15 мая 2023, 16:59
Польский учёный из Кракова Роман Дыбоский был призван на Первую мировую в австрийскую армию в августе 1914 года. В декабре 1914 года попал в русский плен. В итоге в России он провёл почти семь лет, с 1915-го по 1921 год, и проехал всю страну - последним его пристанищем стал Дальний Восток.
В 1922 году в Польше он написал книгу «Семь лет в России и в Сибири. 1915-1921. Приключения и впечатления». В этой книге, в частности, он описывал, как выглядел белый террор в Приморье в 1919 году:
«После неуклюжего красного террора лишь при власти белых город (Хабаровск) узнал, до чего может доходить настоящий террор. Атаман Калмыков начал свое правление с акта, от которого у всего населения похолодела кровь. В городе тогда существовал оркестр, составленный из австрийских пленных, профессиональных музыкантов. Он играл при всех без исключения властях, в зимнем сезоне 1917-1918 годов дал двенадцать симфонических концертов и доходами от них обогатил все без исключения местные благотворительные учреждения. Тотчас же после вступления войск Калмыкова в его штаб поступил донос, что один из музыкантов дал у себя переночевать какому-то удирающему из города большевику. И что же происходит? На другой день утром оркестр в полном составе идёт по главной улице города, направляясь на репетицию. Его настигают калмыковские казаки и, немилосердно избивая всю дорогу, гонят вдоль главной улицы на высокий скалистый берег Амура. Они выставляют несчастных музыкантов над обрывом, расстреливают всех 36 музыкантов на глазах прогуливающейся публики и сбрасывают трупы вниз на скалы!
Отныне долгие недели гроза немого ужаса висела над городом. О первой расправе местные газеты даже писать не смели; а дальше ежедневно несколько или даже больше десятка жертв арестовывалось, заключалось в арестантский вагон на железнодорожном вокзале и без суда расстреливалось возле семафора, часто принудив их предварительно выкопать для себя могилы. Расстреляли хабаровского аптекаря, который одалживал деньги пленным после Брестского мира; расстреляли руководителя местного бюро Шведского Красного Креста, который, может быть, и действительно участвовал в каких-то политических интригах с военнопленными, но во всяком случае был шведом и гражданином нейтральной страны. Расстреляли его помощника, норвежца, и несколько человек из персонала, среди них и ни в чем не повинную машинистку, молодую эстонку, которая училась у меня английскому языку.
После этого скандальнейшего нарушения международного права на другой день с византийским коварством объявили в газетах, что швед и норвежец сбежали из-под стражи, и каждый добропорядочный российский гражданин, который узнает о месте их пребывания, обязан о том донести. Как гончий пес, целыми днями шастал с патрулем по городу главный следователь калмыковского штаба, дезертир из чешской армии, человек, несомненно страдавший какой-то mania homicida [манией убийства].
Так восстанавливал «законный порядок» в Хабаровске после большевиков казацкий атаман Калмыков.
С высоты Кадетской горы, из своей главной квартиры в великолепном здании кадетского корпуса, японская дивизия с нечеловеческим спокойствием взирала на свирепый калмыковский террор в городе. С той же горы во время каких-то беспорядков она бомбардировала город так, что население (и в том числе мои знакомые поляки) убегало, спасая свою жизнь и оставляя имущество на произвол судьбы. В злоупотребления Калмыкова его японские благодетели не вмешивались; лишь по делу о расстреле шведского представителя Красного Креста они возбудили следствие, да и то чисто демонстративное. Всё их поведение на Дальнем Востоке вызывало во мне такое впечатление, что они были заинтересованы исключительно в том, чтобы как можно больше русских - под любыми партийными знаменами - поубивали бы друг друга и это освободило бы место для японской колонизации, и, более того, чтобы они убивали друг друга как можно дольше, поддерживая естественное для японской политики состояние хаоса и беззакония».