Гумус для исторического оптимизма

Согласно Ахиезеру (и многим другим) Русско-российская история не просто циклична, но каждый её период (я называю их «эонами») не просто является противоположностью предыдущего, но нацелен на его идеологическое (или, если угодно, социокультурное) преодоление.

С этой точки зрения Послеавгустовский «эон» (Второй цикл Ахиезера) был антисоветский и антикоммунистический. Однако сейчас мы видим, что криптогосударственной идеологией стала апологию СССР и Российской империи именно как его предшественника.

И в этом ирония истории, поскольку в СССР утверждение о том, что Советский Союз – реинкарнация Российской империи классифицировалась как «антисоветская пропаганда». Хотя молча это так и воспринималась прокоммунистической частью русских националистов. Однако признавать это официально было невозможно*, потому что пропаганда для нерусских была основана на тезисе о замене Тюрьмы народов Пролетарским интернационализмом.

Так вот, я обнаружил, что под конец своего существования политика преодоления прошлого периода всегда сменялась возвращение к нему. Так в начале 70-х последовательная борьба с попытками встроить в советскую идеологию реабилитацию имперской политики царизма и русских национально-религиозных традиций* (за что журнал «Октябрь» громил «Молодую гвардию») была отменена, и параллельно с ползучей ресталинизацией началась ползучая «ресвяторусизация».

Возражавший против этого глава отдела ЦК КПСС А.Н.Яковлев*** (он понимал, что, начав притворятся Романовской империей, придётся пройти её путь до конца) был отправлен на 10 лет в «политическую ссылку»**** - послом в Канаду.

Как видим, путь от ереси до официоза «реабилитация Руси» прошла за полтора десятилетия.

Аналогичные процессы шли в три последних десятилетия Романовской империи. До 1840-х Пётр и его преемники рассматривали свою империю как ученика Европы. После европейских революций и в связи с появлением Уваровской доктрины (я бы даже сказал Уваровско-Тютчевской) Россию перевели уже в разряд «подмастерьев» - членов цеха, уже имеющих свой взгляд на дальнейшее развитие Европы, в то время как перед этим ограничивались поддержкой консервативных концепций де Местра и Меттерниха.

А потом довольно быстро произошёл возврат к казалось бы забытой на два столетия идеи «Святорусскости» - противопоставлению либеральному или консервативному, но буржуазному, конституционалистскому Западу Панславизма (доктрина Особого пути славян, отторгающих романо-германский декаданс). 
Даже «Русская идея» либеральнейшего Владимира Соловьёва требовала глобальной власти русского царя (при унии православия и католицизма, поглощающей и евангелические деноминации), уравновешенной лишь свободой выражения своего мнения интеллектуалами («свободными пророками»). 
Для европейца конца 19 века это звучало бы как сделанное сегодня приглашению выйти из ЕС и вступить в «Русский мир»*****… 

Апофеозом этого культа Допетровской Руси стал роскошный костюмированный бал Зимнем дворце в феврале 1903 года, в стиле теремов второй половины 17 века. Это как если бы кайзеровские придворные переоделись в рыцарей. Через два года японская армия лишила Николаевскую империю статуса сверхдержавы. С особым цинизмом…

Если обратится к предыдущему периоду истории Руси – именно Московской («Святой»), проникнутой византийским изоляционизмом и историческим катастрофизмом, то за полвека до Петровской «голландской» вестернизации мы видим последовательные попытки вестернизации в виде «полонизации-украинизации». В том числе в виде восстановления прав аристократии («шляхетства»), два века придавленной московским «православным султанизмом», и прямо продиктованной выпускниками академии Петра Могилы церковную реформу, серьёзно модернизировавшей теологию.

Таким образом, мы видим, что конец каждого периода Русско-Российской истории отмечается отказом от выполнения его исторической сверхзадачи. Поэтому и советский ренессанс позднего путинизма есть явный признак завершения нынешнего исторического этапа.  
_______

* Точно также историки церкви не могли вслух сказать, что раннехристианские общины были еврейской ересью (строго говоря, такова защитная позиция апостола Павла перед императорским судом). Это позволено говорить только историкам религии.

** Для нерусских реабилитация этих традиций до 1988 года считалось «проявлениями буржуазного национализма». В 1988 году это стало госидеологией всех республик.

*** Только что награждённый орденом Октябрьской революции за пропагандистско-идеологическое обеспечение интервенции в Чехословакию в августе 1968 года.

**** Брежнев сказал: «Он хочет поссорить нас с академиками» - русские статусные гуманитарии уже были почти сплошь русскими националистами.

****** Не могу удержаться: Сара, я вступил в партию! – Ой, Хаим, с тобой всегда так, то в партию, то в новых туфлях - в собачьи какашки…

Приложение. Механизм самоликвидации

Катастрофическое военно-техническое отставание Московского царства от соседних империй – Польско-Литовской и Шведской, вызванное тем, что «византийская» цивилизационная матрица обрекала Русскую субэкумену на циклизм, угрожала повторением судьбы Иранской, Делийской и Китайской империй, встретивших натиск европейцев рыхлыми и бессильными.

Поэтому началась «полонофильская» вестернизация Фёдора Михайловича и Софьи Алексеевны. Уже церковной реформой был совершён разрыв со «Святой Русью», началась рационализация теологии и бюрократизация церкви.

Однако Пётр Алексеевич, начиная «Петербургский эон», резко порвал с планом по созданию «шляхетской» элиты, порвавший с московскими традициями холопства. Он избрал «немецко-голландский» вариант модернизация - с опорой на «выдвиженцев», на неоопричную Гвардию, ставшую первой в Русской истории настоящей «партией власти». Не нужна была ему и «римскообразная» влиятельная Русская церковь.

Когда Александр Александрович и его несчастный сын попытались остановить более чем вековой процесс идеологической европеизации (уваровщина и тютчевщина были попыткой стать консервативным полюсом, но всё-таки Европы) и объявить для Империи «Особый Славянский путь», то они исходили из чёткого понимания (такого же как и путинистов), что европеизации неизбежно ведёт к конституционализму и политическому либерализму, что Западный путь – это многопартийный парламент и права личности, защищённые законом.

Поэтому они и нарядили на знаменитом февральском «теремном» балу 1903 года знать в боярские одежды, что подсознательно убегали на четверть тысячелетия в прошлое, когда ни о какой свободной прессе и «ответственном министерстве» (правительстве, формируемом парламентским большинством) и речи быть не могло.

Но очевидно, что модернизаторы-большевики всю эту костюмированную архаику отринули, хотя именно они-то и восстановили Московское царство как Третий Рим – ядро Всемирной Мессианской державы, реализовали утопию Достоевского о государстве-церкви, заменили элиту «русских европейцев» на служивое сословие и ещё один извод опричнины.

Перед ЦК КПСС сорок лет назад во весь рост встало понимание не просто банкротства коммунистического проекта (как социал-прогрессистского), но и даже банкротство «реального социализма», как авторитарно-патерналистской альтернативы демократическому капитализму. Это, в свою очередь, неизбежно влекло делегитимизацию идеократической и «проектной» системы, а значит и её крах. Потому что превращать Советскую власть («Софью Власьевну») в федеративное лево-социал-демократическое государство они не хотели, и как показал опыт перестройки, и не могли.

Поэтому был избран исторически проверенный путь замены «светлого будущего» на «светлое прошлое» - вместо построения коммунизма и освоения планеты и космоса систему стали обосновывать как реинкарнацию Российской империи («вечной России»). 
Пиком этого стали торжества по поводу 1000-летия крещения <Киевской> Руси, на фоне которых 170-летие Маркса и 140-летие «Коммунистического Манифеста» даже не упоминались. 

Если же вернуться в начало 70-х, то тогда же была прекращена истерическая «антимещанская» кампания, ибо власти был нужен массовый тип пассивного потребителя-конформиста. Начался культ краеведения и патриотизма «малой родины», которые относились только к России и были латентными формами легитимации русского «романтического» национализма.

Таким образом, вычленим следующее. 
Власть* пытается остановить социально-исторические процессы, в перспективе угрожающие её монополии и могуществу. Поскольку эти процессы являются органическим развитием тенденций данного цивилизационного этапа, то внешне это выглядит как полная смена парадигмы. И такая смена безошибочно указывает на историческую исчерпанность. 

Однако, при начале следующего исторического цикла отбрасывается и предыдущая политика, хотя, казалось бы, она как раз и шла в русле нового парадигмы. Но теперь требуется куда более радикальный подход и решение совершенно иных исторических задач.

Николай Александрович мог мечтать о замене многопартийной Думы Земским собором, но на повестке дня оказалась куда более архаическая модель «Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». И ЧК-ГПУ было куда более последовательным возращением к опричнине, чем провокаторская и репрессивная практика Охранного отделения.  
Путин, разумеется, превратил Госдуму в Верховный Совет СССР, но её следующий состав вполне возможно будет скорее напоминать Конвент. Каковой и был образцом для Ленина и Свердлова, когда они создавали Советы.

______

* Разумеется, власти очень хорошо помогает в этом и "общество", поскольку ощущение исчерпанности избранной социокультурной модели объективно поощряет поиски альтернатив, причём, преимущественно в самом простом варианте - как "зеркальный" антипод существующего.