Болотная жизнь

«Как говорит русская пословица: было бы болото, а черти найдутся.

Москва также строилась на холмах и болотах. По одной из версий, имя Москва на финских наречиях означает «коровья речка» либо «коровий брод». Хотя и в праславянском языке корень mosk значил «вязкий, топкий» или «болото, сырость, влага». Утверждают, что сходно звучало и одно из названий женского полового органа. Хотя, с другой стороны, и «мозг» – слово того же корня.

Московские хляби и топи отражены в названиях Болотная площадь (у которой есть и новейшая политическая мифология), Балчуг (болото по-татарски), Поганый брод (Театральная площадь), Моховая улица, церкви Воскресения на Грязи и Троицы в грязех. Обширные болота располагались близ Комсомольской площади, у Савеловского вокзала, на Трубе и Самотеке.

Возьмем для примера Сукино болото в районе нынешнего Южного порта. В 1929 году здесь появился тепличный совхоз «Текстильщики». В справочнике 1931 года упоминается «Болото им. Каменева, быв. Сукино». А в пору создания автозавода ЗИС появилась брошюра «Детройт на Сукином болоте».

При этом болотная почва обладает консервирующими и мемориальными свойствами. В Великом Новгороде именно благодаря ей сохранились знаменитые берестяные грамоты.

Так что музейная функция свойственна болоту изначально.

Александр Дугин, руководствуясь теорией воображения Жильбера Дюрана, пытается установить место русских среди других народов. Дюран выделял три режима человеческого воображения: «дневной» – героический диурн и два «ночных» – два ноктюрна, мистический и драматический. Типичные носители диурна – германцы, включая англосаксов. Носители мистического ноктюрна – русские и финны, а ноктюрна драматического – китайцы и латиноамериканцы.

Важнейшие мотивы диурна – полет и падение, скалы и пропасти, битва (со зверем или врагом), победа над смертью, образы меча и стрелы. Ночь ужасна, животные – враги, демонизируются также женщины и пища. Диурн – это режим аскезы.

Для мистического ноктюрна важен образ чаши – эвфемизация бездны. Ужас падения здесь вытесняется блаженной дремой погружения. Другие ключевые образы – нора и яма, круг и овал, вода и Мать-земля. Близко лежит и интегральный образ болота. Животные – не враги, а побратимы; возможен даже брак со зверями (Маша и Медведь). А смерть можно и обмануть, как Бабу-ягу.

По Дугину, русские былины – классическое издание диурна (хотя архаические былины изобилуют хтоническими мотивами).

Режим мистического ноктюрна, утверждает Дугин, заставляет докапываться до центра вещей. «Русские философы и поэты говорили о вечной женственности русской души. Феминоидно-мистический тип готов принести в жертву свое «я» и размазаться по миру, чтобы его объединить, склеить, собрать воедино. Посмотрите на англичан или испанцев, которые, захватывая новые области, привозят рабов, уничтожают и подавляют местное население. Русские строят империю совершенно иначе. Действует русский клей, который выстраивает особую империю ночи, империю сна, собирающую народы и пространства».