Город-герой и брошенная армия

19 июля 2021, 14:07
9 мая в постсоветских странах – не только день Победы. Ровно за год до окончания 2-й мировой войны в Европе, 9 мая 1944 года, был освобожден Севастополь. Его принято называть «городом русской славы». И это – важнейший кирпичик в политико-идеологических конструкциях, применяемых и 70 лет спустя – в наши дни. В том числе – для обоснования оккупации и последующей аннексии Крыма Россией в феврале-марте 2014 года.

На самом деле было бы честнее (отнюдь не отнимая славы у сотен тысяч безвестно павших, а наоборот – отдавая почести брошенным и забытым) назвать Севастополь городом «преданных героев». Тем более, что именами предавших, увенчанных при жизни орденами, звездами и эполетами, после смерти названы многие улицы города, пишет в статье для BSNews Андрей КЛИМЕНКО.

Официально отлакированная история войны, именуемой Великой Отечественной, с «брежневских» времен остается главным, если не единственным, аргументом легитимности империи – и той, в одночасье исчезнувшей в 1991, и той, которую РФ пытается воссоздать сейчас. Страх потерять эту «легитимность» приводила и приводит к современным «путинским» запретам исторических исследований, публикаций, а иногда и просто сомнений.

В 2001 в издательстве «Таврида» вышла книга участника войны, флотского офицера Игоря Маношина «Героическая трагедия: О последних днях обороны Севастополя (29 июня — 12 июля 1942 г)». Если бы не малый тираж, она, возможно, взорвала бы сознание многих.

Сегодня мы знакомим читателя с некоторыми отрывками из этого труда. Ибо подлинная история, как и подлинный героизм – это не только и не столько пафос победных парадов.

Брошенная в Севастополе 80-тысячная армия, по замыслу командования, всего лишь «прикрывала эвакуацию» нескольких сот адмиралов, генералов и высших офицеров.

4 июля 1942 года Совинформбюро сообщило, что по приказу Верховного Командования Красной Армии 3 июля 1942 года советские войска оставили Севастополь. В сообщении отсутствовала информация об эвакуации Приморской армии и частей береговой обороны Черноморского флота. Долгие годы этот вопрос (о том, что эвакуации не было – А.К.) замалчивался. Серьезных исследований о последних днях обороны не проводилось. Материалы о негативных последствиях военных операций наших войск были закрыты для широкого исследования.

Приморская армия и береговая оборона Черноморского флота были оставлены сражаться до последнего и в количестве около 80 тысяч человек, значительную часть которых составляли раненые, попали в плен.

В то же время, в результате спешно организованной операции по эвакуации старшего командного состава армии, флота и города, в ночь с 30 июня на 1 июля 1942 года было вывезено подводными лодками и транспортными самолетами 600 человек руководящего состава. А в последующие дни — на сторожевых катерах, тральщиках, подводных лодках, буксирах — еще около 2400 человек командиров.

Сопротивление продолжалось до 12 июля 1942 года, когда под скалами 35-й батареи были пленены последние защитники Севастополя. Отдельные группы укрывшихся в недоступных местах берега от Херсонесского маяка до мыса Фиолент продолжали сопротивление и попытки прорваться в горы до 17 июля.

Большинство попавших плен погибли при конвоировании или в концлагерях. Комиссары, коммунисты, евреи расстреливались на месте либо в фильтрационных лагерях. В большей части события и подвиги защитников Севастополя тех последних дней остались неизвестными страницами войны.

«Если эвакуировать армию, то были бы потеряны армия и флот, оказавшийся сильно уменьшившимся из-за потерь в боях. В конечном счете, была потеряна армия, но сохранен флот». Адмирал Ф. Октябрьский, командующий Черноморским флотом и Севастопольским оборонительным районом.

В мае 1961 года в Севастополе проходила военно-историческая конференция, посвященная 20-летию начала героической обороны. Ее участник полковник Д. И. Пискунов (бывший командующий артиллерией 4-го сектора обороны Севастополя – ред.) написал об этом в своей работе «Заключительный этап обороны Севастополя 1941–42 гг.»:

Попытки объяснить причины, по которым не была эвакуирована Приморская армия, вице-адмирал Ф. С. Октябрьский сделал в заключительном сообщении, когда ушел президиум. Объясняя причину несостоявшейся эвакуации Приморской армии, он сказал следующее:

Товарищи, обстановка тогда сложилась трудная. Севастополь был блокирован с земли, с воздуха и моря. В конце июня блокада достигла наивысшего предела. Даже подводные лодки не были в состоянии достигнуть берегов Севастополя, а о достижении их надводными кораблями и говорить не приходилось. В этих условиях встал вопрос, как быть? Если эвакуировать армию, то были бы потеряны армия и флот, оказавшийся сильно уменьшившимся из-за потерь в боях. В конечном счете, была потеряна армия, но сохранен флот.

Ясней, пожалуй, не скажешь, почему защитники Севастополя оказались в плену у немцев. Один из ветеранов обороны, прошедший плен, запомнил слова Ф. С. Октябрьского, сказанные на одном из последних совещаний в июне 1942 года. Он сказал «Не дам больше топить корабли».

Д. И. Пискунов по этому поводу сказал так:

«Я хочу поделиться общим настроением наших участников обороны, которые оказались в плену. Общее настроение было такое — нас сдали в плен. Мы бы еще воевали и дрались. Я наблюдал людей. Ведь многие люди плакали от обиды и горечи, что так бесславно кончилась их жизнь, вернее служба в армии (103).

К сожалению, Ф. С. Октябрьским не были освещены не только вопросы эвакуации, но не было сказано о моральной стороне Херсонесской трагедии. В его ответе была видна только беспощадная логика войны.

30 июня командование СОР (Севастопольский оборонительный район – ред.), помня о майской директиве Буденного, что переправы на Кавказ не будет, приняло решение доложить не напрямую в Ставку, а своему непосредственному начальству – Кузнецову (адмирал, нарком ВМФ СССР – ред.) и Буденному (маршал, командующий Северо-Кавказским фронтом – ред.) – о невозможности более удерживать Севастополь. И просить разрешения в ночь на 1 июля вывезти самолетами 200–500 ответственных работников и командиров на Кавказ. Фактически это была просьба об эвакуации.

В 9.00 30 июня за подписью Октябрьского и Кулакова (член военного совета СОР, дивизионный комиссар – ред.) была послана телеграмма, которая другим лицам из руководящего состава СОР не была известна вплоть до последнего заседания военного совета флота. Вот ее текст:

Противник прорвался с Северной стороны на Корабельную сторону. Боевые действия протекали в характере уличных боев. Оставшиеся войска устали (дрогнули), хотя большинство продолжает героически драться. Противник усилил нажим авиацией, танками. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, в таком положении мы продержимся максимум 2–3 дня.

Исходя из данной конкретной обстановки, прошу Вас разрешить мне в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200–500 человек ответственных работников, командиров на Кавказ, а также, если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова.

Об этой телеграмме, писал Н. Г. Кузнецов, мне доложили в 14.00 30 июня. Армейское командование в Краснодаре еще болезненно переживало недавнюю катастрофу на Керченском полуострове. Было ясно: Севастополь придется оставить. Поэтому, еще не имея согласия Ставки, я приказал немедленно ответить вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому:

«Нарком Ваше предложение целиком поддерживает». Переговорив по телефону со Сталиным, я в 16.00 послал военному совету ЧФ вторую телеграмму: «Эвакуация ответственных работников и Ваш выезд разрешены. Таким образом, 30 июня Ставка приняла решение оставить город.

Немедленное мое согласие с предложением военного совета флота объяснялось не только обстановкой, но и тем, что он хотел оставить в Севастополе руководить обороной генерал-майора Петрова со своим штабом, который мог бы руководить обороной до последнего момента».

Маршал Буденный в свою очередь доложил в Ставку, что «Севастопольский оборонительный район подготовленных рубежей более не имеет. Боеспособность войск в результате утомления снизилась, оказать скорой помощи защитникам Севастополя с моря и с воздуха командование Северо-Кавказским фронтом не может».

Буденный просил подтвердить задачу войскам СОР – вести борьбу до конца, чтобы вывезти все возможное, и прекратить подвоз пополнений и продовольствия в Севастополь.

Но военный совет СОР принял решение о быстрой частичной эвакуации. Помимо ответственных работников города, высшего командного состава армии и флота, указанных в телеграмме в Москву и Краснодар, было решено вывезти также старший командный состав армии и флота.

Интересно воспоминание Н. М. Кулакова в его книге «Доверено флоту»:

В тот день еще не на заседании военного совета, а наедине со мной, командующий заговорил о возможной эвакуации, в частности о том, что надо постараться сохранить нужные армии и флоту кадры…

Действительно, командный состав Приморской армии и Береговой обороны флота обладал бесценным боевым опытом. Это были грамотные, закаленные еще в приграничных сражениях, а затем и в 250-дневной обороне Севастополя командиры и политработники. В целом Приморская армия и части Береговой обороны ЧФ в то время были одними из лучших в составе Красной Армии.

Весь план командования СОР был рассчитан на быстроту исполнения и скрытность. Как и чем планировался их вывоз? В Севастополе находились две подводные лодки Л-25 и Щ-209, пришедшие 29 июня с грузом боезапаса, и после выгрузки которого, согласно приказу, лежали на грунте в районе 35-й береговой батареи в ожидании особого распоряжения.

В ночь на 1 июля ожидался прилет очередной группы транспортных самолетов с грузом продовольствия и боезапаса. Каждый самолет мог брать на борт 25–27 человек. Кроме того, еще с 29 июня 1942 года один из транспортных самолетов «Дуглас» после выгрузки был поставлен в отдельный капонир под строгую охрану бойцов группы особого назначения Черноморского флота (группа 017). Экипаж находился в готовности №1 в самолете. В резерв также были взяты два сторожевых катера СКА-021 и СКА-0101, которые находились на временной стоянке в бухте Казачьей, замаскированные в камышах.

Таким образом, для ответственных работников и высших командиров и политработников штабов армии и флота реально имелись средства эвакуации, а для вывоза старшего и остального комсостава планировалось прислать малые корабли типа базовых тральщиков и сторожевых катеров – морских охотников.

На проработку детальных вопросов перевозки, особенно морем, из-за срочности времени не было.

В войсках, как вспоминают ветераны обороны, об эвакуации не думали. Ведь был приказ драться до последнего. Жила еще надежда на лучший исход сражения.

Не дожидаясь официального решения Ставки, командование СОР с ночи 30 июня негласно приняло решение о подготовке к частичной эвакуации. В течение 30 июня в штабе шла скрытая работа по подготовке списков на эвакуацию.

Эвакуации в первую очередь подлежали высшее командование и командный состав от командира полка и выше, а также ответственные партийные и государственные работники города.

В первоочередном списке по архивным данным значилось от ЧФ — 77 человек, от Приморской армии — 78 человек.

Начальник связи флота капитан 1-го ранга В. С. Гусев:

Для эвакуации выдавались посадочные талоны отдельным людям согласно спискам. Среди связистов было больше людей, которые получили больше талонов. Видимо это получилось потому, что они обслуживали флагманский командный пункт.

В тот же день, 30 июня, к 19 часам был получен ответ из Москвы о разрешении эвакуации ответственных работников и выезд Военного Совета флота на Кавказ. Но это было только разрешение на выезд руководящего состава.

Как следует из высказываний вице-адмирала Ф. С. Октябрьского и маршала Н. И. Крылова, у командования СОР и командования Приморской армии дальнейшие намерения в связи с исчерпанием возможностей обороны были разными.

Если командование СОР считало необходимым произвести хотя бы частичную эвакуацию и вывезти, кроме руководящего состава города, армии и флота, также старший комсостав армии,то командование Приморской армии, не зная о планах командования СОР, было готово продолжать сражаться до последней возможности, руководствуясь директивой Буденного.

«Эта так называемая эвакуация была похожа на бегство начальства от своих войск…»

Д. И. Пискунов, полковник, командующий артиллерией
4-го сектора обороны Севастополя.

Принимая решение о частичной эвакуации в столь сжатые сроки, командование СОР не учло основного препятствия к полному выполнению задуманного плана — вероятность «стихии масс» в местах посадки.

Вот что говорил командир 109-й стрелковой дивизии генерал-майор П. Г. Новиков, находясь в плену:

Можно было бы еще держаться, отходить постепенно, а в это время организовать эвакуацию. Что значит отозвать командиров частей? Это развалить ее, посеять панику, что и произошло. А немец, крадучись, шел за нами до самой 35-й батареи.

Новиков обращает внимание на поспешность командования СОР по отзыву командиров и комиссаров соединений и частей, а вслед за ними — старшего комсостава армии, а потом и остального комсостава, сыгравшую основную роль в окончательной потере боеспособности армии, в ее быстром отступлении к району 35-й береговой батареи в течение 1 июля 1942 года.

Воспоминания старшего сержанта В. Е. Гурина о некоторых подробностях 30 июня на 35-й береговой батарее:

Внешнюю охрану батареи осуществлял отдельный батальон автоматчиков. Прибывшая на батарею парашютная группа особого назначения ВВС ЧФ была переименована в группу особого назначения ЧФ. Ее численность была доведена до роты за счет личного состава 35-й батареи. На группу были возложены охранные комендантские обязанности внутри батареи и на Херсонесском аэродроме.

С утра 30 июня и до 20 часов того же дня бойцами группы были освобождены все помещения 35-й батареи от многих военных и гражданских лиц, от штабных работников до адъютантов и ординарцев, которые находились там в ожидании получения пропусков на эвакуацию.

А после заседания Военного Совета флота и армии перед группой была поставлена задача по сопровождению командиров и ответственных лиц с посадочными талонами на рейдовый причал для посадки на подводные лодки. А также осуществлять охрану Херсонесского аэродрома во время прилетов транспортных самолетов, соблюдения порядка при посадке по посадочным талонам в условиях нахождения там неуправляемой многотысячной вооруженной массы военных и гражданских лиц.

В 19 часов 50 минут 30 июня 1942 года в одном из казематов 35-й береговой батареи началось последнее заседание военных советов флота и армии. Вице-адмирал Октябрьский кратко охарактеризовал обстановку и сказал, что на его телеграмму получен ответ от наркома ВМФ Кузнецова с разрешением на эвакуацию ответственных работников и командиров, а также санкционирован его выезд. Фактически это было разрешение на эвакуацию, которая началась официально с 21.00 30 июня 1942 года.

Подтверждалось предложение командования СОР об эвакуации в первую очередь высшего и старшего комсоставов. «Военные советы ЧФ и армии и ряд командиров и военкомов дивизий и бригад эвакуируются 01.07.42 г.».

Для руководства обороной в Севастополе и прикрытия эвакуации, на основании посланной Кузнецову и Буденному телеграммы, вице-адмирал Октябрьский предложил оставить генералов Петрова (командующий Приморской армией генерал-майор И. Е. Петров – ред.) и Моргунова (комендант Береговой обороны генерал-майор П. А. Моргунов – ред.), а через три дня и им приказывалось эвакуироваться.

Члены Военного Совета Приморской армии Чухнов (дивизионный комиссар И. Ф. Чухнов – ред.) и Кузнецов (бригадный комиссар М. Г. Кузнецов – ред.) предложили оставить [не генералов Петрова и Моргунова, а…] одного из командиров дивизий со штабом, так как руководить на таком уровне нечем.

Генерал Петров на вопрос Октябрьского о том, кого оставить в Севастополе, предложил оставить генерала Новикова – командира 109-й стрелковой дивизии, так как его сектор обороны обороняет Херсонесский полуостров, и остатки войск отходят туда же. Командующий согласился с этим предложением.

Последний приказ от 1.07.42 г. генерал-майору Новикову сводился к следующему: «Драться до последнего, и кто останется жив, должен прорываться в горы к партизанам». Для содействия генералу Новикову помощником по морской части был оставлен командир из штаба ЧФ — начальник морской конвойной службы штаба СОР капитан 3-го ранга А. Д. Ильичев.

Передача управления армии группе генерала Новикова в такой обстановке по сути была формальным актом, так как в следующую ночь он со своим штабом в соответствии с решением Военного Совета обязан был эвакуироваться на подводной лодке.

Обращает на себя внимание высказывания членов Военных Советов армии и флота, что соединений и частей по существу нет и что оборону практически держать нечем. Между тем, в донесении Октябрьского и Кулакова в Ставку из Новороссийска вечером 1 июля (по состоянию на 24.00 30 июня) докладывалось, что «оборону держат частично сохранившие боеспособность 109-я стрелковая дивизия численностью 2000 человек, 142-я стрелковая бригада — 1500 человек, 4 сформированных батальона из частей Береговой обороны, ВВС, ПВО и др. общим числом 2000 человек».

Буденный, согласовав решение по Севастополю со Ставкой, издал директиву для Севастополя, в которой генерал-майор Петров был назначен командующим СОР. Директивой предписывалось:

«Октябрьскому и Кулакову срочно отбыть в Новороссийск для организации вывоза раненых, войск, ценностей, генерал-майору Петрову немедленно разработать план последовательного отвода к месту погрузки раненых и частей, выделенных для переброски в первую очередь. Остаткам войск вести упорную оборону, от которой зависит успех вывоза».

Эта директива пришла на узел связи 35-й батареи с большим опозданием из-за выхода из строя радиоцентра. И пока шифровку обрабатывали, командующий Приморской армией генерал Петров со своим штабом был уже в море на пути в Новороссийск на подводной лодке Щ-209.

Конечно, генерал Петров лучше всех знал обстановку на фронте обороны. Армия знала и верила ему. Его имя для бойцов и командиров в тот тяжелейший момент, что «Петров с нами», подняло бы их моральный дух и силы сопротивления врагу.

Командование СОР, получив разрешение на эвакуацию ответственных работников и командиров от наркома ВМФ Кузнецова, не стало дожидаться директивы на эвакуацию от своего непосредственного командования — командующего Северо-Кавказским фронтом.

Было ли это решение ошибочным?

Генерал армии А. П. Белобородов:

…Если пришел твой последний час, умей встретить его как я. Поэтому всегда командующий разделяет судьбу армии. Таких примеров в минувшей войне было много. Иначе сложились обстоятельства при завершении обороны Севастополя. Имели ли они моральное право оставить своих подчиненных в такой критический момент? Вряд ли! Их бегство вызвало негодование и возмущение скопившихся на плацдарме бойцов и командиров.

Полковник Д. И. Пискунов:

Эта так называемая эвакуация была похожа на бегство начальства от своих войск.

О состоявшейся в ночь на 1 июля эвакуации командования СОР я узнал утром 1 июля по прибытии на 35-ю береговую батарею. В памяти были еще свежи воспоминания об удачной эвакуации Приморской армии из Одессы в октябре 1941 года. Поэтому никому в голову не приходила мысль о возможном плохом исходе дел под Севастополем и оказаться оставленным командованием на милость врага.

В личной беседе Д. И. Пискунов, говоря о поспешной эвакуации командования, заметил: «…по-моему, тут не выдержали нервы у командования».

Из писем ветеранов последних дней обороны следует: большинство из них не знало, что командование СОР оставляло их сражаться, чтобы прикрыть район эвакуации для вывоза только старшего командного состава армии и флота, которых к концу дня I июля было собрано на 35-й береговой батарее 2000 человек.

В то же время все защитники Севастополя надеялись на флот, на свою эвакуацию, но этого не случилось. «Мы верили флоту, мыслей не допускалось. Верили», — вспоминает лейтенант С. Н. Гонтарев. Так думало немало защитников Севастополя, оказавшихся на Херсонесском полуострове и вблизи него в те дни.

В этом смысле вполне справедливы слова пограничника, старшего лейтенанта Н. И. Головко: «Я считаю, что мы могли еще держать оборону, если бы не дрогнуло командование, которое должно было уходить последним!»

Вынужденность такой эвакуации с военной точки зрения, ее целесообразность объяснима. Что касается моральной стороны дела, то возможность спасти кадры начсостава армии и флота и сохранить надводные корабли от неизбежных больших потерь взяла вверх над всеми остальными отрицательными последствиями.

Несмотря на эти объективные обстоятельства, в исторической памяти защитников Севастополя, которые оказались в плену, отложилось то, что их тогда просто бросили. Скорее всего, это объясняется скоротечностью эвакуации, относительной скрытностью от войск, когда они узнали, что командование эвакуировалось. Это был тяжелый моральный удар.

Остатки Приморской армии и береговой обороны, согласно решению командования СОР, должны были выполнить свою последнюю боевую задачу — прикрыть район эвакуации для вывоза старшего комсостава армии, а затем драться до последней возможности или прорываться в горы к партизанам.

Прорваться в горы в условиях плотной блокады войсками противника по всей территории Гераклейского полуострова, как показали последующие дни, массе войск было невозможно. Армию, оставшуюся без боеприпасов, безусловно, ждал плен.

О возможности и целях эвакуации в войсках и среди населения города не было известно. Были слухи. По вспоминанию служащих военных предприятий и учреждений, с утра 30 июня их руководство получило указания всем работникам следовать на эвакуацию в бухты Стрелецкую, Круглую, Камышовую, Казачью и эвакуироваться на имеющихся плавсредствах.

Что касается количества раненых, брошенных в Севастополе, то цифры их весьма приблизительны – от 15 до 40 тысяч человек. Все медицинские учреждения армии и флота были оставлены на произвол судьбы…

Самым наболевшим и неразрешимым был вопрос с эвакуацией раненых, так как крупные корабли более не могли прорываться в Севастополь, не рискуя быть потопленными.

Лидер «Ташкент» был последним большим надводным кораблем, который смог забрать в ночь с 26, на 27 июня более трех тысяч раненых, женщин и детей. В ночь на 29 июня быстроходные тральщики «Взрыв» и «Защитник» вывезли еще 288 раненых. После этого раненые вывозились только самолетами транспортной авиации и подводными лодками.

Накануне немецкого наступления 29 июня и до 1 июля 1942 года все лечебные учреждения и раненые были перебазированы в район западного побережья Херсонесского полуострова. В целом, все медицинские учреждения армии и флота были оставлены на произвол судьбы, на милость жестокого врага, поскольку не было возможностей их вывезти.

Что касается количества раненых, оставленных в Севастополе, то цифры их весьма приблизительны. Согласно последнему боевому донесению Военного Совета СОР и ЧФ по состоянию на 24.00 30 июня 1942 года, не вывезенных раненых осталось 15 тысяч (158). Но уже в 1961 году в докладе вице-адмирала Октябрьского на военно-исторической конференции их количество увеличилось до 23 тысяч.

В 1968 году в Матросском клубе при открытии конференции по обороне Севастополя адмирал Октябрьский назвал цифру в 36 тысяч человек. Ряд авторов указывают, что к 4 июля 1942 года их было около 40 тысяч, из них в Приморской армии 36 тысяч.

К вечеру 30 июня берег Камышевой бухты в районе пристани, состоящей из 2-х барж у берега, оборудованных настилом и сходнями, был сплошь забит ранеными в ожидании эвакуации.

Там же находилась масса неорганизованных военных, отбившихся от своих частей или просто дезертировавших, и много гражданских — женщин с детьми, стариков. Люди метались по берегу, но никто толком не знал ничего об истинном положении с эвакуацией. Подходили из города все новые группы и одиночки военных и гражданских лиц.

Капитан 2 ранга И. А. Заруба:

Вместе с комиссаром отдела пошли в Камышовую бухту. То, что там я увидел, меня поразило. Толпы людей, солдаты, матросы с оружием и без. Все чего-то ждут. К пристани не подойти. Тысячи людей, шум крики. Решил пойти на 35-ю батарею. Это было в 1 час 35 минут 1 июля. Придя на 35-ю батарею к ее главному входу, увидел еще худшее. Весь дворик и коридоры навеса были переполнены комсоставом Приморской армии. Двери на запорах. Здесь я узнал, что 29 июня было дано распоряжение по армии всему старшему офицерскому составу оставить свои части. Части остались без управления. Все это было похоже на панику в полном смысле слова.

К утру 1 июля почти вся масса скопившихся в Камышовой бухте, за исключением раненых, покинули берег бухты. Еще ночью многие из них перешли в район 35-й батареи, аэродрома в надежде эвакуироваться самолетами либо кораблями с рейдового причала у 35-й батареи, слух о которых распространился.

У маяка, куда мы, раненые, пришли пешком под вечер 30 июня, уйдя из Херсонесского храма, — пишет комиссар батальона 2-го Перекопского полка морской пехоты А. Е. Зинченко, — тысячи солдат и раненых. Мы услышали команды через рупор, кому и где собираться. Но тысячная толпа была неуправляема. С Северной стороны немцы обстреливали район аэродрома. И было видно, как от разрывов летели во все стороны головы, ноги солдат.

Командование с трудом пробилось к самолету, многотысячная толпа бросилась к нему, но автоматчики охраны не подпустили ее. Некоторые из толпы открыли огонь по улетавшему самолету.

В то время как на 35-й береговой батарее шли организационные мероприятия, связанные с эвакуацией и передачей дел генералу Новикову, на Херсонесский аэродром начали приземляться двухмоторные транспортные самолеты «Дуглас».

Они поочередно заходили на посадку со стороны Херсонесского маяка. Посадочная полоса подсвечивалась. Самолеты после посадки моторы не глушили из-за периодического обстрела аэродрома. После быстрой выгрузки боезапаса самолеты принимали людей на медленном ходу, — вспоминает В. И. Мищенко, находившийся в 100 метрах от взлетно-посадочной полосы.

Находившаяся на аэродроме масса неорганизованных военных с оружием и без него, легкораненые, военные и гражданские лица с пропусками пытались попасть в самолеты. Комендант Херсонесского аэродрома майор Попов, на которого была возложена организация посадки на самолеты, самоустранился от своих обязанностей и улетел первым же самолетом. Впоследствии был приговорен военным трибуналом к расстрелу. Бежал к немцам.

Картину неорганизованной посадки на самолеты дополняет А. И. Зинченко:

Организовать нормальную эвакуацию было невозможно. Кто посильнее, тот и попадал в самолет. На 3-й самолет дошла и моя очередь, но когда я попытался влезть в самолет, один из команды по посадке ударил меня сапогом в голову так, что я потерял сознание. Брали в основном моряков, а у меня форма была сухопутная.

О тяжелой обстановке с посадкой на самолеты командование СОР знало. Поэтому был предусмотрен вариант эвакуации на подводной лодке.

Комендант Береговой обороны Моргунов:

Командующий (адмирал Октябрьский – ред.) и член Военного совета Кулаков и некоторые присутствующие должны были улететь самолетом. Контр-адмирал Фадеев на 2-й подводной лодке (Л-23) должен был ждать сигнала Октябрьского и только тогда уходить, так как не было уверенности, что группе Октябрьского удастся улететь самолетом, и тогда они должны были идти на второй подводной лодке. Телеграмму Фадеев получил уже поздно, с самолета. Выполнив задание, мы с Петровым ночью погрузились на лодку и на рассвете начали уходить.

Около часа ночи 1 июля 1942 года Октябрьский, Кулаков, Кузнецов, начальник тыла армии А. П. Ермилов и другие сопровождающие лица через люк, находящийся в коридоре у кают-компании 35-й батареи, спустились в поземный ход-потерну по винтовому трапу, вышли на поверхность и в сопровождении группы автоматчиков пошли на аэродром.

В целях маскировки, как писал Октябрьский после войны, работники Особого отдела накинули на него гражданский плащ, так как по их сведениям немецкая агентура охотилась за ним.

По словам командира самолета «Дуглас» Скрыльникова, посадка и вылет командования СОР проходила в драматической обстановке.

Посадке командования, сопровождающих лиц и вылету самолета могла помешать многотысячная толпа неуправляемых бойцов и командиров, гражданских лиц, пытавшихся улететь. Их возбуждение росло с каждым улетающим самолетом. Командование СОР с трудом пробилось к самолету.

Когда этот последний находившийся на аэродроме самолет завел моторы и стал выруливать на взлетную полосу, то, как пишет В. Е. Турин из группы особого назначения ЧФ, охранявшей самолет, многотысячная толпа бросилась к нему, но автоматчики охраны не подпустили ее. Некоторые из толпы открыли огонь по улетавшему самолету. Были ли это отчаявшиеся люди или немецкие агенты, трудно сказать.

После взлета последнего транспортного самолета с Херсонесского аэродрома оставшаяся масса людей с пропусками и без них к утру 1 июля укрылись в различных местах Херсонесского полуострова под скалами, в землянках и других местах, чтобы не стать жертвой авианалетов противника.

Часть из них, прослышав о приходе в ночь с 1 на 2 июля кораблей, ушли в район берега 35-й батареи. Некоторые укрылись в здании Херсонесского маяка, возле него, в других строениях. Возле маяка тогда оказалось, помимо военных, много гражданских лиц, в том числе партийных и советских работников, которые не могли улететь самолетами, но имели пропуска.

1 июля 1942 года, около 1 часа 30 минут ночи, Военный совет Приморской армии в составе Петрова, Моргунова, Крылова, Чухнова и других командиров спустились по винтовому трапу в левый подземный ход 35-й батареи и, пройдя ее, вышли на поверхность земли вблизи спуска к рейдовому причалу.

Причал охранялся автоматчиками из состава отдельного батальона охраны 35-й береговой батареи. На прибрежных скалах и в непосредственной близи от причала к тому времени собралось множество неорганизованных военных и гражданских людей.

Подполковник Семечкин, начальник отдела комплектования Приморской армии рассказал:

Мы шли на посадку — на подводную лодку. Я шел впереди Петрова. В это время кто-то из толпы стал ругательски кричать: „Вы такие разэтакие, нас бросаете, а сами бежите“. И тут дал очередь из автомата по командующему генералу Петрову. Но так как я находился впереди него, то вся очередь попала в меня. Я упал…

Шедший вместе со всеми начальник штаба Береговой обороны И. Ф. Кобалюк вернулся назад и передал, что остается на батарее, никуда не пойдет и погибнет вместе с батареей.

Переправляли людей на подводные лодки на небольшом буксире «Папанин» только тех, кто имел пропуска за подписью Октябрьского и Кулакова. В соответствии с решением Военного совета СОР, эвакуации в первую очередь подлежал только высший и старший комсостав от командира полка и выше. В список было включено от ЧФ 77 человек, а всего в списке числилось 139 человек (184).

Подводная лодка Щ-209 приняла на борт Военный Совет Приморской армии со штабом армии и в 2 часа 59 минут 1 июля вышла на Новороссийск, куда и прибыла после сложного похода 4-го июля около 8 часов утра. Подводная лодка Л-23 приняла на борт 117 человек руководящего состава. Прибыла в Новороссийск в 6.30 утра 3 июля.

«На всех имеющихся средствах из Севастополя вывезено 600 человек руководящего состава армии, флота и гражданских организаций», — докладывали Октябрьский и Кулаков Сталину, Кузнецову и Буденному 1 июля 1942 года в 21.15 из Новороссийска.

Сколько всего осталось в Севастополе бойцов и командиров, в донесении не сообщалосьНе докладывалось и о второй части плана эвакуации по вывозу старшего командно-политического состава армии и береговой обороны, собранного на 35-й береговой батарее, в ночь с 1 на 2 июля.

Провести многие сотни старших командиров среди многотысячной массы людей было очень трудно Несмотря на предупредительную стрельбу автоматчиков охраны, толпа, прорвав заслон, стремительно бросилась по всему причалу

В начале ночи 1 июля 1942 года генерал-майор П. Г. Новиков приступил к исполнению обязанностей старшего военачальника в Севастополе. Вся тяжесть руководства обороной последних рубежей по прикрытию предстоящей эвакуации старшего комсоставатеперь лежала на нем и его штабе.

Его помощник капитан 3-го ранга А. Д. Ильичев одновременно исполнял в Севастополе обязанности старшего морского начальника. Перед Новиковым и Ильичевым стояли задачи, поставленные Октябрьским:

Первому: силами оставшихся боеспособных частей армии и Береговой обороны прикрыть район эвакуации — рейдовый причал у 35-й береговой батареи и причал в Казачьей бухте;

Второму: организовать посадку старшего командно-политического начсостава армии и береговой обороны в ночь с 1 на 2 июля на высылаемых для этого из Новороссийска 4-х БТЩ (базовый тральщик – ред.), 10 сторожевых катерах — морских охотниках, а также пяти подводных лодках.

Как было уточнено позже начальником штаба флота Елисеевым, эвакуация на этом должна была заканчиваться. Такое решение командования СОР подтверждается телеграммой Елисеева, посланной Новикову 1 июля 1942 года:

По приказанию КЧФ «Дугласы» и морская авиация присланы не будут. Людей сажать на БТЩ, СКА (сторожевой катер – ред.) и ПЛ (подводная лодка – ред.). Больше средств на эвакуацию не будет. Эвакуацию на этом заканчивать.

В то время, как скрытно началась эвакуация руководящего состава Приморской армии, флота и города, сильно поредевшие остатки соединений и частей переходили на последние рубежи обороны.

Ночью войска покидали город и на его окраинах вливались в общий поток. Часть войсковых подразделений переходила на новые позиции, другие следовали к бухтам и Херсонесскому полуострову. В этом потоке военных шли многочисленные жители города с вещами в надежде эвакуироваться, хотя официально эвакуация не объявлялась.

Херсонесский полуостров является самой западной частью Крымского полуострова. С трех сторон его омывает Черное море. В самой западной части его на мысе Херсонес стоит одноименный с мысом Херсонесский маяк высотой 59 метров.

Большая часть полуострова ровная. На нем расположен Херсонесский аэродром. У основания полуострова возвышенность, выступающая в сторону моря плоским мысом длиной до 400 метров и высоким почти 40-метровым крутым, обрывистым берегом. На самой верхней части возвышенности расположена 35-я береговая батарея, первая башня которой находится от берега примерно в 40 метрах.

К утру 1 июля все помещения батареи были переполнены в основном старшим командным составом армии. Оторванные от своих частей, которые из последних сил сдерживали вражеские атаки, командиры находились в тревожном состоянии ожидания предстоящей эвакуации. Для «поддержания духа» многие из них употребляли боевые сто грамм американского коньяка, имевшегося на батарее по поставкам «ленд-лиза».

Скученность, ожидание эвакуации, неопределенность создавало на батарее напряженную обстановку, которая еще более усилилась после эвакуации командования СОР. В этих условиях перед помощником генерала Новикова по морской части капитаном 3-го ранга Ильичевым стояла непростая, если не сказать большего, задача по организации эвакуации.

Сначала надо было весь начсостав записать в список распределения по кораблям, затем организовать их проход к рейдовому причалу, когда вокруг будут находиться массы людей. Затем организованно произвести посадку на сторожевые катера с последующей пересадкой на тральщики.

К ночи на 2 июля количество людей в районе берега у причала 35-й батареи составило по оценкам очевидцев более 10 тыс. человек. Единственным удобным путем вывода начсостава к причалу был путь по подземному ходу батареи.

Провести многие сотни старших командиров среди многотысячной массы людей было очень трудно, но другого выхода не было.

Запись шла целый день, а наверху шли жесткие бои. С наступлением вечерних сумерек, когда стихали боевые действия, на протяжение всей ночи территория полуострова и района, примыкающего к 35-й береговой батарее, преображалась и становилась многолюдной. Все ждали «эскадру». Это слово наиболее часто встречается в воспоминаниях участников обороны последних дней, бывших в то время там.

Основная масса людей, наслышанная, что в ночь на 2 июля к причалу 35-й береговой батареи придут корабли, подходила туда. Много военных и гражданских лиц, не говоря уже о многочисленных раненых, находилось по берегам Камышевой и Казачьей бухт.

По воспоминаниям А. В. Суворова:

…Район 35-й батареи был переполнен кошмарными событиями. Творилось что-то несусветное. Огромная масса раненых взывала о помощи, просили пить. Многие просили пристрелить, чтобы избавиться от неимоверных мучений. Многие здоровые воины были безоружны, так как побросали оружие, когда кончился боезапас. Но стихийно формировались отдельные группы для сдерживания врага и защиты маленького клочка земли на Херсонесе. У этих групп оставались считанные патроны и гранаты.

В район рейдового причала у 35-й батареи прибывали массы неорганизованных военных от красноармейца и краснофлотца до командиров всех званий, а также много гражданских людей. Стоял шум, гомон, хаотическое движение этой массы людей. Иногда среди них разрывался снаряд. Гибли люди, но боязнь попасть в плен была сильнее смерти, и это чувство, владеющее каждым из них, придавало неодолимое стремление попасть на заветную спасительную палубу ожидавшихся кораблей.

На причале и на подступах к нему стояли краснофлотцы-автоматчики из батальона охраны 35-й береговой батареи. Они строго следили, чтобы никто не мог проникнуть на причал.

Полученная днем шифровка начальника штаба флота Елисеева, что кроме указанных кораблей и подлодок этой ночью, больше ничего не будет, и что надлежит эвакуацию на этом заканчивать, ставили капитана 3-го ранга Ильичева как ответственное лицо за организацию эвакуации и генерала Новикова в тяжелое моральное положение.

Но приказ есть приказ, и надо было его выполнять. Они не могли представить, что стихия масс нарушит все планы эвакуации начсостава.

В то же время, командиры сторожевых катеров и тральщиков, спешивших к причалу 35-й батареи, не могли себе представить трагической обстановки на последнем клочке Севастопольской земли.

Первым кораблем, прибывшим к причалу 35-й батареи из Новороссийска, был сторожевой катер СКА-052. С причала катер заметили и осветили ракетой. Подошли к причалу, и тут на него без всякой очереди прыгнула масса людей. Катер накренился. Дали задний ход, чтобы не лечь на борт. Потом спустили шлюпку и подобрали плавающих людей. Прибыли в Новороссийск.

Учитывая предстоящие сложности с эвакуацией через рейдовый причал на прибывающие корабли, Новиков и Ильичев решили подготовить запасной вариант эвакуации штаба дивизии либо на подводной лодке, либо на самолете. Для чего сначала дали шифровку на одну из подводных лодок, находящихся в районе 35-й батареи или вблизи нее. Но подводные лодки не могли всплыть и выйти на связь из-за действия вражеских катеров противолодочной обороны и поэтому не смогли передать шифровку.

Примерно между 22.00 и 23.00 генерал Новиков и сопровождающие его командиры начали выходить из 35-й береговой батареи через амбразуру башни.

Как написал полковник Пискунов со слов начальника штаба 95-й стрелковой дивизии, выходившего вместе с генералом, на их пути встала стихия из находившихся на батарее людей, которые внимательно следили за деятельностью Новикова.

Пристань и вся дорога к ней были забиты людьми. На пристани почти все лежали. Раздавались выкрики: «Погрузка раненых в первую очередь!». Генерал Новиков шел без гимнастерки — возможно из-за раненой руки, а может и потому, чтобы не привлекать внимание немецких агентов.

Прошло какое-то время, когда с моря послышался гул моторов. Томительное ожидание многотысячной толпы военных и гражданских людей на берегу, раненых на причале сменилось на реальную надежду эвакуироваться — с моря показались три сторожевых катера, один из которых стал помалу сдавать кормой к причалу.

В этот момент толпа на берегу стала неуправляемой. Катер ударился бортом в первый пролет причала, что-то затрещало, заслон из моряков-автоматчиков охраны не выдержал.

Несмотря на предупредительную стрельбу автоматчиков охраны, толпа, прорвав заслон, стремительно бросилась по всему причалу. Под ее напором по всей длине причала были сброшены в воду не только находившиеся на причале раненые, но и первые ряды людей прорвавшейся толпы, оказавшиеся на краю его.

Немного погодя рухнула секция причала вместе с людьми. В воде образовалось «месиво» из барахтающихся и пытающихся спастись сотен людей, часть которых утонула. Но напор не ослабевал, и люди по инерции некоторое время падали в воду.

Подходивший к первому пролету катер сильно накренился от нахлынувших на его палубу людей, которые почти все, не удержавшись, попадали в воду. Катер выпрямился и отошел от причала. Командир в мегафон передал, что посадка невозможна и катер отошел несколько дальше в море. Многие вплавь поплыли к катеру.

В момент прорыва заслона  охраны причала часть толпы бросилась по подвесному мостику-настилу, чтобы добраться до скалы, на которой находилась группа генерала Новикова. Но на своем пути встретила автоматчиков охраныкоторые открыли предупредительный огонь, а потом и огонь на поражение, так как ничего не помогало.

Об этих обстоятельствах свидетельствует старшина 1-й статьи И. И. Карякин:

…Вечером 1 июля я и старшина 2-й статьи Н. Рыбцов пробрались по подвесному мостику вплотную к скале. На пристани и мостике была сплошная масса людей. На скале находился капитан 3-го ранга Ильичев, оставленный Октябрьским старшим по эвакуации. Его попытки освободить мостик для прохода людей, подлежащих эвакуации, успеха не имели.

Он сам и его автоматчики стреляли в передних, не давали вплавь добираться до скалы, били короткими очередями. Нам удалось выбраться на берег и с наступлением темноты, спрятав оружие в скалах, вплавь, скрываясь под настилом мостика, добрались до скалы, где сидели, держась за канаты, пока не подошел сторожевой катер СКА-0112. Пользуясь темнотой, мы прыгнули на катер. Было один или два часа ночи. После принятия людей и как только на катер зашел Новиков, катер отвалил и ушел в море.

Никто не мог предположить, что из-за стихии масс обвалится часть настила рейдового причала и неуправляемые массы военных и гражданских людей займут плотно всю оставшуюся целую часть причала и все подходы к нему с берега, чем полностью исключат возможность эвакуации старшего комсостава через рейдовый причал.

Всю ночь 2 июля продолжалось спасение защитников Севастополя у берега 35-й батареи. Командиры сторожевых катеров самостоятельно принимали решение о подходе к берегу, но большинство из них в этой сложной обстановке принимали людей на плаву или с разных подручных средств.

Ночью 2 июля ждали прихода кораблей не только у рейдового причала 35-й береговой батареи. Их ждали и на берегах бухт Казачьей и Камышевой и даже Круглой.

Молча, с надеждой, что еще подойдут корабли, смотрели защитники Севастополя вслед уходящим кораблям. Они не могли поверить, что помощи больше не будет.В сознании не укладывалось, что они фактически брошены на произвол судьбы, на милость врага.

В предрассветное утро 2 июля 1942 года, несмотря на то, что корабли ушли с рейда 35-й батареи, на полуразрушенном причале, возле него и на высоком берегу продолжали стоять плотной стеной тысячи бойцов, командиров и гражданских людей, все еще надеявшихся, что еще подойдут корабли.

Они не могли поверить, что их больше не будет, и поэтому упорно стояли, не двигаясь с места, вглядываясь в темноту ночного моря.

В итоге, к утру 2 июля 1942 года на берегах Херсонесского полуострова, Камышовой и Казачьей бухт и в других местах оказались оставленными на произвол судьбы десятки тысяч защитников Севастополя, в том числе раненых, без боеприпасов, без продовольствия и пресной воды.

Спрашивается, зачем, зная, что кораблей для эвакуации не будет, собрали столько участников обороны, сняв с передовой, где еще можно было оказывать сопротивление. Участники боев говорили: «Будь мы в окопах, только последний солдат Манштейна дошел бы до Херсонеса».

Ограниченная эвакуация с уходом на рассвете 2 июля 1942 года двух тральщиков и семи сторожевых катеров с рейда 35-й береговой батареи, взявших на борт в основном с воды около тысячи человек, фактически закончилась. Приход в следующую ночь пяти сторожевых катеров и нескольких подводных лодок не мог решить проблему.

Разрозненные остатки войск в количестве около 50-60 тысяч (по другим оценкам – до 80 тысяч человек), из которых около половины, если не больше, были раненые, лишенные единого командования, боеприпасов и продовольствия, пресной воды, несмотря на героическое сопротивление, были обречены на поражение и плен.

Попытки прорыва в горы большими группами через плотные заслоны противника оказались безуспешными. Смогли пробиться только малая часть небольших по численности групп бойцов и командиров, партактива города, судьба которых была не менее трагична.