоже, съ примѣсью еще болѣе сибирскаго и при всемъ томъ съ признаками новгородскаго: вмистѣ, витеръ, звирь, дилить; чей (чай), озебнуть (озябнуть), потереть (потерять); гледи, сястриса, какой молодесъ на улисѣ; лисо твое цево–то не ладно; на цево это (на что)? Твѣты, бачкя, обвѣтъ (обѣтъ), обвязанъ (обязанъ), богатество, смыселъ, фалить, фастать, ходить босымъ ногамъ по улисами, продать мука, богачевъ, людевъ, купляять, звонять (некакъ звоняютъ?), высокянной, долгянной; охотно вставляютъ ну, то, ко, ся, бы; примѣсь суздальскаго (владимiрскаго) оказывается, напримѣръ, въ частичкѣ т'воноди, твонодки и пр.

Въ Шадринскѣ языкъ чище прочихъ мѣстъ Перми: не услышишь уо, ниже ь, я, ю, у, шш, ц — вмѣсто ъ, е, я, а, щ, ч; раздѣлъ, мѣра, вѣсъ, рѣка, свѣтъ не искажаются, но говорятъ мирять, дилить, ричь, звирь; купить корова, срубить изба; 3 л. вмѣсто 1–го: я это сдѣлаетъ, я дойдетъ; здоровящей, худящей; чтопроизносится чисто; не путаютъ ф, х. Въ Ирбитѣ говоръ вполнѣ сибирскiй.

Особыя пермскiя слова.

• Басловка — побасенка.
• Сѣчище — подсѣка, чищоба.
• Оследникъ — срубленный и очищенный строевой лѣсъ.
• Верхница — сарафанъ.
• Вилавый — лукавый.
• Выбродки — отопки.
• Сугорокъ — пригорокъ.
• Веньгать — плакать.
• Ватолить — пустобаить.
• Зубылда — зубоскалъ.
• Естенный — зажиточный.
• Дыбать — шататься.
• Подскоръ — мѣхъ, на шубу.

Олонецкая губернiя по говору опять ближе къ Ноугородской, какъ въ старину писали и какъ нынѣ Олончане произносятъ. Рѣчь Олончанъ скорая, бойкая, на–распѣвъ и говоркомъ; бабы и дѣвки переносятъ ударенiе по этому распѣву, напримѣръ: въ городу, живетъ, спроси; поди, возми, и повышаютъ голосъ въ концѣ рѣчи, которая у нихъ всегда выходитъ будто вопросительная. Мѣстами легонько цокаютъ; но всего замѣчательнѣе произношенiе окончанiй аго, его: по всему сѣверо–востоку, какъ и въ письменномъ языкѣ, букву г замѣняютъ буквою в; здѣсь говорятъ: доброго, синёго, обращая только а въ о. Тоже встрѣчается, только изрѣдка, въ другихъ губернiяхъ, напримѣръ: въ Костромской и заволжской части Нижегородской, гдѣ въ весьма немногихъ селенiяхъ можно услышать спаського попа, могутного, съ произношенiемъ, какъ слова эти написаны.

Особыя слова Олонецкой губернiи.

• Пирзать — плакать.
• Карзать — рубить дрова.
• Воровый — скорый, бойкiй.
• Глудкiй — скользкiй.
• Дородно — много.
• Дельницы — рукавицы.
• Имушки — жмурки.
• Кивца — цѣвка въ челну.
• Катуля — салазки.
• Крестцы — распутье.

Губ. Архангельская. Говоръ очень схожъ съ олонецкимъ, кромѣ напѣва и скороговорки; первый отличается отъ олонецкаго особымъ ударенiемъ и повышенiемъ голоса, съ удвоенiемъ гласной въ началѣ или концѣ рѣчи: кумашникъ новоой; что говориишь; вообще всюду нарѣчiе новгородское, но, по обширности губернiи и разъединенiю жителей ея, въ говорѣ есть маленькая разность: кемскiе и кольскiе моряки, смолокуры вагане, шенкурскiе пахари, пинежскiе и мценскiе звѣроловы, пустозерскiе рыбаки, оленные ижемцы, холмогорскiе скотоводы, онежскiе лѣсники — никогда взаимно не сходятся.

Ударенiе встрѣчается сибирское: дикой, дрова, застава, родится, молоченье, ѣдкой, нельзи, пара, потолокъ, толстой; въ концѣ за гласной иногда слышится у съ краткой: батюшкау, Аннау; мѣстами цокаютъ и даже чвакаютъ, но въ производныхъ: купечество, кончина, не картавятъ; ешо, мѣшанка, шеголюха; вси, рици (рѣчи), вмистяхъ, встокъ, двуродный, зам(к)нуть, здѣ, 'мотри, тол(к)нуть; въ прилагательныхъ женскаго рода буква я откидывается; есть и вставки: возабыль, каменя, кореня, пинуть, скатереть, челонокъ, четвереть; плыть по воды, на второй версты, на скамьи, на лавки; послать посылка, проводить сестра, топить баня; веселяе, смѣляе, громчае, корочае; и здѣсь мѣстами слышно великого, доброго, т. е. го, а не ва; даю, продаю, вмѣсто дамъ, продамъ; даваю, даваетъ, вмѣсто даю, даетъ; они ходя, неся, говоря и проч.

Пѣвучесть говора на западѣ Архангельской губернiи уменьшается, она сильнѣе — по Печорѣ, Мезени, Двинѣ; сильнѣе цокаютъ по Мезени, менѣе — въ Пинегѣ и Холмогорахъ; языкъ чище въ уѣздахъ Архангельскомъ, Холмогорскомъ и Пинежскомъ; въ послѣднемъ есть малая примѣсь лопарскихъ словъ, какъ въ Онежскомъ финскихъ, въ южной Мезени и Шенкурскѣ зырянскихъ, на сѣверѣ Мезени самоѣдскихъ; самый нечистый говоръ по Печорѣ. Въ губернiи этой довольно много малороссiйскихъ словъ, между прочимъ постоянно говорятъ робить вмѣсто работать, орать вмѣсто пахать, а это послѣднее слово значитъ подметать, мести. Промысловыми и мореходными реченiями Архангельцы богаты; у нихъ есть, между прочимъ, русскiя названiя всѣмъ компаснымъ румбамъ.

Особенныя архангельскiя слова.

• Выступки — башмаки.
• Порно — прочно.
• Ботаться — болтаться.
• Хрушкiй — крупный.
• Упадь — падаль.
• Вираться — врать.
• Граять — хохотать.
• Диковать — дурачиться.
• Водопоймянъ — поемное мѣсто.
• Заломъ — сгромоздившiяся льдины.
• Носокъ — гарпунъ.
• Катара — переднiй ластъ моржа.
• Ледоплавъ — вскрытiе рѣки.
• Рѣкоставъ — замерзанiе рѣки.
• Маниха — обманчивая убыль воды.
• Стамуха — ледяная гора на мели.
• Ноги льда — подводные ледяные кряжи.

3. Нарѣчiе восточное.

Къ восточному, или суздальскому, владимiрскому, нижнерусскому, или низкому нарѣчiю должно отнести губернiи: Владимiръ, съ частiю Московской, Ярославъ, Кострому, Нижнiй, Казань, Симбирскъ, Оренбургъ; въ Костромской и Нижегородской замѣтна примѣсь сѣвернаго; а часть Вятской и Пермской могли бы быть причислены къ восточной полосѣ. На югъ отъ нея господствуетъ рязанское нарѣчiе, на сѣверѣ — новгородское; Сибирь, успѣвъ уже со времени населенiя своего образовать свой особенный говоръ, по нарѣчiю показываетъ смѣсь новгородскаго и владимiрскаго.

Отличительные признаки восточнаго нарѣчiя:

1. Говоръ окающiй, самый низкiй; не только о никогда не обращается въ а, но даже и письменное а слышно тамъ только, гдѣ на него падаетъ ударенiе; о произносится грубо, протяжно, самою глубиною пасти, еще звучнѣе, чѣмъ въ нарѣчiи сѣверномъ; равно буква е чаще произносится ё; о никогда не обращается въ двугласную уо или уы.
2. Никогда не произносятъ и вмѣсто ѣ, ниже я вмѣсто е, ни на–оборотъ.
3. Въ окончанiяхъ прилагательныхъ аго, яго, его произносятъ в вмѣсто г, но не по–московски, а съ оканьемъ; мы говоримъ: харошева, лишнева, своево; Владимiрцы говорятъ: хорошово, лишнёво, своёво; буквы г, которая въ окончанiи этомъ слышна мѣстами въ сѣверномъ говорѣ, никогда въ восточномъ не произносятъ.
4. Буква г произносится твердо, никогда не измѣняясь въ придыханiе.
5. Третье лицо глаголовъ оканчиваютъ твердо, какъ въ сѣверномъ: онъ ходитъ, глядитъ, а не мягко, какъ въ рязанскомъ: онъ ходить, онъ глядить.
6. Дзѣканье, свойственное сплошь западному говору и перешедшее мѣстами въ сѣверное, нигдѣ не встрѣчается въ томъ же видѣ въ нарѣчiи восточномъ: въ двухъ только губернiяхъ, Владимiрской и Нижегородской, на весьма ограниченной мѣстности, къ цоканью и чавканью присоединяется родъ дзѣканья, но не общаго, т.–е. въ немногихъ только случаяхъ или словахъ; а вообще буквы т, д произносятъ чисто.
7. Никогда не откидываютъ въ 3 л. глагола окончанiе тъ, какъ сплошь дѣлается въ рязанскомъ нарѣчiи и мѣстами въ новгородскомъ.
8. Обычно не замѣняютъ одинъ другимъ творительные и дательные падежи множественнаго числа, ни родительный и предложный средняго рода единственнаго числа, ни, наконецъ, именительный женскаго рода единственнаго числа не употребляютъ вмѣсто винительнаго. Все это встрѣчается только какъ изъятiе, на общихъ предѣлахъ сѣверныхъ и восточныхъ нарѣчiй и какъ примѣсь перваго.
9. Частица что всюду на востокѣ произносится одинаково: што; никогда и нигдѣ не слышно, какъ на сѣверѣ: штё, щё или що.
10. Никогда не замѣняютъ буквъ ф, ѳ буквами х, хв, ниже наоборотъ, какъ въ рязанскомъ и мѣстами въ новгородскомъ нарѣчiи.
11. Никогда буквы у, в не замѣняются одна другою, какъ въ малорусскомъ, бѣлорусскомъ и мѣстами въ новгородскомъ нарѣчiяхъ.

Старинные слова и обороты попадаются гораздо рѣже, чѣмъ въ сѣверномъ нарѣчiи; показаннаго въ новгородскомъ нарѣчiи сходства съ малорусскимъ нѣтъ, кромѣ развѣ одного только общаго оканья.

Изъ всего этого слѣдуетъ, что нѣтъ ни одного всеобщаго, отличительнаго признака между новгородскимъ и владимiрскимъ нарѣчiями, а притомъ, что всѣ частные признаки — отрицательные. Напротивъ, различiе владимiрскаго нарѣчiя отъ смоленскаго, рязанскаго, московскаго легко можетъ быть выражено въ признакахъ положительныхъ.

Въ восточномъ нарѣчiи гораздо менѣе разнообразiя и отличiя по полосамъ или губернiямъ; въ немъ болѣе татарскихъ словъ, чѣмъ въ сѣверномъ, напримѣръ: чокчуры — башмаки; курганъ — рукомойникъ; кутёнокъ — щенокъ; чекмарь — пестъ, колотушка; шаберъ — сосѣдъ; кульма — мотня невода, и проч.; есть довольно словъ отъ русскихъ корней, собственно восточному нарѣчiю принадлежащихъ; есть такiя, которымъ дано здѣсь особое значенiе: поводокъ — пуповина, холиться — мыться; круговой — безумный, и проч. Въ Нижегородской много полу–обрусѣлой Мордвы, съ косноязычнымъ произношенiемъ; въ Симбирской слышно нѣсколько чувашскихъ словъ; въ Казани и Оренбургѣ въ обиходѣ татарскiя или монгольскiя: малахай — шапка; яргакъ — конскiй чапанъ; ябага — шерсть; саба и турсукъ — бурдюкъ; балта — топоръ; на Линiи образовалась особенная смѣсь языковъ: продажа на срокъ называется кутермой; русская баба — марджа (Марья); сливки — каймачокъ; шабрёнокъ, айдате, камчи, маръ, маликъ, баранчукъ, баганъ, куянъ и проч. слышны безпрестанно.

Во Владимiрѣ говорятъ: што ужь за чал'экъ, неча баить; брачско серчё. Любятъ творительный падежъ: стоймя и стойкомъ, лёжма, должьёмъ; также прилагательныя усѣченныя, а превосходная степень на ѣющiй: славнѣющiй; неопредѣленное наклоненiе любятъ оканчивать на чи: печи, стеречи; дѣлашь, дѣлатъ, дѣламъ; надозривать вмѣсто надзирать; кочень вмѣсто качанъ; сполошь вмѣсто сплошь; пасево вмѣсто пастьба, ботовь вмѣсто ботва, козанки, жомочки, сёло, iово, доброво и проч. Въ казенныхъ селенiяхъ говоръ ниже, окаютъ еще болѣе. Въ Переяславскомъ уѣздѣ произносятъ м вмѣсто в и на–оборотъ: мнукъ, вного, повно; в вмѣсто г: ковда, товда; с вмѣсто ш и на–оборотъ: яс(ч)ной пирогъ, яшно на небѣ; молосное; с вмѣсто ч, ц: пости такъ, свѣты и твѣты; ц и цч вмѣсто ч (особенно въ Залѣсьѣ): целэкъ, цчелэкъ, цчерква, цчово, цово; говорятъ также: не точе (не только), ничо (ничего), катца (кажется), хот'ца, подь (поди), разѣ (развѣ), тамоди, тутоди, Ванькя, Ваньтя, Лисафья (Лизавета), ложковъ, болѣзнёвъ; возмитё, говоритё; въ дѣепричастiи прошедшемъ ударенiе переносится съ корня на конецъ: бравши, брамши, взявшись, напилась, напившись. Вообще по Замытью и Забалонью говорятъ хуже, цокаютъ и чвакаютъ, что, однако же, нынѣ выводится и слышно болѣе у стариковъ. Говорятъ, что здѣсь изрѣдка можно услышать сѣверное: не сносить голова, купить корова.

Въ Суздалѣ почти все тоже: экой цолоэцыкъ, только пришелъ, да опять на улку (улицу); стрёкать вмѣсто доить, хрупакоцки — орѣхи, чесмышокъ — гребенка, и проч.

Въ Ковровскомъ и, вѣроятно, другихъ уѣздахъ можно слышать другаго рода странность въ обмѣнѣ падежей: пойду съ её, вмѣсто съ нею; ушелъ къ батюшку (вмѣсто ѣ), у батюшка(и). Здѣсь изрѣдка есть наклонность произносить ѣ почти какъ и, но только въ нѣкоторыхъ глаголахъ: я засмотрился. И здѣсь слышимъ: они любютъ, гонютъ; онъ скажитъ, чешитъ; онъ кланется, дай мекинки; ребята, чижоло, въ другимъ мѣсти; чосать, содить; голоушка, дѣушка; нютолимо (не у), не ев'у сторону; своѣ, твоѣ руки; сея, тея, сеѣ, тѣ, или ти (тебя); въ первымъ, во вторымъ, куды, глыбоко, всеё (всю), пущай, испужался, твѣтокъ; но здѣсь не картавятъ.

Объ офенскомъ языкѣ, котораго родина Ковровъ, какъ объ искусственномъ, будетъ говориться ниже.

Шуяне также не картавятъ, но въ Гороховцѣ можно услышать: ноцесь, ницого, вцорась; въ нѣкоторыхъ селенiяхъ также чвакаютъ: черковь, молодечь; щ произносять чисто: сватищо твой, ищо; здѣсь иногда услышите новгородское итти за грибамъ, за ягодамъ, но, обратно, творительнаго вмѣсто дательнаго, кажется, нѣтъ. Въ Судогдѣ много старинныхъ и особенныхъ словъ — хотя она населилась поздно — напримѣръ: листопадъ — октябрь, густарь — августъ; не точiю, толико, пажить, ярый, вопить, мышлявый (хитрый), огуряться, пудкiй (робкiй) и проч. Затѣмъ, цокаютъ, чвакаютъ и даже мѣстами дзѣкаютъ, а вмѣсто щ произносятъ двойное ш.

Въ Муромѣ бабы привѣтствуютъ другъ друга званiемъ дѣвицъ, приглашаютъ сосѣдку со всѣмъ дочерямъ; вообще въ Муромскомъ уѣздѣ на лѣвомъ берегу Оки говорятъ чище, не цокаютъ и не чвакаютъ (Корочарово, Памфилово); а по заочью, т.–е. на правомъ берегу, цокаютъ и чвакаютъ, и этотъ говоръ переходитъ въ Ардатовскiй уѣздъ Нижегородской губернiи; къ Вязникамъ тшакаютъ и дзѣкаютъ: тшарь (царь), тшерковь, натшальникъ, дзеньги; въ Муромѣ сильно окаютъ: бёда, пёсокъ, ёда (ѣда); говорятъ: на лошадѣ, на печѣ; а въ концѣ произносятъ какъ к, а по заочью напротивъ — почти какъ х, напримѣръ: вмѣсто лугъ — лукъ и лухъ.

Меленковскiй уѣздъ еще болѣе замѣчателенъ, какъ переходный: въ примуровской половинѣ его говоръ муромскiй, но въ южной, къ Елатьмѣ и Касимову, нарѣчiе рязанское, акающее, но со странною примѣсью: вмѣсто е, ѣ часто произносятъ а, и, я; также ы вмѣсто и, да притомъ на о съ ударенiемъ крѣпко налегаютъ, отрывая звукъ этотъ, какъ за буквою ъ: Ягъ–оръ (Егоръ), у няв–о, паихалъ, пырагы, пыла (пила), тъ–ожа (тоже), симья (семья), хлибъ, зимнива (зимняго), оны (они), ня будятъ (не будетъ); притомъ немного цокаютъ: цирвякъ, глядиць, горькя; говорятъ: Хвилипъ и хватиру, шта вмѣсто что; полоса эта вообще представляетъ весьма замѣчательную смѣсь двухъ противоположныхъ нарѣчiй.

Ярославская губ. по выговору походитъ на Владимiрскую, но Бѣлотѣльцы, какъ зовутъ Ярославцевъ, которые пудъ мыла извели, а съ сестры родимаго пятна не смыли, говорятъ чище и, кромѣ Мологи и Пошехонья, почти нигдѣ не картавятъ. Любимое ихъ выраженiе: родимый, часто изобличаетъ ихъ на чужбинѣ, особенно Ростовцевъ, прозванныхъ родимыми. Ихъ дразнятъ присловьемъ, у насъ–ти въ Ростовѣ чесноку–ти, луку–ти, а навозъ все конёвiй! Тамоди, туто–ди, опричи (кромѣ), коё (гдѣ), отсель, откель: глянь–ко — все это любимыя выраженiя Ярославцевъ. Угличанинъ говоритъ: голомя, ономнясь, дюжо, надобе, гожо, ладякъ (ладно); отзонь (отойди), пробуюрилъ (промоталъ), галда (сласти), околтачѣлъ (далъ маху), и вмѣсто молнiя сверкаетъ: молонья машотъ. Романовецъ: подит–ко, поглядит–ко, сусѣдъ, могитё, Корнилиха вмѣсто Корнилова; притомъ первыя слова рѣчи скороговоркой, послѣднiя протяжно, иное на–распѣвъ; эй, малой, глянь–ко, вить–отъ наши! Коё? Вонъ–инъ за логомъ митусятца! — И то кыбыть наши!

Въ Мологскомъ уѣздѣ особенно замѣчательны сицкари, по рѣкѣ Сити; эти природные судовые плотники цокаютъ и въ глаголахъ, какъ малоруссы, не любятъ безгласнаго окончанiя: цасъ, цово, цчово иногда даже черковь, овчи; ицёша — идешь, ицёто — идетъ, ицёмо — идемъ, идуто — идутъ; цово ты баёшь? завтра пойцёто онъ въ Рыбну; покашиваемо сѣно; ты сдѣлаешо? не будзёто толку, подряды–тѣ не даюто.

Пошехонье принадлежитъ по нарѣчiю къ Череповцу, къ Новгороду: iонъ приниматцы за дильцо–то дородно; iонъ займуетцы диломъ; а ты що занелсы не путемъ вного. Вотъ какъ цясы–то цёкаютъ! этефъ, тѣфъ, въ окошкафъ, фарталъ, фатера, даже фто (кто), брюхва, хвасъ — и за то кукшинъ; брусница, поляница, ежевица, земленица; Тимофiй, Елисiй, Игнатей, Панкратей; жалуйте къ нами, къ нашими дворами, мы торгуемъ пряникамъ. Опеть, стоеть, валеться; свити, свитлiе, полно смотрить на бездилицы–тѣ. Въ Пошехоньѣ услышите: иди съ пецы въ домъ, т.–е. слѣзь съ печи; крутиться — убирать голову, о бабѣ: это выраженiе — олонецкое; шевелить сметану, масло пахтать.

Костромская губ. еще болѣе приближается къ нарѣчiю новгородскому: съ намъ, съ вамъ, къ нами и къ вами; сѣкчи, толокчи, пекчи; данныемъ, званыемъ, прежнiимъ; экъ ёнъ лома'тся, хвата'ть; затѣмъ, во многихъ мѣстахъ пьютъ цай и даже цвай съ калацомъ; охотно берутъ прилагательное усѣченное (глупа голова); переносятъ ударенiе: вы хотитё, глядитё; говорятъ утъ вмѣсто отъ, удѣяло, утопокъ, и любятъ частицу чу. Цокаютъ болѣе отъ Костромы на юго–востокъ, на Кинешму, Юрьевецъ, къ Варнавину.

Въ Нерехтѣ услышите: грыбы, цоловатъ, шти, свитать, сноблю (снабжу), ёлоха (ольха), чигунъ, ненавиство, платъ (платокъ), тысяща, одёва (одежда), понафида, чигане, церква, скушно (вкусно). Въ Кинешмѣ: iонъ кусаётъ, грянётъ, мякнётъ; ще вмѣсто что, и даже мѣстами цокаютъ. Но какъ около Нерехты, такъ и въ Галичѣ мѣстами говорятъ вовсе иначе, свысока, по–московски, но съ напѣвомъ или говоркомъ сѣвернымъ. Это должны быть либо переселенцы, либо галки–плотники приняли нарѣчiе это отъ долгаго проживанiя на чужбинѣ. Тоже скажу о Кологривцахъ: рядомъ въ двухъ селенiяхъ говорятъ различно, и притомъ въ одномъ болѣе акаютъ, что чрезвычайно поражаетъ въ этихъ мѣстахъ проѣзжаго. Гдѣ окаютъ, тамъ въ глаголахъ ѣ замѣняютъ звукомъ и, а притомъ у Кологрива всего замѣтнѣе произношенiе г въ родительномъ падежѣ прилагательныхъ, съ мягкимъ с или д: боровського, лонського, людського, мижегородського.

Въ Нижегородской губернiи иные отличаютъ три говора: заволжскiй, или костромской, очень близкiй къ сѣверному; запьянскiй — на югъ отъ рѣки Пьяны, гдѣ цокаютъ и чвакаютъ; яготскiй, лукояновскiй, гдѣ жителей зовутъ ягунами — отъ яго, яму — будаками (будовать?), также панами; это — по сосѣдству и по говору, Пензенцы, можетъ–быть, даже выходцы изъ Воронежа и Тамбова. Но я сознаюсь, что, находя это раздѣленiе недостаточнымъ и не совсѣмъ вѣрнымъ — недостаетъ говора ветлужскаго, не отличено цоканье ардатовское отъ арзамасскаго и другихъ, нѣтъ вовсе собственно владимiрскаго — не могу, однако же, предложить лучшаго, а долженъ также ограничиться, до времени, обзоромъ по уѣздамъ.

Заволжье, т. е. часть Балахнинскаго, Семеновскiй, часть Макарьевскаго и Васильскаго, принадлежитъ еще на половину къ нарѣчiю новгородскому: што сынъ–отъ? и не бай, такой надужной: што не станёшь говорить, такъ и всхизнётъ; пойломъ одолитъ (одолѣваетъ), а изъ ёды ничово не побажитъ. Слышно мѣстами: вного, вскусъ, жготся, ковда, мнукъ, свѣтокъ и твѣтокъ, польга, мтица, чожоло, пахнутово (х вмѣсто ф), жалуйте къ нами; да петь, ну–петь, восподинъ. Въ Макарьевскомъ цокаютъ особеннымъ образомъ: ця, ци вмѣсто ца, ча, чи: цяриця, цяшка, свѣця; цинъ, цисто; ноць, проць, овецька, птицка, цеснокъ; твердое ц измѣняется въ мягкое: отець, братець; циганъ, цапля; тутъ услышите также отцей, огурцей(овъ). По Ветлугѣ лѣсники говорятъ особымъ напѣвомъ, протягивая и разставляя иные слоги, съ повышенiемъ голоса: зада–ай корму лошадьми–и; сверхъ того вмѣсто жс въ прилагательныхъ, произносятъ сь, ць: завольской, ветлуцькой; тутъ есть сходство съ говоромъ вятскимъ.

Въ Горбатовскомъ и Нижегородскомъ уѣздахъ, а также по симбирскому и казанскому пути въ Васильскомъ и Княгининскомъ, говоръ довольно чистый владимiрскiй: чово, Ондрей, ёво, ёму, Стёпанъ; кесь, тея, разѣ; мѣстами слышно инеи, другёи, сухёи; шти, а батюшка произносится какъ батшука. Есть разянскiе (касимовскiе) переселенцы, которые акаютъ и цокаютъ.

Южная часть губернiи замѣчательна по переходу владимiрскаго нарѣчiя въ рязанское. Въ Ардатовскомъ, частiю Арзамасскаго, Лукояновскаго, Сергацкаго, даже Княгининскаго уѣздовъ цокаютъ и чвакаютъ, но различнымъ образомъ въ разныхъ мѣстахъ; всѣхъ тонкостей этихъ я не могъ еще разобрать, но три или даже четыре говора, перемѣшанные иногда черезполосно, ясно отличаются: на а, на о, на и, на е.

На о: ну, нёшто, не даромъ сватъ Офоня балъ, што добру слышь не быць: вишъ вёцоръ недоровымъ матомъ крыцалъ лѣшiй; прiѣзж'амъ; зна'шъ въ дзеревню, анъ Панфилъ и б'атъ, робята, скорѣ на плоцину, ее б'атъ прорвало! А знашъ съцово? гдѣ це знаць! Восподь спорыньи не даетъ.

Это — владимiрское нарѣчiе, съ легкимъ цоканьемъ.

На а: Вцара шабёръ бакулялъ, Ягорiй ба'тъ на дварѣ, пара, приниматча за саху; а Ягорiй, старики баютъ, лянива саха.... нѣтъ, парь, ранней пашни не обрадуешься, ишь какъ подылив'атъ (на снѣгъ) на дварѣ–та....

Это — рязанское, близкое къ касимовскому; кромѣ цоканья, изрѣдка слышно и чваканье.

На и: ну, парнюга, бида, вусетта Калина баилъ съ Зарѣшнымъ, што таво и глиди пажаръ; сабаки ваймавыютъ нацью, инда страшна слышаць. И впрямь братисца у насъ сабацонка завуваицъ, да и ну падъ передзнимъ угломъ рычча (рыться).

Это что–то особенное, и кромѣ цоканья и чваканья (хотя не общаго) есть и дзѣканье. Мѣстами слышишь: цыловѣкъ, дзеньги, черква, слухамъ (слушаемъ), уставили вмѣсто оставили, ухота, углобли. Весь край этотъ коренной мордовскiй, но онъ обрусѣлъ и заселенъ со временъ Грознаго, то ссыльными, то переселенцами, для основанiя бывшихъ поташныхъ майдановъ. Цоканье и чваканье проходятъ отсюда въ Тамбовскую губернiю за Шацкъ.

Въ Сергацкомъ вообще цокаютъ на а и на и, мѣстами чвакаютъ и дзѣкаютъ и, что всего замѣчательнѣе, по примѣру тамбовскаго и еще болѣе воронежскаго говора, обращаютъ среднiй родъ въ женскiй: ета поля; вырасла древа атъ зимли до неба, на этимъ (тутъ средн.!) древи двинадцать суцковъ, на каждыимъ суцкѣ, и проч., отчунь, маланья, дзитситка, едыкай, слитались сыкалы (соколы), и проч.

Въ Лукояновскомъ говоръ на е: чесовня, причещенiе, счесливый, въ редахъ, видѣлъ церя и церицу; на–оборотъ: чалавѣкъ, чаво, жалаешь, жавать и проч. Тутъ же: агнёвъ, глазовъ, галковъ, и проч.

Въ говорѣ Симбирской губ., вообще на о, нѣтъ ничего особеннаго; слышно е намѣсто а, я, и: реды, чесы; онъ имѣ'тъ, съ того время, те'ѣ, те'я; мѣстами, у Ардатова Симбирскаго, цокаютъ; вообще же не картавятъ.

Почти тоже должно сказать о Казанской: особыхъ отличiй нѣтъ. Мѣстами слышно: добрыва, хорошыва, набыльшiй; кида'тъ, мѣша'тъ, 'мотри; въ Свiяжскѣ говорятъ: зелѣзо, стюдено, прикраснѣющiй, привеличающiй; въ Чебоксарахъ: что это доспѣлось? Дѣнить доспѣть эдыкъ–та? Есть нѣсколько особенныхъ словъ.

Въ Самарской губ. говоръ саратовскiй (на а), симбирскiй и уфимскiй (на о), по уѣздамъ и смежности губернiй. Въ самомъ городѣ женщины жеманясь картавятъ: щ, ж вмѣсто с, з; онѣ поютъ въ хороводахъ: «Рожанъ мой, рожанъ, виноградъ желёный!» Впрочемъ, губернiя эта пестра переселенцами.

Оренбургская губернiя, заселенная искони инородцами, большею частiю кочевыми, наполнилась Русскими двадцати губернiй въ–теченiе послѣднихъ ста лѣтъ; поэтому общаго нарѣчiя въ губернiи этой нѣтъ; но у старожиловъ образовались уже нѣкоторыя особенности. Около Уфы слышно много твердыхъ гласныхъ; говоръ отрывистъ; ы вмѣсто а: туды, сюды, оттуды; на–оборотъ: добрай, сѣрай; я вмѣсто е, ѣ: мяшокъ, бяда, твятокъ, мядку (медку), брявно; на–оборотъ: светой, време; и вмѣсто е: пиро, сило, тисать; г, д произносятся твердо, почти какъ к, т; нерѣдко слышится ш вмѣсто ч или ж; иногда слышно: пропали съ головамъ, и даже (какъ увѣряютъ) рѣзать говядинкамъ, вмѣсто ку. Гвоздёвъ, пнёвъ, окновъ; желтыимъ, хорошiимъ; богатѣющiй (ѣйшiй), а сравнительная — усѣченно: умнѣ, теплѣ; ты обѣда'шь, онъ зна'тъ; текёшь, текётъ, мы лягимъ, могимъ, могитё, онъ смотрилъ, видилъ, смотряй, видай; сядись, ляжись; датчи, взятчи, имѣтчи.

Въ сосѣдствѣ съ инородцами крестьяне приняли нѣсколько татарскихъ (башкирскихъ, киргизскихъ) выраженiй и оборотовъ, особенно по Линiи; Верхнеуральскъ, Троицкъ, а еще болѣе Челяба, по нарѣчiю, болѣе принадлежатъ Сибири; есть поселенные Малороссы, даже Поляки (Мензелинскъ), утратившiе, впрочемъ, языкъ свой.

Хотя языкъ уральскихъ казаковъ и нельзя назвать особымъ нарѣчiемъ, но у нихъ много особенныхъ выраженiй и оборотовъ, и говоръ такъ отличителенъ, что Уральца всюду узнать можно съ первыхъ словъ. Они говорятъ рѣзко и рѣзво (въ нашемъ значенiи, у нихъ рѣзвый значитъ очередной), не повышая и не понижая голоса, притыкая концомъ языка къ зубамъ, при каждой согласной, и скрадывая гласныя подъ одинъ общiй, среднiй звукъ. Это — говоръ, о коемъ почти нельзя опредѣлить, къ которому изъ двухъ главныхъ нарѣчiй — на о и а — онъ принадлежитъ; происхожденiе его отъ безъименной вольницы, которая на Каспiйскомъ взморьѣ дуванъ дуванила; къ ней приселена была стрѣлецкая дружина да въ–послѣдствiи Донцы. Тамъ спрашиваютъ по–сибирски: чьихъ вы? вмѣсто какъ вы прозываетесь; скотный дворъ называютъ по–донскому базомъ, базками; во всѣхъ безъ изъятiя прозванiяхъ кладутъ ударенiе на окончанiе овъ, но не картавятъ никакимъ родомъ, а всѣ буквы произносятъ рѣзко и отчетисто; однѣ только казачки, и притомъ низшаго сословiя, не всѣ, слегка цокаютъ и шепеляютъ. Таковъ обычай.

4. Нарѣчiе сибирское.

При покоренiи Сибири, когда не было тамъ ни одного Русскаго, переселены туда, около 1585 года, стрѣльцы, казаки и крестьяне изъ Перми, Вятки, Каргополя и Подмосковья; затѣмъ, до 1604 года основаны города и населены казаками литовскими и малорусскими; въ 1635 году берега Енисея были уже заселены Вологодцами, Нижегородцами, Каргопольцами, Устюжанами, Холмогорцами, Архангельцами; помѣщичьи крестьяне ссылались отвсюду, съ зачетомъ за рекрутъ; сослано также много стрѣльцовъ и донскихъ казаковъ за возмущенiя; съ 1753 года, по уничтоженiи смертной казни, пошло въ Сибирь ежегодно до десяти тысячь человѣкъ, въ томъ числѣ до осьми тысячь на поселенiе. Нынѣ вся разнородность эта сплавилась, по нарѣчiю, въ одно, у Сибиряковъ урожденныхъ свой особый говоръ, отъ котораго отличаются говоромъ всѣ прибылые, Русскiе, какъ называютъ ихъ, для отличiя, сами коренные жители.

Сибирское нарѣчiе составилось изъ смѣси новгородскаго съ владимiрскимъ, а потому окаетъ, — но на всемъ пространствѣ приняло нѣсколько особенностей. Только въ Томской губернiи есть нѣсколько селенiй, сохранившихъ отчасти высокiй говоръ первой родины своей. Окающее и даже собственно новгородское нарѣчiе сохранило тамъ повсемѣстное господство, какъ основательно замѣтилъ г. Словцовъ, отъ долговременнаго и постояннаго влiянiя сѣвера (наиболѣе Устюга): первые купцы, земледѣльцы, посадскiе, ямщики, казаки, даже духовенство, — все это приливало въ Сибирь съ сѣвера.

Къ примѣтамъ сибирскаго нарѣчiя относятъ:

1. Оканье; слышно даже корета, робота, торелка, покостникъ.
2. Усѣкаютъ глаголы на аю, яю, ѣю во 2 и 3 л. един. чис. и въ 1 и 2 множественнаго настоящаго времени. Онъ не зна'тъ, ты потѣ'шь, мы гуля'мъ.
3. Глаголы дѣйствительные ставятъ иногда съ именительнымъ падежемъ: принести вода, топить баня.
4. Вмѣсто предлога за часто ставятъ по: по воду, по грибы; сбѣгай по его.
5. Творительный падежъ множественнаго числа нерѣдко оканчиваютъ не на ми, а на мъ, какъ у насъ дательный; но обратнаго не слышно.
6. Охотно придаютъ частицу ка: мнѣ–ка, тебѣ–ка, тутотка.
7. Вмѣсто вопросительнаго что говорятъ чего. Я чего–то не пойму этого, чего дѣлаешь? Можно принять, что въ Сибири мѣстоименiе что, относясь къ неодушевленному, склоняется какъ кто, кого, и что поэтому винительный падежъ будетъ не что, какъ у насъ, а чего.
8. Оканчиваютъ превосходную степень иначе: прематорѣющiй, прекраснѣющiй, человѣкъ добрѣющiй; а сравнительную: ближѣе, лучшае, легчае, тишае, тончае, бѣдня, синя.
9. Прилагательное женскаго и средняго родовъ часто употребляется усѣченное: купилъ негодну лошадь, кака быстра рѣка, перво дѣло, ланско сѣно.
10. Умалительныя въ большомъ употребленiи, выражая то уменьшенiе, то ласку, то смиренiе, то презрѣнiе и проч.
11. Утвердительный отвѣтъ ну, вмѣсто да: знаешь урокъ? ну; отрицательный — удвоенное нѣтъ: пойдешь, что ли? Нѣтъ, нѣтъ; отвѣтъ сомнительный: дома ль хозяинъ? однако, нѣтъ, т.–е. кажись нѣтъ.
12. Вмѣсто окончанiй: маловато, тѣсновато, ставятъ передъ нарѣчiемъ во: вомало, вотѣсно.
13. Часто ударенiе переносится противъ нашего обычая: отставка, поставка, поправка, закуска, знакомство, спина, сѣра, дочка, дѣвочка и проч.
14. Вмѣсто вопроса: какъ вы прозываетесь? всегда слышите: чьихъ вы, т.–е. чьей семьи? Слѣдствiемъ этого столь обыкновенныя въ Сибири прозванiя: Черныхъ, Толстыхъ, Сизыхъ, Удалыхъ, Ильиныхъ, Кудреватыхъ и проч.

Кромѣ этихъ примѣтъ, мѣстами слышно: гумага, гребелка, нагинать, кажной, садовщикъ, даже скольщикъ; и Восподь, восударь, восподинъ; ковда, товда, колды, толды, вселды; двадцеть, завтре, лошедь, чесы; нидѣля, нивѣста; робёнокъ, робята, сердцо, какъ–жо; Митрей, лѣтнёй, зимнёй; сшотъ, сшитать, сшипать; или ишшо, свешшенникъ; горесь, горсь, трось, шерсь (съ пропускомъ т); ершовъ, рублёвъ, мужьевъ; существительныя на iе склоняютъ: объ имѣнiѣ, ваши имѣнiи, доходъ съ имѣнiевъ; существительныя средняго рода на мя произносятся мё и склоняются: времё, родит. время (вмѣсто времени), дательный времю, творительный времёмъ, предложный о времѣ; дворяна, крестьяна, мѣщана; тоё вмѣсто ту; ихной, ихна, ихно, вмѣсто ихъ; обѣхъ, обѣмъ (безъ и); одиножъ или однова, двою, трою; мы пекемъ, рѣка текетъ.

Въ сибирскомъ нарѣчiи много словъ обветшалыхъ, утраченныхъ, какъ: зародъ — скирда; плѣница — силокъ, огневица — горячка, тунно — тщетно, служилый — солдатъ, зарный — горячiй, и проч. Немало принято также отъ инородцевъ: Татаръ, Остяковъ, Тунгусовъ, Бурятъ, Якутовъ и проч. Такихъ словъ особенно много по роду мѣстной жизни, промысламъ, предметамъ естественнымъ той мѣстности и проч.; и наконецъ есть превосходно образованныя свои слова, хотя далеко не все то, что помѣщалось иногда въ росписяхъ сибирскихъ словъ, принадлежитъ исключительно Сибири: солновсходъ, рѣкоставъ, водопускъ, ледоплавъ, спарить (убить пару на зарядъ), тянигужъ (дорога въ гору), маньщикъ (чучело для приманки), сполохи, непропускъ (подводный камень), отпрядышъ и проч.

Пересматривая всѣ признаки сибирскаго нарѣчiя, мы убѣждаемся, что едва ли есть такiе, которые бы принадлежали ему исключительно и не встрѣчались также болѣе или менѣе въ другихъ; новгородское вообще въ Россiи первенствуетъ, по объему, а въ Сибири особенно господствуетъ; московское держится всюду, болѣе или менѣе, между образованнымъ сословiемъ; затѣмъ Сибиряка болѣе отличаютъ по говору, по ударенiю, да по значительному числу своихъ словъ. Чего вмѣсто что, ну вмѣсто да; образованiе особаго вида нарѣчiй прибавкою частицы во; вопросъ чьихъ вы — вотъ тѣ незначительные признаки, которые остаются исключительно на долю Сибири. Кромѣ того мы находимъ еще нѣсколько отрицательныхъ признаковъ: за исключенiемъ Ирбити и немногихъ селенiй тобольскихъ, ѣ не измѣняютъ на и, какъ въ новгородскомъ нарѣчiи, гдѣ, впрочемъ, обычай этотъ, какъ мы видѣли, не общiй; творит. падежъ весьма рѣдко слышится вмѣсто дательнаго — также не общiй обычай въ новгородскомъ нарѣчiи; въ народномъ говорѣ въ Сибири почти нигдѣ нѣтъ картавости или косноязычiя какого–либо вида, но и это не есть общее свойство прочихъ нарѣчiй; болѣе примѣтъ не знаю.

Около Ирбити слышно иногда: ходивъ, сидѣвъ, сдѣлавъ, вмѣсто ходилъ, сдѣлалъ; этого замѣчательнаго измѣненiя л на в нигдѣ болѣе въ Великоруси не слышно. Около Тобольска: прихождане, неурождай; росво, слѣсво, беззаконство (родство, слѣдствiе, беззаконiе); въ Туринскѣ говорятъ: прелица, преникъ, мамонока, напремѣнно, отъ батюшка; плакся, сялъ (сѣлъ); жалѣютъ произносятъ какъ желяютъ; сѣду, мѣнѣть (сяду, мѣнять); исть, свича, шалѣть; доржать, топорищомъ; чюдо, чюма, чюжой; погонить вм. гнать, звонять вм. звонить; я пошелъ, поѣхалъ вмѣсто иду, ѣду. Въ Петропавловскѣ: сiять, вiять, солуй (цалуй); соломинка произносится почти какъ силиминка.

Въ Сибири, особенно Восточной, въ говорѣ замѣтна наклонность къ упрощенiю грамматики и подведенiю тысячи изъятiй подъ общее правило; этимъ объясняются видимыя неправильности, какъ показанныя выше, такъ и слѣдующiя: три парни, два кони, стригу овцы, пасу коровы, стремено (стремя), брѣться, хорошая путь и пр.; считаютъ: двадцать–десять, тридцать–первой; уменьш. собств. имена: Ваньча, Аринша, Сеньча; Нюша, или Нура, Нурка — Аннушка; Шара — Саша; Шима — Евфимiя; звательный именъ на а отличенъ отъ именительнаго и оканчивается на ау: дѣвчау! Петруньчау! Дѣвкау! Нарѣчiе поломъ, какъ церковное исполнь, вм. полный, –ая, –ое: домъ поломъ, кадь поломъ воды. За Байкаломъ шипящiе звуки ж, ш, ч, щ нѣсколько затрудняютъ туземцевъ, и они слегка цокаютъ и шепеляютъ; букву р вообще произносятъ чисто, но въ глаголѣ поддерживать картавятъ нѣсколько по–китайски (китайскiя р, л сливаются), такъ–что слышится поддаживать. Почто пришелъ, вм. зачѣмъ; куда грядешь, сколь, опричь, наипаче въ общемъ ходу.

Чѣмъ дальше въ глушь, въ Сибири, чѣмъ далѣе отъ большихъ дорогъ, тѣмъ старобытнѣе языкъ и, вѣроятно, таковъ, какимъ былъ за 200 лѣтъ. Вотъ, для образчика, нѣсколько мѣстныхъ словъ:

• Вошкать, ся — мѣшкать, медлить.
• Погодье — ненастье.
• Тойдѣй
• Мимо э безпрестанно.
• Влазины — новоселье.
• Настольникъ — скатерть.
• Носатикъ
• Запарникъ э — чайникъ.
• Обутки — башмаки.
• Плашка — огниво.
• Скуты — онучи.
• Сохарь — пахарь.
• Сёскать — суетиться.
• Братанъ
• Сродный э — двоюродный братъ.
• Сестреница
• Сродная э — двоюродная сестра.
• Селѣтокъ — теленокъ, или жеребенокъ нынѣшняго приплода.
• Третьякъ — теленокъ, или жеребенокъ по третьему году.
• Медуница — пчела.
• Солносядъ — западъ.
• Солнопекъ — югъ.
• Яроститься — гнѣваться.
• Перенова — пороша.
• Живецъ — родникъ.
• Гнусъ — насѣкомое.
• Стырить — спорить.
• Забой — сувой, сугробъ.
• Подволока — подбой подъ лыжами.
• Прилугъ — возвышенное мѣсто при поймѣ.
• Приплески — уступы по берегу, отъ воды.
• Располиться — распахнуться, говор. о вскрытiи рѣкъ.
• Строганина — мерзлая строганая рыба.
• Гольцы — голыя, снѣжныя вершины горъ.
• Молосный — скоромный.
• Мучникъ — мучной амбаръ.
• Прохожiй — бѣглый.
• Скудать — хворать.
• Схватцы — застежка.
• Поскребальникъ — тупой ножъ, для скребни.
• Яблоки — картофель.
• Боецъ — тягловой мужикъ.
• Опечекъ — отмель.
• Матерая — глубь, русло.

5. Нарѣчiе рязанское.

Къ нарѣчiю рязанскому, южному, средне–русскому, или подмосковному, относятся губернiи: Рязань, Тула, Калуга, Орелъ, Курскъ, Воронежъ, Тамбовъ, Пенза, Саратовъ, Астрахань; нарѣчiе это одной общей примѣтой аканья весьма легко отличается отъ новгородскаго, владимiрскаго, сибирскаго, но мѣстами весьма сближается съ западнымъ, смоленскимъ, хотя и отъ него отдѣляется яснѣе, чѣмъ сѣверное отъ восточнаго. Отъ московскаго его также распознать нетрудно, потому–что оно, въ–сравненiи съ нимъ, всегда больше или меньше картаво. Признаки его:

1. Рязанское нарѣчiе акаетъ, т.–е. о безъ ударенiя вездѣ произносится какъ полногласное а; звукъ о, напротивъ, который вообще во всей Россiи произносится далеко не такъ остро, какъ западное (напримѣръ, нѣмецкое, французское о), выговаривается еще полоротѣе, еще ближе къ а.
2. Вмѣсто ѣ, е нерѣдко ставится и, я, даже вмѣсто о: яны (они); вмѣсто и иногда ы.
3. Буква г, передъ гласною, измѣняется въ придыханiе, болѣе или менѣе крутое, но близкое къ западному h.
4. Буква г, въ род. пад. прилагательныхъ, произносится чисто (между г и х), не замѣняется буквою в, какъ принято во всей остальной Россiи, кромѣ Бѣлоруссiи.
5. Глаголы въ 3 л. (ходитъ, видитъ) оканчиваются мягко, не на ъ, а на ь (ходить, видить); иногда ходеть, любеть.
6. Въ 3–мъ же лицѣ, ед. и мн., это окончанiе ть иногда вовсе откидывается: руки баля; iонъ везё', янаберё.
7. Есть наклонность замѣнять букву л, въ концѣ глаг. 3 л. прош. врем., буквою в или у (онъ ходиувъ).
8. Въ неоконч. накл. частица ся иногда измѣняется въ си.
9. В никогда не произносится твердо, не звучитъ как ф, а напротивъ, близится къ гласной у, которою нерѣдко замѣняется, и обратно.
10. Весьма рѣдко и не во многихъ мѣстахъ нѣсколько цокаютъ (ц вмѣсто ч), еще рѣже чвакаютъ (ч вмѣсто ц) и въ этомъ случаѣ дѣлятъ грѣхъ пополамъ и берутъ среднiй звукъ между ч, ц; никогда и нигдѣ не дзѣкаютъ (дз, тс), чѣмъ, между прочимъ, отличаются отъ Бѣлорусовъ и Смолянъ.
11. Частица что произносится: штё, штѣ, щё, ще, тогда–какъ въ другомъ акающемъ нарѣчiи, смоленскомъ, она произносится шта, иногда шты, весьма рѣдко ща.

Мнѣнiе, будто Ока въ Рязанской губернiи служитъ границей аканья и оканья, неосновательно; можетъ–быть, это было нѣкогда, — нынѣ въ Егорьевскѣ и Касимовѣ, по заочью, акаютъ, и притомъ въ первомъ самымъ полоротымъ рязанскимъ говоромъ: ягольникъ (горшокъ), та яруя, вазми, нявѣстка, цупизникъ (чумичку), да уцупизни яго! Но справедливо, что на этой лѣвой, Мещерской сторонѣ, по направленiю къ Владимiру, говоръ во многихъ селенiяхъ представляетъ что–то особенное, и звукъ о замѣняется какою–то двугласною: уо, уы, почти какъ мѣстами на Вяткѣ и въ Черниговской, на сѣверномъ берегу Десны, на предѣлахъ нарѣчiй мало– и бѣлорусскаго. Около Касимова, да и Егорьевска, легонько цокаютъ: цалаэкъ, тысица, но слышно не чистое ц, а среднiй звукъ. Около Рязани: ты–ба, кумъ, калды ка–мнѣ! Да я бы–та, кумъ, и таго, да шана–та мая вишь таѣ, ну'шъ и я растаго. Ты хатишь; на сѣверѣ говорятъ зыкъ, въ Рязани зыка; тамъ зыкъ этотъ ужаснѣющiй, тутъ зыка ужастенная; иногда ставятъ ѣ вмѣсто и: чѣмъ я таѣ обѣдилъ? Есть нѣсколько особенныхъ словъ: Тяпинка — палка, двошить — дурно пахнуть, чичеръ — холодный и мокрый вѣтеръ, ѣдовый — съѣдомый, обмахальникъ — тряпица, поновляться — причаститься.

Въ Тульской губернiи говоръ тотъ же, но сочетанiе звуковъ а, я съ буквою г менѣе рѣзко. Вотъ нѣсколько словъ, записанныхъ тамъ: Вузыкать — дразнить собаку; вѣковуха — старая дѣвка; головище — вершина рѣки; достойникъ — мастеръ; дуромъ — сдуру, безъ толку; мановью — цѣликомъ, полемъ; подлокотникъ — переносчикъ, доносчикъ. Есть и малорусскiя: огарнуть — укутать, обнести; моторный — проворный; дарма — даромъ, и пр. Въ Каширѣ записалъ я между прочимъ: будя (будетъ), бягу, бижалъ, вошпиталь, гля–ка, гаркни яму (закричи), ёнъ видё, отбёгъ, собака жрё.

Калужская. Тама–та есть стёжка божоненька, въ лазникѣ–та, а туда не пустять та'ѣ такъ–та, а перёдъ та'ѣ глаза накрыеть, да и паведеть старый дѣдъ; вотъ и паведеть — тамъ, слышь–ты, зляка такая, щё ну! тамъ логъ, а въ логу–та дромъ да буреломъ, такой що–й не прайдешь, и икона стаить и уся вызлащена, какъ жаръ, и плахта (окладъ) на ней ясными камнями гарить, а басому хадить незля, земля, слышь, каляная, а у канецъ вершины дверца желѣзная къ пагребу; а итти хотишь — снизаться (одѣться) надобить, такъ, слышь, сиверко, и пр..... Калужанъ дразнятъ: щаголъ щаглуя на асинавымъ дубу, да какъ васкагуркне!

Это записано около Мещовска, но почти весь калужскiй говоръ таковъ, съ малыми уклоненiями: въ Боровскѣ говорятъ: цто, цаво, цашка; въ Медыни — овча, черяпать, чарапать; и въ Бѣлевскомъ произносятъ ч, ц нечисто. Во многихъ мѣстахъ слышно здля, вмѣсто для него; у вмѣсто в, и на–оборотъ; йёнъ, яна, йентѣ, йаны; верть, вертай вмѣсто поверни; вуголъ, вуглей, огневъ, чаредъ (очередь); х, ф, хв, кв путаютъ: хвилинъ, куфарка, фалить, Хвядотъ, фостъ, фатера; шти, кѣсто (тѣсто), паламарь; но всего замѣчательнѣе, что въ Боровскомъ уѣздѣ, какъ увѣряютъ, яблокъ гнилой, сѣно хорошъ, яйцо свѣжiй, полотенце бѣлъ, т.–е. средняго рода нѣтъ, а уравненъ онъ съ мужескимъ.

Въ Малоярославцѣ почти все тоже; слышно также: ударить палкуй, дай менѣ, иди купатцы, онъ баитцы; ѣду у Калугу, былъ въ тебѣ; слухай ухами; Рассея, Кеевъ; пайдѣшь, найдѣшь; чи, кормилица, куда ходила? Я бай гаварилъ яму, штабы йонъ бай съѣздилъ, а ёнъ бай не послухался.

Мосальскiй уѣздъ замѣчателенъ сосѣдствомъ съ Бѣлорусами; уѣздъ дѣлится на двѣ части (это же дѣленiе принято для становъ); въ Калужской половинѣ живутъ Поляне, народъ довольно видный, языкъ чистый, только замѣтна путаница въ буквахъ у, в; въ Смоленской половинѣ живутъ Полѣхи, вовсе отличающiеся искаженнымъ нарѣчiемъ, подходящимъ болѣе къ дурному смоленскому: Иванъ, чя–ты! Ти ты паѣдишь у поля! А няжъ (неужто нѣтъ?), а кали паѣдишь, дакъ вели бабѣ спречь яечню, а я троху принису гарелки, тюкнимъ па чарки, да и баста!

Въ Жиздрѣ, кромѣ Ахванаса и ахвицера, слышно также зля (для), увесь, это ей (ея) серги, онъ бѣгить и пр. А на чаiожъ ты прапилъ гамзу–та, и купилъ ба сабѣ боты–та (сапоги), кали надобить.

Въ Калужской губернiи: молодикъ — молодой мѣсяцъ, ветухъ — послѣдняя четверть; поползуха — легкая заметь, мятель; живецъ — подзёмъ, подпочва; себръ, сербъ — сосѣдъ; жуть — много; сяднича — сегодня; валей — лучше; галобиться — торопиться, стараться; обнять — ободрать шкуру; затолока — свиное сало; питушка — ковшъ; танокъ — хороводъ; вшелобъ — угорье, взлобокъ; харпай — армякъ; шавырка — ложка, и пр.

Въ Щиграхъ ѣздють, идуть къ сестры, приходять отъ сестрѣ; вѣжливый извощикъ кричитъ, вмѣсто пади, примитеся, и говоритъ о пьяномъ, что онъ наизволился.

Въ Орловской губернiи, гдѣ Трубчевскъ принадлежитъ болѣе Малороссiи, а Елецъ Тамбову, нарѣчiе вообще мало разнится отъ сосѣднихъ. Ельчанъ дразнятъ: у насъ въ Ельцѣ, на Саснѣ рѣцѣ, курица вутёнка вывела! Замѣтна наклонность къ замѣнѣ звука е звукомъ и, свизать, непрiятиль, начивать; предлогъ въ всегда замѣняется предлогомъ у, и на–оборотъ; х, ф постоянно замѣняются одна другою: форостина, фостъ, Хвилипъ, хвуражка. И тутъ большею частiю носятъ воду изъ рѣкѣ, ѣдутъ гостить къ тетки; ѣдутъ на лошадёхъ, ставятъ избу на восьмёхъ столбахъ. Во Мценскѣ слышно: нязнай (не знаю), слухайтя, всяво, копейкя; шапочкю, копейкiю(ою), рубашкыю, линiякъ (линѣекъ), вы беретя, мы тибѣ читаимъ, набось, намного (не), яблыко, iоны хвалють, скорѣиче (скорѣе), или скорѣева; да мене вм. ко мнѣ, ехнукася вмѣсто а ну–ка.... и пр.

Особыя орловскiя слова: не спуще — не очень; потопа — грязь; сигать — прыгать; бодряшка — щеголь; груба — печь, или, чаще, труба; добышной — смышленый; жабтиться — заботиться; завереть — починить; извара — ушатъ; брыль — картузъ; вихляться — качаться; допясться — добраться; дулебъ — безтолковый; жадовать — жадничать; мозжить — дробить, и пр. Тутъ есть и малорусскiя слова.

Куряне очевидно принадлежатъ къ какому–то особому поколѣнiю: приземистые, плотные, широколобые, волосъ темно–русый или рыжiй, глаза карiе; народъ работящiй, но вороватый и злобный. Замѣтимъ, однако, что уѣзды Корочанскiй, Суджанскiй, Гайворонскiй населены одними Малороссами.

Въ Курской глаголы въ 3–мъ лицѣ всегда оканчиваютъ на ть; равно всегда обмѣниваютъ взимно ф, х и хв; вмѣсто щ ставятъ двойное шш; затѣмъ: я, и вмѣсто ѣ, е: качирга, чилавѣкъ, билена, бяжать, бялуга, енъ умѣить, чирисъ (черезъ), мяту, маяго, онъ дѣлая; а вмѣсто е: табѣ, сабѣ, чатыре, жана, ражаство; ы вмѣсто а, о: удыришь, мырда; и вмѣсто я: питирня, училси, ьидро (ядро); е вм. и: венокурня, видешь, чистешь; йевто, йекай; у вм. ы: бувалъ, бувалача (бывалочи); г передъ гласною всегда какъ латинское h, а послѣ гласной не обращается, какъ у насъ, въ к, но въ х: снѣхъ, друхъ; м вм. в: дамно, ромно, недамно; у вм. в: усё, усегда, успахать, у церкви, иду у поле; в вм. у: невгадалъ, вбить (убить), входить (уходить); ѣ вм. е: живѣшь, онъ завѣть, вы паѣте; говорятъ: твѣты, зямчукъ, iоны, платють, чистють, тужуть; вичорить вм. вечерять; маминькя, дядинькя, пенькя, чайкю, кваськю; челэкъ вм. человѣкъ; онъ не могить (можетъ); ввоймить вм. уйметъ; пер'вези вм. перевези; правадёмши вм. проводивъ; въ предл. иногда ы: кы–двару, кы тебѣ; иногда куго, я радёхунька; курей, платьей; Петръ — Петренеюшкя; Максимъ — Моськя; Авдотья — Донькя; Логгинъ — Лагуткя. Что — щё. Образчикъ говора: «Чаломъ бью, здароважъ вамъ, живы ли вы са'ѣ? Здарова живѣте! — Здарова, сватъ, слава Богу; каково са'ѣ живѣте? щё кажишь? — Да щё, абъ нуждачки сваей; мамушкя хварая, да взманилась ей кваскю испить. Щё–жь евта ты робишь?» Слово робить, какъ и много другихъ малорусскихъ, встрѣчаемъ мы въ Архангельскѣ и въ Курскѣ; но замѣтимъ, что тамъ ударенiе всегда перенесено на русскiй ладъ, напримѣръ: робить, а здѣсь осталось малорусское — робить.

Воронежская губернiя весьма сходна съ Курскою: Новохоперскъ, Павловскъ, Богучары, по говору, почти не отличаются отъ донскихъ станицъ, а Валуйки — отъ Харькова. Сильное влiянiе малорусскаго нарѣчiя замѣтно во всей губернiи, которая населена была при Алексѣѣ Михайловичѣ и Петрѣ I: первый выселилъ туда мастеровыхъ, военныхъ людей, боярскихъ дѣтей; второй — матросовъ, стрѣльцовъ, рабочихъ, а также боярскихъ дѣтей, отказывавшихся отъ службы; они въ–послѣдствiи изъ однодворцевъ обращены на окладъ, — и все это смѣшалось съ Малоруссами.

И здѣсь также йонъ ходить, яны гаворють, яна пекеть, при чемъ это е не измѣняется въ ё. Агонь (г=h) жгеть, iонъ яго стерегеть; iонъ киня палкуй, яна уйде; онъ лазяить, ѣздяить (въ Оренб. и др. восточн. — ѣздiютъ); наѣлси, или наѣуси; дралси, не бойси; въ прилаг. произн. г какъ пишутъ: старага, малага, синяга; у лѣся (вѣ лѣсу), у городя, у поля; въ мене (у меня), въ тебѣ (у тебя), повтру (поутру); Хведотъ, Хвилипъ, куфня, но говорятъ ахабка, бахромка; на рѣчки, у мужичкя и пр. Существ. средн. р. склоняются: дѣловъ, мѣстовъ, но яѣцъ (яицъ), а къ нимъ идутъ прилагательныя въ родѣ женскомъ: куриная яйцо, чистая лицо, а нерѣдко и окончанiе о измѣняется на а: ета сѣна зеленая, проса крупна, пшена желтая такая, масла горькяя; ружье добрая, да и дорогая; моя паштенье.

Собственно воронежскихъ словъ, кажется, нѣтъ; или они довольно общи, или перенесены съ Дону, изъ Малороссiи и пр. Вотъ говоръ въ Нижнедѣвицкѣ:

Здарова, дядя Алдоха! Що, ай пашеницу вазилъ у городъ? — А то щожь? — Ну а пачаму атдавалъ? Па дисяти съ двугривяннымъ, восямъ у грябло! — А нашихъ рабятъ съ пашаномъ видялъ, щой? — Дядя Митяй сустрѣлси на базаря, калачи рабятишкамъ умѣстя пакупали. Ну, паслалъ жа намъ Гасподь сухменная лѣта! Хлѣбушкя у поля какъ варамъ наварила! Солнушка–та жаря, жаря, ажно не въ сутерпъ приходя!

Въ Тамбовской губернiи, далеко растянувшейся по полуденнику, Елатьма, Темниковъ и частiю самый Шацкъ, на сѣверѣ, принадлежатъ, по говору, къ Мурому и Касимову, а вся половина южнѣе Тамбова — къ Воронежу, отъ котораго и вообще Тамбовъ, по нарѣчiю, весьма мало отличается. Въ большей части губернiи среднiй родъ замѣняется женскимъ; творительнаго падежа для предметовъ одушевленныхъ не знаютъ, а обходятся безъ него (?); един. ч. всегда идетъ вмѣсто мн. ч., въ видѣ собирательнаго; въ глаголахъ г, к не измѣняются при спряженiи (iонъ бягеть, мы стерягемъ, сяку, сякешь и пр.); яны ходють, возють, шутють; прич. дѣйств. и страд. наст. врем. вообще въ народѣ мало въ–ходу, а здѣсь ихъ нѣтъ вовсе; глаг. дѣйств., означающiе работу, употребляются въ формѣ страд.: попахаться, пошиться, попрясться; любятъ сокращенiя, глотая буквы и слоги; не только пака (поди–ко), гляка, слы (слышишь), ньякъ (не какъ), но и табѣнчалъ вм. тебѣ чаялось, и т. п.

Тамбовцы л въ концѣ 3 л. глаголовъ не замѣняютъ буквою в, а предлоговъ въ, у обыкновенно не путаютъ. Напѣвъ не противный, но таковъ, что въ одномъ словѣ нерѣдко два и три слога длинныхъ, съ ударенiемъ.

Въ Темниковѣ не любятъ х и замѣняютъ его буквою к; вмѣсто ою, ею вин. пад. оканчиваютъ на уй, юй: кашуй, морковьюй, мамынькуй; гыварить, зызванить, бырада, мынастырь; даже кыкъ вмѣсто какъ. У Кадома есть небольшой слѣдъ цоканья: прочь произносится почти какъ процъ. И въ Козловѣ очень жалуютъ ы, замѣняя имъ много гласныхъ, а что произносятъ щи. Вообще, воронежскiй говоръ: што, ешто (еще), тамбовскiй: щё, ища.

Особыя слова: порусъ — быкъ; хрёкъ — кабанъ; уполохъ — набатъ; ряха — щеголиха (противное неряхѣ); порядня — порядокъ; перепелесый — пестрый; корецъ — ковшъ; кондырь — рукавные отвороты; косовица — покосъ; вага — рычагъ; дрюкъ — дубина; игрецъ — параличъ, нечистый;изнавись — нечаянно, и пр.

Въ Пензенской говорятъ вообще такъ: Лихова–та челъ'эка ни кличишь; ишь–ты, я ныня утромъ збусыкалси, чуть брезжетца, и гдѣ–та ища на зорички вскачилъ и все ганашилси на базаръ свистимаченцу дисятакъ–другой, читьвирика съ три мучицы дикушнай (гречневой), да патничишка рибяты надысь сваляли, прадать; а сибѣ купить тажь пануждилась: та дикатьку, та соли, та штё, для дамашняга дѣла; павиденьи–ти наши вистимы, зна'шь. Вотъ мая старуха и батъ: вить тибѣ да–городу тристись нада ня близка; семъ–кашички сваримъ съ саламъ, аль нивѣска запуститъ лапшицы; пабуздай, животъ крѣпши, дакъ на–серцы лекши....

Но не вдалекѣ отъ этого можно услышать, въ Нижнеломовскомъ уѣздѣ, у такъ называемыхъ Мещеряковъ, такой говоръ. А що, бацка, дай ищо ставцыкъ браги, радзимай; ѣздилъ у сяло къ бацки–папу, пагутарить кая–цаво. Онъ–та бала ни таё, да мацка–пападья смарацыла дѣла–та; я бацки и бухъ у ношки: бацка, бацка, гдѣ тваи ношки, тамъ, кармилецъ, наши галовки; свинцай Ягорку, да и будя! Тутъ бацка насацылъ мнѣ стаканцыкъ винца, да цаплашки съ три браги; я захмилѣлъ, да и загралъ (запѣлъ): Ай вы, ягуны, застуцали–у цугуны......

Первое, болѣе общее нарѣчiе, отличается отъ общаго же рязанскаго твердымъ окончанiемъ въ глаг. 3 л., не замѣною предлоговъ въ, у одного другимъ; поменьше набиваютъ хайло (ротъ) звукомъ а; остальное все то же; второе представляетъ нѣсколько особенностей: въ рязанскомъ нарѣчiи вообще цоканья мало, и оно отличается отъ цоканья окающаго: какъ изъ обращика видно, только ч замѣняется буквой ц, послѣдняя же, на своемъ мѣстѣ, остается; равно ш, щ произносятся чисто. Сколько знаю, на всемъ пространствѣ рязанскаго нарѣчiя нигдѣ болѣе, какъ у пензенскихъ Мещеряковъ, не слышно, ито едва замѣтнаго, дзѣканья.

Особыя выраженiя: пересада — кровь носомъ; божегнѣвный — сумасшедшiй; капаушка — уховертка; коко — яйцо, отъ этого кокура; поторачка — женщина малаго роста; не удавать — не уступать; культяпый — кривопалый; навязень — кистень; поножи — силки; пьюша — пьяница; палусить — врать, лгать, и пр.

Саратовская губернiя, какъ Оренбургская, населена изъ двадцати губернiй; но какъ во второй взялъ верхъ владимiрскiй говоръ, а въ Сибири новгородскiй, такъ тутъ рязанскiй. Впрочемъ, отъ смѣшенiя этого онъ обтерся, у старожиловъ, и вообще довольно чистъ; двѣ крайности (а, о) замѣтны только у новыхъ переселенцевъ и у Малороссовъ, которыхъ тамъ много. Своими словами Саратовъ, по той же причинѣ, похвалиться не можетъ.

Объ Астраханскомъ краѣ надо вообще сказать тоже; и тутъ населенiе набродное, со всей Россiи, молодое, не слившееся въ одно цѣлое; но тутъ сосредоточились юго–восточное судоходство и рыбные промыслы наши, образовавшiе цѣлый языкъ промысловый, почти неизвѣстный въ остальной Россiи. Большая часть англiйскихъ и голландскихъ, замѣчательно искаженныхъ словъ, принятыхъ во флотѣ нашемъ, могли бы быть замѣнены выраженiями волжскихъ, каспiйскихъ и бѣломорскихъ мореходовъ. Но объ этомъ языкѣ говорить здѣсь не къ чему: это не говоръ, не нарѣчiе. Покойный П. Ѳ. Кузминцевъ, умѣвшiй цѣнить народное, собралъ, что могъ, въ этомъ родѣ, въ Астрахани, Архангельскѣ и Камчаткѣ.

Въ губернiи говоръ вообще рязанскiй, т.–е. акающiй, но слегка. Есть селенiя окающiя; инородцевъ много. Въ самой Астрахани почти всегда ставятъ творит. пад. вмѣсто предложнаго; П. Ѳ. Кузминцевъ замѣчаетъ, что не слѣдовало бы такъ говорить въ Астраханскимъ царстви: въ такимъ случаи, въ однимъ мѣсти, въ моимъ доми. Въ Красномъ–Яру говорятъ даже: онъ на водамъ (на водѣ), они въ избамъ (избѣ), ставя твор. пад. мн. ч., потому–что слово женск. рода; видно, твор. ед. ч. вмѣсто предложнаго въ этимъ случаи даже и Красноярцамъ показался неудобнымъ. Въ Черномъ–Яру слышно: будневный (в вм. ш), у день, у ночи (днемъ, ночью); пойдемъ подъ насъ, подъ васъ, т.–е. къ намъ, къ вамъ. Здѣсь же считаютъ: полпята, пол'сёма, полдесята, полдевята–ста (т.–е 850) и пр. Астраханскiе казаки (напримѣръ, Бугровской станицы) говорятъ: сшека (щека), сшепа, леёшъ (льешъ), сши (щи), доржи, доржать, умѣ'шь, зна'тъ, дѣл'тъ. Въ Енотаевскѣ говорятъ: «отгани, гдѣ я былъ? Гришанька хочетъ тащить дѣвку у Шабрёнка (т.–е. за себя взять); ну, братища, хочабъ и не ему.» Въ Астрахани, не говоря о Татарахъ, Хивинцахъ, Бухарцахъ, Туркменахъ, Киргизахъ, Калмыкахъ, Армянахъ, Грузинахъ, Персiанахъ, кавказскихъ горцахъ, Индѣйцахъ, между Русскими слышно на каждомъ шагу: шабёръ, маштакъ, башка, чихирь, бурдюкъ, бахча, бирюкъ, бударка, вавилоны, ергакъ, ерындакъ, шурапки, исады, куканъ, кумганъ и проч. Замѣчательно, что хотя главные ловцы и промышленники въ Астрахани Нижегородцы, не менѣе того общая масть говора осталась рязанскою.

6. Нарѣчiе новороссiйское.

Съ тѣхъ поръ, какъ степь отъ Днѣстра до Дона, служившая поприщемъ для поперемѣнныхъ набѣговъ Крымцевъ, Кубанцевъ, Турокъ и Запорожцевъ, окончательно подчинена Россiи, она заселилась вполовину Малороссами, а вполовину набродомъ изъ Великой Руси. Какъ въ Сибири господствуетъ низкiй говоръ первыхъ поселенцевъ, а въ Астрахани высокiй, такъ въ Новороссiйскомъ краѣ на говоръ, даже высшаго сословiя, наложилъ неизгладимую печать свою языкъ малорусскiй; но общая наклонность и желанiе — рѣдко удачное — говорить по–московски. Мѣстами селились здѣсь Болгары, Сербы, Волохи, даже Венгры и Поляки, Нѣмцы, Греки, Армяне, и все это населенiе удобрено Жидами. Кромѣ Жидовъ, Грековъ, Армянъ и Нѣмцевъ, все остальное видимо русѣетъ, а отчасти и обрусѣло.

Къ Новороссiйскому краю относятся губернiи Херсонская, Екатеринославская, Таврическая, Бессарабская. Языкъ вообще пестрый, шаткiй, нечистый; полурусское, жосткое произношенiе украинскихъ словъ непрiятно: вмѣсто мягкаго, дѣтскаго звука между ы, и безпрестанно слышите дебелое ы, и вообще оба звука эти мѣшаются. Ударенiя крайне измѣнчивы и шатки: глыбоко, таможенный, деньгами, онъ звонитъ и пр. слышно за каждымъ словомъ; стараясь удалиться отъ ударенiя украинскаго, каждый ставитъ ударенiе на–угадъ, гдѣ ему кажется звучнѣе. Г передъ гласною измѣняется въ придыханiе; окончанiя аго, яго произносятся такъ, что г слышно; о, хотя и не совсѣмъ полное, господствуетъ и произносится гдѣ пишется. Эти двѣ послѣднiя примѣты, свойственныя собственно малорусскому, не встрѣчаются нигдѣ болѣе, какъ въ подражающемъ ему новороссiйскомъ нарѣчiи, да еще въ новгородскомъ. Мнѣ хотится, они хочутъ, онъ самъ, вмѣсто онъ одинъ, поспытать — спросить, чиго–небудь, вырубать (высѣкать) огонь, обовязать и пр. Буквы, б, в, г. д, з, ж не замѣняются въ произношенiи, при сочетанiяхъ, соотвѣтствующими твердыми, но выговариваются отчетисто: кружка, ловъ (почти лоу), из–ключит, з–бавить, згорѣть; равно ч въ словахъ что, скучно и др. не замѣняютъ буквою ш; звукъ я никогда не измѣняется въ е: заяцъ, ячмень, отчаянiе произносятся очень отчетливо. Наконецъ, весьма часто слышишь у на мѣсто в и наоборотъ, да малорусское, мягкое окончанiе: онъ ходить, они умываються. Если съ одной стороны иноплеменцы здѣсь обмоскалились, то съ другой, во всѣхъ, даже и великорусскихъ селенiяхъ, народъ принялъ этотъ говоръ: исключенiе составляютъ одни только русскiе раскольники (малорусскихъ нѣтъ ни одного), которые, будучи поселены здѣсь въ разныхъ мѣстахъ лѣтъ тому сто и болѣе, сохранили языкъ свой почти чистымъ.

Здѣсь въ общемъ ходу обороты: я нанялъ (т.–е. отдалъ въ–наймы) свой домъ; это было за (т.–е. при) губернатора NN; вы смѣетесь съ меня; онъ похожъ съ нимъ; ты мнѣ виноватъ (долженъ); для (по) какой причны; я расказывалъ да игрался (болталъ да игралъ); я за его запомнилъ (я объ немъ забылъ), и пр.

Словъ, принадлежащихъ собственно Новороссiйскому краю, кажется, нѣтъ — кромѣ развѣ франзоля, французскiй хлѣбъ — а принято много малорусскихъ да по сосѣдству татарскихъ, иногда волошскихъ, жидовскихъ и др.

7. Донское нарѣчiе.

Донцы раздѣляются на Верховцевъ и Низовцевъ; первые сидятъ по Дону, Хопру, Медвѣдицѣ, Бузулуку, верстъ на 300 отъ границъ Воронежской губернiи; всѣ остальные называются Низовцами. Первые, по происхожденiю, почти всѣ Великоруссы; вторые Малороссы. Кромѣ того, всѣ помѣщичьи крестьяне Донскаго Войска Малороссы. Нарѣчiе между тѣми и другими исподволь выравнивается; но мѣстами малорусское слышно еще почти чистое, тогда–какъ великорусское сильно отзывается югомъ. Говоръ у нихъ вообще на а (у Малороссовъ на о); г передъ гласною обращается въ придыханiе; окончанiе въ 3 л. глаг. мягкое: начевалъ себѣ здарова, дневалъ себѣ здарова — обыкновенныя привѣтствiя; сколько ты, братуша, ведровъ воды принесла? Не моги говорить это; право–жь–ну; анадысь были и пр. У Донцовъ есть особыя слова, какъ, напримѣръ: дротикъ — копье, пропасть — отлучиться, полоса — сабля, и много хорошо составленныхъ речѣнiй, по своему ремеслу, отчасти принятыхъ въ–послѣдствiи въ военномъ языкѣ: Скрасть караулы, добыть языка, стоять на слуху, пойти или наступить лавой, прихватить гривки, дать лошадью маяка, итти о–двуконь, вести коня въ заводѣ, сбить съ пахвы, итти на побѣгъ, показать непрiятелю примѣръ; побѣжка лошади — вмѣсто алюръ, опознаться — вмѣсто черезчуръ нерусскаго: орiентироваться, и пр. У донскаго нарѣчiя много общаго съ новороссiйскимъ.

8. Смоленское нарѣчiе.

Это четвертое — изъ четырехъ главныхъ нарѣчiй — или, по нашему счету, осьмое, западное, бѣлорусское, или смоленское, — идетъ отъ Москвы на западъ и незамѣтно переходитъ въ чистое бѣлорусское, на которое уже значительно намекаетъ даже говоръ въ Волоколамскѣ, Рузѣ, Можайскѣ. Безъ всякой натяжки можно бы включить сюда всѣ западныя губернiи наши, и тогда къ нарѣчiю этому будутъ принадлежать губернiи: Смоленская, Витебская, Могилевская, Ковенская, Виленская, Гродненская, Минская; но мы здѣсь ограничимся Смоленскою и сосѣдними съ нею уѣздами. Нарѣчiе это, по грамматикѣ, принадлежитъ болѣе къ великорусскому; по множеству примѣси словъ и частiю по произношенiю — къ малорусскому и польскому; а собственно по произношенiю отчасти самостоятельно.

Въ смоленскомъ нарѣчiи акаютъ до приторности, и аканье это усиливается на западъ и югъ, черезъ Бѣлую до Черной и Малой Руси, переходя въ языки польскiй и украинскiй. Одного этого признака достаточно для отличiя смоленскаго нарѣчiя отъ новгородскаго, владимiрскаго и даже отъ московскаго; но надо искать другихъ, для отличiя его отъ рязанскаго, новороссiйскаго, донскаго; это

1. дзѣканье, общее всей Бѣлой Руси, за весьма немногими исключенiями: вмѣсто д, т слышится дз, тс; но шипящiя произносятся чисто. Изъ этого слѣдуетъ окончанiе глаголовъ на ць вмѣсто ть. Затѣмъ —
2. Господство, послѣ а, звука у, который часто замѣняетъ о, в и даже л: ваукъ, вуыкъ — волкъ; узяуся — взялся; тутъ на у должно послѣ гласной ставить кратку (щ), какъ у насъ на и.
3. Предлогъ съ произносится зъ.
4. Слѣдующiя за шипящими, за ц, р, двугласныя (е, ѣ, я, ю) обращаются въ гласныя простыя или твердыя (а, у): жыць, жыта, цыпаць (цѣпать), трэсць (трясти), шыть, шыло, граховъ вмѣсто грѣховъ, трабухъ вмѣсто требуха, кручокъ и пр.
5. Есть наклонность, хотя и не общая, къ замѣнѣ мягкаго ль твердымъ л: палцы, калцо.
6. Буквы г, к, въ косвенныхъ падежахъ, особенно передъ ѣ, часто измѣняются на з, ц: на дорозѣ, на нозѣ; зато въ глаголахъ остаются: ты лгешь, пякешь, iонъ лгець, пякець, вы лгёця, пякёця.
7. Гласныя о, у, въ началѣ словъ, всегда имѣютъ передъ собою в.

Болѣе или менѣе общiя съ рязанскимъ нарѣчiемъ свойства: г передъ гласною обращается въ придыханiе (h) и вообще никогда не произносится круто; окончанiя аго, его, яго произносятся какъ пишутся, не измѣняя г на в; обращенiе е, ѣ въ и или я, на что даютъ слѣдующее правило: коли первая гласная послѣ е, ѣ будетъ у съ ударенiемъ, то первые измѣняются въ я: ня буду, пабягу, пятухъ; если же другая гласная, либо у безъ ударенiя, то въ и: ни гукай, пируномъ (а съ удар. на у, пярунъ), питушокъ; если же буквы у нѣтъ вовсе или она въ третьемъ слогѣ отъ ударенiя, въ полугласныхъ (съ краткой), то ѣ, е обращаются въ и передъ а, я, — передъ прочими же гласными въ я: ниукавырный, ниугамонный, няукомъ–жа давъ. Но если, въ этомъ же случаѣ, въ слогѣ за полугласной у слѣдуетъ опять у, то е, ѣ обращаются въ и: ни упусци.

Такимъ–образомъ, кажется, Смоляне не знаютъ разницы между е, ѣ, и буква эта въ какой–то связи съ любимымъ ихъ звукомъ у.

Даютъ, впрочемъ, и другое правило, можетъ–быть болѣе вѣрное: коли послѣдующiй слогъ подъ ударенiемъ, то е, ѣ переходятъ въ я, а послѣ ц, р, ш, щ, ч — въ а. Если же въ слогѣ подъ ударенiемъ будетъ а, я, то е, ѣ переходятъ въ и, а послѣ ц, р, ш, щ, ч — въ ы. Замѣчательно склоненiе слова дитя:

И. Дзяцё. Р. дзиця. Д. дзяцю. В. дзяцё. Тв. дзяцёй. Пр. о дзяцѣ.

Относительно дзѣканья замѣтимъ слѣдующiя правила: Если, за д слѣдуетъ гласная мягкая (двугласная), то говорятъ дзень, людзи, дзнёмъ, дзвѣ, дзля–чаго; а также, если при д находится ь: будзь, грудзь, судьзба, вѣдзьма. Напротивъ, коли за д слѣдуетъ гласная простая (твердая) или ъ, то не дзѣкаютъ: сюды, вода, дно, два; дзѣдъ, прудъ.

Тоже правило относительно т: тсѣнь, тсётка, тутачки, твѣтъ, казаць, галузаць (шалить), палатно, трава.

Можно дать еще слѣдующiя примѣты смоленскаго нарѣчiя:

Увеличит. степень оканчивается на уга, юга: мужычуга, вавчуга, дамюга, бараздюга.

Звательн. пад. въ ж. р. иногда оканчиваютъ на ухна: о матухна, цётухна (тетка).

Отъ собств. именъ есть особаго рода производныя, для дѣтей, Иванъ — Иваненокъ, Петро — Питрачонокъ, Семенъ — Сямчонокъ, а во мн. ч. — Иваняты, Питрачаты.

Согласныя передъ ы сдваиваются: жицьцё (житье), видзяньнё, бяльлё, вясельля, калоцьця.

Множ. число оканчивается на ы, и; другихъ окончанiй (а, я) не знаютъ: глазы, вухи, круччы, волосьси; добрыи, чорныи (черные, я), дарагiи, харошiи.

Сущ. на ь м. р. мн. ч. въ род. пад. оканчиваютъ на ёвъ: гасцёвъ (гостей), дзнёвъ.

Въ прилагательныхъ, вмѣсто ой слышно твердое эй: святэй, худэй, злэй, чужэй, а послѣ гортанныхъ ей: другей (другой), якей, такей.

Передъ твердыми гласными, буквы ф, ѳ обращаются въ х; передъ мягкими — въ хв; коренная же буква х произносится чисто: Хама (Ѳома), хунтъ, Хранцузъ, Хведзька, Хвядотъ; хуторъ, харашо. Въ глаголахъ: окончанiе овать, евать измѣняется въ уваць, юваць; крыць — крыю, крый; мыць — мыю; пѣй пѣсню, пiй брагу; я ѣмъ, ты яси, яны ядуць; вообще 3 л. оканчивается не на тъ, какъ въ новгородскомъ нарѣчiи, и не на ть, какъ въ рязанскомъ, а на ць: йонъ гаворыць, яны ходзюць; въ вмѣсто л: йонъ хадзивъ, бывъ, пражыкувавъ; но во мн. ч. остается лъ: яны ходзили. Эта послѣдняя черта приближаетъ бѣлорусское нарѣчiе къ малорусскому. Гласная е, безъ ударенiя, обращается и въ глаголахъ въ и либо въ я; съ ударенiемъ же остается, переходя, впрочемъ, въ ё только въ 1–мъ л. мн. ч. наст. врем.

Въ Смоленской губ. отчасти не дзѣкаютъ только въ Вяземскомъ и Гжатскомъ уѣздахъ; о прочихъ можно сказать съ Украинцами: хиба лихо озьме Литвина, щобъ винъ не дзѣкнувъ. Въ Дорогобужѣ слышимъ уже: слухай, хадзи, ошукауся (обманулся); въ Сычевкѣ кто дзѣкаетъ, кто нѣтъ, но всѣ говорятъ: бавиться, стежка, у комнати, я войду вм. уйду. Въ сосѣднихъ губернiяхъ Ржевъ, Зубцовъ, Волоколамскъ, Можайскъ, Медынскъ, Мосальскъ носятъ на себѣ болѣе или менѣе признаковъ бѣлорусскаго или смоленскаго говора, которому слѣдуетъ образчикъ:

Яжъ табѣ казавъ, не бяри больши адъ яднаго воза; ну, и увзяу ба адзинъ. Якъ хто хочиць, такъ па сваёмъ бацьку и плачиць. Кабъ ня дзирка у роци, хадзiу ба у злоци (о пьяницѣ). Абицанка цацанка, дурняги радасць (т.–е. посуленое красно, а дуракъ тому и радъ). Ды сягодни и у городи ни боли жидау нѣтуци, дыкъ и торгу нѣ; хуць кажуць шта жиды худы, а бязъ ихъ и толку нѣтуци; боль ихъ знаиць гдзѣ яны падзивались; кажуць шта свята ихъ зайшла; такъ я на базари и ня прадався.

Это бѣлорусское нарѣчiе, какъ сказано, распространяется на западъ, до польскихъ губернiй, на югъ до малорусскихъ, отличаясь въ различныхъ мѣстностяхъ нѣкоторыми особенностями и принимая, по сосѣдству, слова, обороты и говоръ польскiй, малорусскiй или великорусскiй. Послѣднее въ особенности относится до губернiи Смоленской.

О языкахъ искусственныхъ.

Скажемъ, для полноты, нѣсколько словъ о языкахъ искусственныхъ въ Россiи, хотя это предметъ болѣе или менѣе постороннiй.

Напередъ всего языкъ офенскiй: онъ далеко неполонъ и ограничивается нужнѣйшимъ въ быту ходебщиковъ. Начало его неизвѣстно; родина — Алексинская волость, Ковровскаго уѣзда (Владимiрской губ.), откуда уже въ 1700 году разсыпались ходебщики, коробейники по всей Россiи, называя сами себя страннымъ именемъ Масыковъ. Торговля эта нынѣ въ упадкѣ, а съ нею и языкъ, который, впрочемъ, распространился, съ нѣкоторыми отмѣнами, между такими же мелочными торговцами въ нѣкоторыхъ другихъ губернiяхъ: Костромской, Тверской (Бѣжецкъ), даже Симбирской и Рязанской. Замѣтимъ мимоходомъ, что покойный Макаровъ помѣщалъ въ словарѣ своемъ, безъ разбора, офенскiя слова, приписывая ихъ тому либо другому мѣстному нарѣчiю. Частiю просто изобрѣтеннымъ наобумъ словамъ, частiю принятымъ и переиначеннымъ приданъ русскiй складъ и окончанiе, и они употребляются точно какъ слова русскiя, по русской грамматикѣ. Вотъ образчикъ:

Мисовской курехой стремыжный бендюхъ прохандырили трущи; лохи биряли колыги и гомза, кубы биряли бряеть и въ устреку кундяковъ и ягренятъ; аламонныя карюки курещали курески, ласые мещаты грошались. Т.–е.: Въ нашей деревнѣ третьяго дня проходили солдаты; мужики угощали ихъ брагой и виномъ, бабы подавали ѣсть, а въ дорогу надавали пироговъ, яицъ и блиновъ; красныя дѣвки пѣли пѣсни, малые жь ребята смѣялись.

У владимiрскихъ офеней кафтанъ шистякъ, у симбирскихъ — шерснякъ; шаровары шпыни, влад. и чнары, симб., сукно шерсно и вехно; но большая часть словъ одни и тѣ же. Иныя прямо русскаго происхожденiя: Двери — скрыпы; кнутъ — визжакъ; дитя — пащенокъ; дѣлать — мастырить; домъ — курёха; другiя — неизвѣстнаго: дворъ — рымъ; деньги — юсы; дрова — воксари, и пр. Иногда слова составлены одно по другому, по русскому образцу: Богъ — Стодъ; богатый — стодень; долгъ — шилгъ, долго — шилго; жечь — дулить, жаркое — дульное; иногда русскимъ словамъ дано иное значенiе: городъ называется костеръ; умереть — отемнѣть; мнимое же сходство офенскаго языка съ греческимъ едва ли не ограничивается словомъ хирки, руки, при чемъ надо вспомнить, что и въ Нерехтѣ и Галичѣ рукавицы зовутъ нахирегами. Впрочемъ, пенда, пять, и деканъ, десять, въ счетѣ офенскомъ также замѣчательны, по такому же сближенiю.

Въ Рязанской и другихъ губернiяхъ плуты и нищiе говорятъ между собою этимъ же самымъ языкомъ, съ небольшими измѣненiями.

Столичные, особенно питерскiе, мошенники, карманники и воры различнаго промысла, извѣстные подъ именемъ мазуриковъ, изобрѣли свой языкъ — впрочемъ, весьма ограниченный — относящiйся исключительно до воровства. Есть слова общiя съ офенскимъ языкомъ: клёвый — хорошiй; жуликъ — ножъ, но также карманникъ; лепень — платокъ; ширманъ — карманъ; пропулить — продать; но ихъ немного, больше своихъ, напримѣръ: бутырь — городовой; фараонъ — будочникъ; стрѣла — казакъ; канна — кабанъ; камышевка — ломъ; мальчишка — долото, и пр. Этимъ языкомъ, который называется у нихъ байковымъ, или, по–просту, музыкой, говорятъ также всѣ торговцы Апраксина двора — какъ надо полагать, по связямъ своимъ и по роду промысла. Знать музыку — знать языкъ этотъ; ходить по музыкѣ — заниматься воровскимъ промысломъ. Вотъ образчикъ этого говора:

Что стырилъ? срубилъ шмель да выначилъ скуржаную лоханку. Стрема, каплюжникъ: перетырь жулику да прихерься. А ты? угналъ скамейку да проначилъ на веснухи. То–есть: Что укралъ? вытащилъ кошелекъ да серебряную табакерку. Чу, полицейскiй: передай мальчишкѣ да прикинься пьянымъ. А ты? укралъ лошадь да промѣнялъ ее на часы.

Коновалы, конокрады, барышники также составили родъ условнаго мошенническаго языка, еще болѣе ограниченнаго и притомъ образованнаго сплошь изъ перековерканныхъ татарскихъ словъ и татарскаго счета.

Былъ когда–то еще мошенническiй или разбойничiй языкъ у волжскихъ разбойниковъ, если нѣсколько условныхъ реченiй и рѣчей можно назвать языкомъ; но отъ него, благодаря Бога, остался одинъ только слѣдъ или память, въ поговоркѣ: сарынь на кичку да дуванъ дуванить. Сарынь и понынѣ мѣстами значитъ чернь, толпа; кичка — носъ судна; это было приказанiе бурлакамъ убираться въ сторону и выдать хозяина, что всегда и исполнялось безпрекословно, частiю потому, что бурлаки были безоружны и считали разбойниковъ кудесниками, а частiю и потому, что бурлакамъ до хозяина и товара его не было никакой надобности. Дуванъ дуванить — дѣлить добычу.

Кстати, увѣряютъ, будто есть также бурлацкiй языкъ и будто въ разныхъ городахъ Поволжья составляютъ словарь этого языка. Напрасно: такого словаря не будетъ, потому–что языка этого нѣтъ; развѣ угодно будетъ назвать такъ судоходныя выраженiя по Волгѣ или шуточныя выраженiя гульливой молодежи: хлебалка — ложка; ядало — ротъ; нюхало — носъ; грабилки — руки, и пр.

На Кяхтѣ образовался общiй съ Китайцами торговый русскiй языкъ, или нарѣчiе, котораго непривычный не пойметъ. Это — русскiя слова, изломанныя по китайскому произношенiю, а рѣчь, исковерканная по китайской грамматикѣ, безъ склоненiй и спряженiй.

Тарабарскiй языкъ школьниковъ состоитъ въ перестановкѣ или замѣнѣ согласныхъ, по извѣстному правилу, тогда–какъ гласныя остаются неизмѣнны:

Вмѣсто б, в, г, д, ж, з, к, л, м, н ставятъ щ, ш, ч, ц, х, ф, т, с, р, п, и на–оборотъ; такъ–что вмѣсто: я унесъ у Ваньки калачикъ, говорятъ смѣло и въ–слухъ: я упелъ у шапти тасагитъ.

Говоръ по–херамъ, то–есть гдѣ за каждымъ слогомъ приговариваютъ херъ, достоинъ вниманiя развѣ по слѣдующему событiю: два братца, охотники до погулокъ, рѣшились объясниться въ присутствiи отца по херамъ, но не искусились еще въ этомъ дѣлѣ и потому, приставляя по херу только передъ каждымъ словомъ, а не слогомъ, одинъ сказалъ: хер–братъ, хер–пойдемъ! Хер–куда? хер–въ кабакъ. Къ крайнему ихъ изумленiю, отецъ видно также зналъ говорить по–херамъ и, вмѣшавшись въ бесѣду, сказалъ: а хер–кнутъ? и сыновья присѣли на лавку.

Правописанiе, для словаря нарѣчiй.

Послѣ этого очерка — краткаго, для дѣла, а для читателей слишкомъ длиннаго — можемъ приступить къ другому, весьма важному вопросу: какое правописанiе принять для словаря нарѣчiй?

Ближайшiй отвѣтъ на это: писать на–слухъ, какъ можно ближе къ произношенiю; и это правило, по–видимому, принято было для разсматриваемаго нами словаря. Но вотъ его неудобства: изъ предшедшаго обзора видно, какъ различны мѣстныя произношенiя: буква а выговаривается какъ а, о, е, ы, я; буквы е, ѣ произносятся какъ е, ё, и, я; буква о, какъ о, а полугласные, а полногласное, ы, у, уо, уы и проч.; словомъ, какъ мы видѣли выше, можно перебрать всѣ буквы азбуки нашей, и каждая изъ нихъ мѣстами замѣняетъ другую; вмѣсто одного словаря, надо напечатать ихъ десять либо двадцать, чтобы показать каждое изъ этихъ произношенiй какъ особое слово. Вотъ почему издатели разбираемаго словаря и вынуждены были раскинуть по своимъ мѣстамъ: наберуха, наберуха, набируха, набироха, пропустивъ при всемъ томъ еще набёруха и набяруха; также: мяклашъ, мяклышъ, мяклушъ; повѣсьмо, повѣсмо, повѣсма, повѣсло; при чемъ еще сдѣланы ссылки, не на одно изъ этихъ словъ, признаваемое за болѣе правильное, но съ одного на другое.

Далѣе: если писать всѣ слова на–слухъ, то теряется всякое разумное, сознательное изученiе. Мы примемъ за новое слово чуждаго происхожденiя то, что въ сущности намъ давно знакомо, но произносилось нѣсколько иначе. Изученiе нарѣчiй именно тогда только занимательно и полезно, когда это дѣлается не безотчетно и состоитъ не въ затверживанiи новыхъ словъ, а въ розысканiи происхожденiя ихъ и образованiя. Читая слова тамалка или супротки, какъ они произносятся, мы становимся втупикъ, видя, что одно значитъ тряпицу, другое посидѣлки; но если скажемъ притомъ, что первое пишется отымалка и служитъ для съема горшковъ съ загнетки; а второе — супрядки, отъ слова прясть, то намъ открывается другой видъ, другое поприще и поле, и мы произносимъ слова эти сознательно, понимая ихъ значенiе. Этого мало: если писать на–слухъ, то жестокiе промахи неизбѣжны: неоспоримымъ доказательствомъ служатъ всѣ словари чужихъ языковъ, составленные на–слухъ незнавшими этого языка. Такъ и въ областномъ словарѣ множество словъ написаны по такому правописанiю, что ихъ нельзя понять и теряется всякое разумное производство ихъ; напримѣръ: абжа вмѣсто обжа; ажище вмѣсто ежище, ёжъ; батикъ, байтикъ, батогъ, бадокъ, падокъ, что все одно и тоже; бесомыга и бисомыга, вмѣсто босомыга и бѣсомыга; биздиля вмѣсто бездѣля; взаболь вмѣсто взабыль, въ быль; варягуша вмѣсто ворогуша, врагъ; вежжица вмѣсто возжица, возжа; галанить, галанка, галань вмѣсто голанить и проч. отъ Голландца; галицы, выгалять, вмѣсто голицы, отъ голый; горофина вмѣсто гороховина; завичать вмѣсто завѣчать, отъ завѣтъ; комоха, комаха, вмѣсто кумуха, отъ кума; мадежъ вмѣсто матежъ, отъ мать; мошеникъ, вмѣсто мшеникъ, отъ мохъ; накитка вмѣсто накидка; отвѣздить вмѣсто озвѣздить; да кромѣ того, какъ уже было упомянуто, полъ–словаря перепечатано вдвойнѣ, и при всемъ томъ далеко не показаны всѣ различные виды произношенiя.

Далѣе: но вѣдь и общепринятое правописанiе наше не отвѣчаетъ обычному, по московскому говору, прозношенiю; глазъ видитъ о, видитъ г, а языкъ говоритъ а, в; какъ тутъ быть? какъ читать написанное нами мѣстное слово: буквально ли, какъ оно написано, или съ тѣми условными уклоненiями отъ кореннаго значенiя буквъ, какiя приняты въ русской граматѣ? держаться ли этого жь правила и тамъ, гдѣ именно нужно показать уклоненiя отъ общаго произношенiя, и ставить въ этомъ случаѣ не ту именно букву, которую бы слѣдовало по выговору, а ту, которая, по принятымъ нами условнымъ правиламъ, произносится какъ первая? Наконецъ, какъ быть, если для этого вовсе буквъ недостаетъ, если, напримѣръ, г произносится какъ h, однимъ придыханiемъ, или когда это же г должно быть произнесено именно какъ г, тогда–какъ мы привыкли выговаривать его в? какъ написать котораго, съ тѣмъ, чтобы читали го, а не во или ва? Мы пишемъ здѣшняго, а читаемъ здѣшнева; какимъ же образомъ заставить читать слово–это какъ оно пишется и какъ произносится, напримѣръ, въ рязанскомъ нарѣчiи?

Изъ предъидущаго слѣдуетъ, что необходимо принять какое–нибудь положительное правописанiе, для однообразiя, принять общiя правила; иначе мы сами запутаемся среди пестроты и произвола; необходимо написать слово такъ, чтобы можно было понять и уразумѣть его — если оно русское; слово, написанное просто наслухъ, нерѣдко покажется намъ вовсе чуждымъ, непонятнымъ, ровно взятымъ съ неизвѣстнаго языка; необходимо самимъ правописанiемъ указать на корень, на происхожденiе его, на связь съ общимъ русскимъ языкомъ; иначе утрачена будетъ природная связь нарѣчiя съ языкомъ; и должно при всемъ томъ указать, какъ можно вѣрнѣе, произношенiе по мѣстному говору.

Кажется, задача эта и всѣ видимыя противорѣчiя ея разрѣшаются легко и просто, если принять слѣдующiя условiя и правила:

1) Дать читателю предварительное понятiе о различiи нарѣчiй, о мѣстныхъ говорахъ: это уже по себѣ даетъ ему средство опредѣлить, какъ написанное слово можетъ, или не можетъ произноситься въ области извѣстнаго нарѣчiя. Таковы всѣ общiя и безъисключительныя правила произношенiя, данныя нами по всѣмъ осьми главнымъ нарѣчiямъ.

2) Поэтому должно положить въ основанiе общепринятое правописанiе и произношенiе, отмѣчая условнымъ знакомъ ту букву, которая въ этомъ случаѣ должна быть произнесена иначе, а какъ именно, смотри въ общихъ правилахъ. Такимъ–образомъ, ставить всюду о, гдѣ мы писать его привыкли, но отмѣчать, если оно должно произноситься о, вопреки общаго произношенiя, читающаго а; писать также и тамъ о, гдѣ, по мѣстному нарѣчiю, произносятъ его какъ у, ы, но отмѣчать опять особымъ знакомъ; писать, гдѣ слѣдуетъ по языку, а не по нарѣчiямъ, ѣ, в, ч и проч., и отмѣчать буквы эти знаками для тѣхъ мѣстностей, гдѣ онѣ произносятся какъ и, я, у, ц и проч.

Само–собой–разумѣется, что этихъ правилъ должно равно держаться какъ въ тѣхъ областныхъ словахъ, которыя находятся, съ небольшими уклоненiями, въ коренномъ языкѣ, такъ и въ выраженiяхъ вовсе для насъ новыхъ; и ихъ должны мы читать, какъ привыкли читать по–русски, съ условною отмѣною въ произношенiи тѣхъ только буквъ, которыя будутъ отмѣчены знаками. Это же самое правило прилагается, безъ всякаго неудобства, и къ нарѣчiямъ болѣе уклонившимся отъ нашего языка, напримѣръ, къ бѣлорусскому и малорусскому; относительно послѣдняго, таже мысль была уже у Максимовича, но опытъ его немногимъ понравился; почему? думаю потому, что довольно трудно и сбивчиво, по непривычкѣ, читать глазами одну букву, а языкомъ, во уваженiе поставленнаго надъ нею знака, другую, и при томъ дѣлать это на–память. Чтобы не сдѣлали и мнѣ того же возраженiя, предлагаю слѣдующее:

3) Вопросъ, какiе именно знаки ставить надъ измѣняемымъ произношенiемъ буквъ, особенно въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ одна и таже буква читается на нѣсколько ладовъ, рѣшится, если для предполагаемаго словаря отлить особыя литеры, надъ которыми, вмѣсто знаковъ, должна быть выставлена маленькая буква, по произношенiю; словомъ, измѣняемая буква должна быть двойная: коренная, по языку, а надъ нею — производная, по говору или нарѣчiю. Гдѣ надо показать, что буква остается при коренномъ значенiи своемъ, а не при условномъ, тамъ повторить надъ нею собственный ея знакъ. Придыханiе можно показать латинскимъ h надъ русскимъ г.

4) Наконецъ для обозрѣнiя вставочныхъ, излишнихъ противу общаго языка нашего звуковъ, чтобы лишнiя буквы эти не застили и не затемняли корня, вставлять ихъ другаго шрифта, или подъ строкой, такъ же точно, какъ ставить на своихъ мѣстахъ, но сверху, мелкимъ шрифтомъ буквы, пропускаемыя по мѣстному говору и при малоизвѣстныхъ сокращенiяхъ, затемняющихъ смыслъ.

Кажется, предложенiя эти просты и удобны; смѣю думать, что другой способъ согласованiя всѣхъ противорѣчiй отыскать будетъ трудно; а неудобствъ и возраженiй — кромѣ расхода на новыя матрицы — не предвижу. Думаю, впрочемъ, что можно бы обойтись даже и безъ этого, вставляя двѣ буквы поменьше, одну надъ другою, на мѣсто измѣняющейся.

Видъ и устройство словаря.

Перейдемъ къ третьему и послѣднему вопросу: какой видъ придать словарю нарѣчiй, какъ устроить и расположить его, для большей пользы и удобства. Думаю, что вопросъ этотъ родится во всякомъ, кто съ жадною любознательностiю бросился на вновь–вышедшiй словарь и, перелистывая его, не зналъ, какъ къ нему приступиться.

Въ–самой–вещи, какъ употребить въ дѣло словарь, гдѣ реченiя пятидесяти мѣстностей выписаны сподрядъ въ азбучномъ порядкѣ? читать безконечный списокъ этотъ, какъ книгу, нельзя; прiискать что–либо, напримѣръ, нѣтъ ли въ различныхъ мѣстностяхъ различныхъ выраженiй для даннаго предмета или понятiя — нельзя; доискаться, не употребляется ли въ Архангельскѣ другое выраженiе, чѣмъ въ Тамбовѣ, или чѣмъ въ Москвѣ и на письмѣ, и какое именно — нельзя; разсмотрѣть, какiя выраженiя въ–ходу въ такомъ–то нарѣчiи, что въ нихъ общаго, чѣмъ отличаются они отъ мѣстныхъ словъ другой области — нельзя, ихъ не найдешь, надо читать все сподрядъ и развѣ выписывать; словомъ, въ такомъ словарѣ одна только польза, или пожалуй двѣ: во–первыхъ, слова собраны, въ какомъ бы то ни было порядкѣ, и сохранятся; во–вторыхъ, нашедши или услышавъ какое–либо слово, можно справиться, есть ли оно въ словарѣ, а буде нѣтъ — дополнить.

Очевидно, такое расположенiе затрудняетъ употребленiе словаря. Повторимъ: нарѣчiя нашего языка весьма близки къ языку общему, а мѣстныя реченiя, почти безъ изъятiя, должны войти въ общiй запасъ законнаго достоянiя его; вотъ главная цѣль и польза ихъ изученiя. Припомнимъ снова и то, что всѣ мы плохо знаемъ по–русски, крайне нуждаемся въ русскихъ словахъ и оборотахъ, и что найти ихъ можно, конечно, не въ книгахъ, а въ народѣ; облегчить это изученiе — вотъ назначенiе словаря.

Словарь двуязычный долженъ быть расположенъ по азбучному порядку одного изъ языковъ; словарь одноязычный, съ тою цѣлiю, какъ они издаются обыкновенно, для отысканiя смысла сомнительнаго слова, встрѣченнаго на письмѣ, для повѣрки подлиннаго и прямаго значенiя какого–либо реченiя, наконецъ, для справки о правописанiи: такой словарь также не можетъ быть расположенъ иначе; но для насъ областной словарь въ такомъ же видѣ неудобенъ, потому–что я никогда почти не стану отыскивать въ немъ слышанное слово, или случай этотъ встрѣтится весьма рѣдко, а я бы желалъ, на–оборотъ, знать, какiя выраженiя есть въ народѣ взамѣну реченiя принятаго нами, по лѣни и невѣжеству, съ чужаго языка, или скованнаго нами самодѣльщиной весьма неудачно; желалъ бы видѣть, какiя есть тожественныя или близкiя другъ ко другу выраженiя, для обозначенiя различныхъ оттѣнковъ одного и того же понятiя; желалъ бы также изучить реченiя эти сравнительно одно съ другимъ, чтобы ознакомиться съ духомъ каждаго нарѣчiя и извлекать изъ этого какiя–либо общiя заключенiя. Всего этого по нашему словарю нельзя.

Скажемъ болѣе: для насъ гораздо важнѣе прiискать нужныя выраженiя, чѣмъ знать, гдѣ именно они употребляются. Мы вообще большею частiю ошибаемся, отмѣчая слово курскимъ, нижегородскимъ — потому только, что въ первый разъ его тамъ слышали; но мы слишкомъ мало знакомы съ народнымъ языкомъ и одинъ только случай даетъ намъ — особенно письмённикамъ — поводъ, услышать не письменное реченiе. Въ общемъ академическомъ словарѣ отмѣчены областными такiя слова, которыя до нынѣ въ–ходу почти повсемѣстно; напримѣръ: обѣльный, обѣтный, огнивица, огнище, одвуконный, окарачиться, ополичить, опросъ, очепъ, пазанки, повѣть; словомъ, большая часть малаго числа словъ, отмѣченныхъ въ словарѣ этомъ областными, свойственны цѣлой половинѣ или даже всей Россiи. Также точно въ словарѣ областномъ приписаны одной губернiи слова довольно общiя, напримѣръ: кремень (скупецъ), бротать (обротать), буза, будка, бугоръ, буланко, бурена, валенки, варево, ватага, вершина, ветошь, взморье, вилки (почему не единственое вилокъ?), водяной, вочью, врагъ, втора, гнетучка, голбецъ, голубецъ, доспѣть, бальзанка, возница и тысяча другихъ.

Изъ этого слѣдуетъ, что намъ еще едва ли можно отдѣлять словарь нарѣчiй отъ словаря народнаго языка, и что именно трудъ нашъ тогда только достигнетъ цѣли своей, когда ознакомитъ насъ сколько можно ближе съ языкомъ народнымъ и всѣми мѣстными особенностями его, да притомъ, если будетъ еще расположенъ такъ, чтобы мы могли найти тѣ именно реченiя, въ какихъ нуждаемся.

Если удовлетворить всѣмъ требованiямъ и нуждамъ, то, кажется, слѣдовало бы приняться за изданiе пяти словарей, или словаря въ пяти отдѣлахъ, подъ общимъ заглавiемъ: Словарь русскаго языка, по всѣмъ его нарѣчiямъ, на слѣдующемъ основанiи:

1) Общiй русскiй Словарь. Всѣ слова стариннаго, письменнаго и обиходнаго языковъ, реченiя научныя, ремесленныя, промысловыя, выраженiя мѣстныя или областныя, даже пожалуй и церковнаго — всѣ безъ различiя располагаются въ общемъ азбучномъ порядкѣ, съ указанiемъ, къ которому изъ этихъ разрядовъ слово принадлежитъ и затѣмъ, съ самымъ краткимъ объясненiемъ, при ссылкѣ на пятый отдѣлъ.

2) Словарь великорусскiй долженъ содержать полное собранiе словъ очищеннаго, обиходнаго русскаго языка, съ устраненiемъ всего прочаго. Здѣсь каждое слово должно быть объяснено болѣе подробно, во всѣхъ значенiяхъ своихъ, съ примѣрами, которые большею частiю съ пользою замѣнятъ отвлеченныя и ничего не объясняющiя опредѣленiя. Каждое слово должно быть также объяснено и переведено отвѣчающими ему тождесловами, какъ собственно русскаго языка, такъ и всѣхъ нарѣчiй его, или реченiями областными, и, пожалуй, также словами нашего стариннаго и церковнаго языковъ. Эту часть должно какъ можно болѣе наполнить народными выраженiями и оборотами, отъ которыхъ надо ожидать столько пользы для языка.

Въ первомъ отдѣлѣ мы встрѣтимъ порознь на своихъ мѣстахъ: говорить, болтать, бесѣдовать, молвить, сказать, рѣщи, баить, бахорить, бакулить, балакать, казать, гуторить, голдить, голчить и проч., а во второмъ отдѣлѣ найдемъ только первое изъ этихъ реченiй, а послѣдующiя — безъ всякаго толкованiя, съ одною ссылкою на первое, которое будетъ объяснено, и сверхъ того переведено всѣми однозначащими словами, съ указанiемъ, которое изъ нихъ церковное, старинное, украинское, сибирское, нижегородское и проч.

3) Словари частные. Здѣсь было бы полезно помѣстить порознь, для обзора и изученiя каждаго нарѣчiя по себѣ, словари: церковный, старинный русскiй, украинскiй, бѣлорусскiй, всѣхъ великорусскихъ нарѣчiй, съ обстоятельнымъ введенiемъ, которое должно содержать краткую сравнительную грамматику всѣхъ языковъ и нарѣчiй этихъ да сверхъ того подробное разсужденiе о нарѣчiяхъ нашихъ, или говорахъ, съ распредѣленiемъ ихъ по мѣстностямъ. Желательно было бы присоединить къ тому и обзоръ всѣхъ вообще славянскихъ нарѣчiй, хотя сами словари и не должны выходить изъ географическихъ предѣловъ нынѣшней Руси, исключивъ еще Польшу.

4) Корнесловъ, принимая, впрочемъ, словно корень не въ ботаническомъ значенiи и не отыскивая его подъ землею: это трудъ неблагодарный и часто безполезный, и выводы такихъ розысканiй бываютъ болѣе плодомъ увлеченiя, чѣмъ вновь открытыхъ истинъ, какимъ образомъ одно слово выростало изъ другаго, а тѣмъ болѣе на первоначальномъ корнѣ своемъ, этого никто не покажетъ; но можно распредѣлить всѣ слова на семьи, собирая одногнѣздки подъ одинъ общiй разрядъ и указывая на взаимную ихъ связь и сродство. Здѣсь также непремѣнно должны быть размѣщены всѣ реченiя областныя, по происхожденiю своему и производству.

5) Словарь толковый, расположенный не въ простомъ азбучномъ порядкѣ, а по предметамъ. Онъ–то собственно и долженъ служить для изученiя роднаго языка, для отысканiя всѣхъ выраженiй, какiя могутъ кому понадобиться, для сравненiя тождеслововъ, и пр.; словомъ, я себѣ воображаю словарь этотъ настольною книгою каждаго образованнаго человѣка.

Здѣсь, подъ каждымъ главнымъ, родовымъ или собирательнымъ — въ словарномъ смыслѣ — реченiемъ должны быть размѣщены, съ подробнымъ толкованiемъ, всѣ подчиненныя выраженiя, относящiяся къ одному и тому же предмету. Вмѣсто списка всѣхъ словъ языка, размѣщенныхъ въ азбучномъ порядкѣ, словарь этотъ будетъ состоять изѣ цѣлаго ряда статей, въ каждой изъ которыхъ должны быть объяснены десятки и сотни словъ. Если мы находимъ въ первомъ отдѣлѣ, каждое на своемъ мѣстѣ: гора, цѣпь, кряжъ, отрогъ, хребетъ, сыртъ, курганъ, холмъ, сопка, угорье, изволокъ, взлобокъ, скала, отпрядышъ, камень и проч., то всѣхъ этихъ разсѣянныхъ словъ никто, въ случаѣ надобности, отыскать и собрать не можетъ, а равно не найдетъ и сравнительнаго ихъ объясненiя, которое одно только въ состоянiи дать истинное понятiе о ихъ значенiи; въ пятомъ же отдѣлѣ всѣ реченiя эти, равно какъ и множество подобныхъ имъ, будутъ совокуплены и объяснены сравнительно подъ общимъ понятiемъ гора, выражющимъ всякое возвышенiе земной поверхности. Въ первомъ отдѣлѣ найдемъ мы: хомутъ, дуга, супонь, тяжъ, ярмо, заноза, бурундукъ, оштолъ и пр., каждое порознь и на своемъ мѣстѣ; въ пятомъ, напротивъ, подъ общимъ понятiемъ упряжь, пояснена и описана будетъ всякаго рода конская, воловья, верблюжья, оленья и собачья упряжь, употребляемая въ Россiи, съ поименованiемъ всѣхъ ея принадлежностей, какъ именуютъ ихъ во всѣхъ концахъ государства. Такъ же точно подъ словомъ умъ пояснены будутъ всѣ умственныя качества души, а подъ словами нравъ и сердце — всѣ свойства и качества нравственныя. Наконецъ, съ большимъ удобствомъ можно бы дополнить словарь этотъ словаремъ наукъ, искусствъ, художествъ, промысловъ и ремеслъ, размѣщая принадлежащiя имъ реченiя подъ общими статьями, подъ выраженiями, заключающими въ себѣ общее понятiе о какой–либо отрасли человѣческой дѣятельности.

Замѣтимъ при этомъ случаѣ, что у насъ фабричная производительность не родная, а напротивъ, ремесленность и промыслы разнаго рода значительно развиты въ народѣ нашемъ, какъ необходимая принадлежность домашняго и жизненнаго быта его; поэтому и словари, относящiеся до разныхъ вѣтвей этой производительности, не должны быть отдѣляемы отъ общаго словаря народнаго языка, во всѣхъ видахъ его и отношенiяхъ.

_____

Устроенный на такихъ основанiяхъ словарь будетъ отвѣчать всѣмъ требованiямъ и надобностямъ: первый отдѣлъ будетъ служить справочнымъ мѣстомъ для всякаго русскаго реченiя, въ самомъ обширномъ смыслѣ: найду ли я непонятное для меня слово въ Четьи–минеѣ, въ лѣтописи, услышу ли его устно въ образованномъ кругу или въ черномъ народѣ, на сѣверѣ, югѣ, востокѣ или западѣ Россiи, отъ плотника, валяльщика, тюленьщика, отъ промысловаго или торговаго человѣка, — все–равно: я нахожу реченiе это въ первомъ словарѣ, съ краткимъ объясненiемъ и со ссылкою на пятый.

Второй отдѣлъ дастъ намъ обиходныя слова, съ объясненiемъ истиннаго смысла ихъ и значенiя, посредствомъ примѣровъ; сверхъ того, здѣсь могу я отыскать, какимъ словомъ всякая вещь или понятiе означается въ разныхъ концахъ Россiи.

Значенiе третьяго и четвертаго отдѣловъ ясно по себѣ: одинъ служитъ прямо для обзора каждаго изъ мѣстныхъ нарѣчiй и областныхъ словъ извѣстной мѣстности; другой для уразумѣнiя реченiй, по взаимной связи и зависимости ихъ, по сродству и образованiю.

Пятый отдѣлъ былъ бы, въ приложенiи къ дѣлу, самымъ важнымъ и полезнымъ: настоятельная надобность въ такомъ словарѣ не подлежитъ никакому сомнѣнiю. Образованiемъ своимъ мы ушли впередъ отъ своего языка, духъ нашъ опередилъ плоть и покинулъ обременявшiя его вязи и путы; но духъ и плоть здѣсь не могутъ и не должны разлучаться, или коснѣющая мысль, въ безсилiи высказаться, замретъ въ спячкѣ. Пора опомниться, пора прiостановиться, перевести духъ и сождать отсталый обозъ. Безъ него обойтись нельзя. Мѣстами придется и подпрягать — и объ этомъ позаботиться дѣло письмённиковъ. Толковый словарь, расположенный по предметамъ, такъ–что легко было бы отыскать каждое потребное слово, каждое выраженiе, узнать сравнительное значенiе его, замѣну его тутъ и тамъ другимъ, видѣть въ тоже время передъ собою путные примѣры оборотовъ рѣчи, правильнаго русскаго склада, окинуть въ одной небольшой статьѣ весь запасъ реченiй нашего богатаго языка, для выраженiя даннаго понятiя — это потребность насущная, состоящая притомъ въ самой тѣсной связи со словаремъ областнымъ, или, яснѣе, простонароднаго языка.

Соглашусь напередъ съ ожидающимъ меня возраженiемъ, что одному человѣку, въ короткiй вѣкъ его, составить эти пять словарей не подъ–силу; но я и не говорилъ здѣсь о работѣ одного лица. Во–всякомъ–случаѣ, словарь толковый, послѣднiй изъ поименованныхъ мною, самъ по себѣ составилъ бы богатый капиталъ для всѣхъ письменныхъ людей, и только въ этомъ смыслѣ мѣстныя нарѣчiя стоятъ изученiя. Сотрудники могли бы обсылаться взаимно статьями, для повѣрки и пополненiя, а первое изданiе должно бы быть разослано безденежно по всей Россiи, для доставленiя въ–теченiе годичнаго срока отвсюду поправокъ и замѣчанiй.

Можетъ–быть, сдѣлаютъ и другое возраженiе или вопросъ: да почему же написавшiй статью эту самъ не составить такого словаря или хотя одну часть его?

Ради шутки, пожалуй отвѣчу, что иной хорошо свищетъ, а пѣть не умѣетъ; но затѣмъ сознаюсь, что о себѣ не могу сказать даже и этого: я никогда не писалъ критическихъ статей и для этого не гожусь. Написавъ, по вызову г. Вице–Предсѣдателя Географическаго Общества, настоящую статью, я самъ вижу, что написалъ не разборъ, не критику, а нѣчто вовсе иное. Сознаюсь, впрочемъ, при этомъ случаѣ также, что общее участiе и помощь, оказанныя мнѣ въ этомъ дѣлѣ, при вызовѣ къ тому въ журналахъ, для меня обязательны и даютъ право ожидать и требовать отчета или оглашенiя плодовъ этихъ общихъ усилiй. Могу отвѣчать на это только, что работаю, на сколько достаетъ силъ и малаго досуга. Пользуюсь случаемъ этимъ, чтобы благодарить всѣхъ услышавшихъ просьбу мою и передавшихъ мнѣ собранiе мѣстныхъ народныхъ словъ и замѣтки свои по этому предмету, да въ тоже время поновить опять ту же просьбу и о томъ же: можетъ–быть, современемъ что–нибудь и выйдетъ.

______

Но чувствую, что пора воротиться къ Словарю и сдѣлать хотя нѣсколько собственно до него относящихся замѣчанiй; припомню вкратцѣ и то, что говорилось объ этомъ выше.

1) Недостатокъ общаго введенiя, для объясненiя различiя нарѣчiй, весьма ощутителенъ.

2) Поэтому и не могло быть принято столь необходимое въ подобномъ трудѣ однообразное правописанiе.

3) Принявъ правописанiе по мѣстному говору, издатели иногда ограничивались однимъ говоромъ, а иногда, напротивъ, повторяли одно и тоже слово до трехъ и четырехъ разъ, дѣлая при томъ всегда ссылку, послѣдовательно съ одного на другое: это затруднительно. Удобнѣе соединить въ одномъ мѣстѣ всѣ различныя произношенiя и, пожалуй, размѣстивъ сверхъ того каждое изъ нихъ, гдѣ слѣдуетъ, дѣлать одну общу ссылку на первое.

4) Правописанiе по говору не выдержано, а напротивъ, въ весьма многихъ случаяхъ, отъ привычки собирателя, вмѣшалось правописанiе общепринятое. Это въ особенности замѣтно относительно произношенiя буквы о, по двумъ главнымъ нарѣчiямъ, и это должно сбить съ пути всякаго не слишкомъ коротко знакомаго съ дѣломъ.

5) Встрѣчаются небольшiя недоумѣнiя въ правописанiи, напримѣръ: по какому поводу порѣтовать написано черезъ ѣ, тогда какъ ни производство этого слова (нѣм. retten), ни произношенiе, ни измѣненiе или замѣна буквъ этого не оправдываютъ? Здѣсь вмѣсто ре произносятъ также ра и ря; да въ томъ же словарѣ глагола рѣтовать нѣтъ, а есть ратовать и ретовать.

6) Не сдѣлано различiя между общимъ въ Россiи простонароднымъ языкомъ и мѣстнымъ, или областнымъ, такъ–что къ послѣднему отнесено все то, чего не слыхать и не видать было доселѣ на письмѣ или въ печати; поэтому

7) Немалое число реченiй, приписанныхъ самой ограниченной мѣстности, одной губернiи или даже уѣзду, употребительны почти повсемѣстно.

8) Объясненiя не всегда вѣрны и ясны; напримѣръ: биленько, объяснено: привѣтствiе во время стирки бѣлья, въ Пермской губ. Но бѣленько вамъ — общее привѣтствiе прачкамъ, по всей Россiи, также точно, какъ хлѣбъ–да–соль, море–подъ–коровой (дойницѣ), тоненько–долгенько (пряхѣ), проч.; буйвище слѣдовало бы перевести просто погостъ, кладбище. Бурлакъ и бурлака приписаны собственно Шенкурску и Каргополю, а о волжскихъ бурлакахъ ни слова. Гребло объяснено полной мѣрой: чего? гребло собственно весёлко, которымъ сгребаютъ хлѣбъ или верхи съ мѣры; въ гребло или подъ гребло — полная мѣра. Грунь не скорая ходьба, а хлынь, рысца конская. Заниматься и въ Уфѣ значитъ тоже, что всюду; мужикъ или, болѣе, дворовый человѣкъ, говоритъ, ради вѣжливости: я этимъ не занимаюсь, предполагая подъ занятiемъ этимъ какое–либо художество. Но языкъ галантерейный, какъ Гоголь его удачно назвалъ, можно бы исключить изъ словаря и потому великатный, великатно, великатность, великатничать, ассаментальный и тому подобныя выраженiя едва ли здѣсь не лишнiя. Не знаю также, за что кошченка написано шч, а не щ, и приписано исключительно Опочкѣ, хотя и переведено общимъ словомъ: кошка. Вообще объясненiя большею частiю отрывочны, односторонни, показано одно только частное или переносное значенiе; взглядъ для читателя весьма ограниченъ; вѣроятно, слова подбирались и печатались, какъ были присланы разными лицами, каждый изъ которыхъ объяснялся по–своему. Мѣстами находимъ цѣлыя изреченiя, подъ соотвѣтствующимъ азбучнымъ порядкомъ начальнаго слова, хотя малое число такихъ поговорокъ показываетъ, что это не было принято за общее правило: въ лоны годы, въ мѣны притти, мухры пришли, здорово въ губу, прiѣхать на всѣхъ парусахъ, — все это размѣщено не въ видѣ объясненiя словъ: лоны, притти, мухры и проч., а каждое изреченiе въ красную строку, по алфавиту, какъ особое слово. Стало–быть, и это зависѣло отъ перваго собирателя, который, вѣроятно, надѣялся, что запасамъ его, для печати, будетъ еще приданъ болѣе приличный видъ.

9) Есть также недоразумѣнiя, основанныя на неразборчивости присланныхъ изъ губернiй рукописей, но немного; напримѣръ: пакаче (получше), ни въ какомъ случаѣ не можетъ говориться во Владимiрѣ, при самомъ низком говорѣ на о; да сверхъ того здѣсь вмѣсто к надо читать н: поначе. Равно у насъ нѣтъ слова наговка, ни даже въ Ирбитѣ, и надо читать начовка, ночовка, то–есть лотокъ.

10) О неполнотѣ я здѣсь и говорить не смѣю: передъ нами одинъ только опытъ, за который мы должны быть чрезвычайно признательны, пожелавъ, чтобы нашлось болѣе подражателей и послѣдователей.

11) Наконецъ, о неудобствѣ расположенiя этого словаря говорено было выше: не знаемъ, какъ приступиться, какъ пользоваться этимъ дорогимъ подаркомъ. Гораздо полезнѣе бы расположить словарь такимъ образомъ, чтобы можно было отыскать и сравнивать реченiя, и этому отвѣчалъ бы второй или пятый отдѣлъ предположеннаго мною словаря.

Кончимъ благодарностiю за то, что есть и какъ оно есть. За Русскою Академiею — неотъемлемая заслуга, что она первая издала словарь русскихъ областныхъ словъ.

В. ДАЛЬ, Д. Ч. Общ. Iюль 1852. Нижнiй.