Как антисемитизм белых помешал расследованию убийства царской семьи

Первым следователем стал Наметкин — и был почти тут же убран курировавшим расследование генералом Дитерихсом. Ему вменили в вину приверженность законности. Вторым следователем стал Сергеев. И его спустя короткое время отстранили от дела, обвинив в «еврействе». Верхушку белых не устраивало то, что оба следователя расследовали убийство вместо того, чтобы сразу «обвинить во всём евреев».

17 июля 1918 года по приказу Уралсовета были расстреляны бывший царь, его семья и его приближённые. Расследование этого дела идёт в России до сих пор: проводятся генетические экспертизы, церковь настаивает на дополнительном «опросе свидетелей». Между тем, расследование убийства могло бы быть завершено следователями Колчака ещё по горячим следам, летом 1918 года. Почему это не было сделано, упоминает в своей книге «Цареубийство в 1918 году» советско-израильский историк Михаил Хейфец.

Мифы окружают не только само преступление, но и следствие. Вот, например, как описал следствие профессор Пайпс, которого я сам называл лучшим знатоком общей истории России:

«Первые несколько месяцев были упущены, так как следователи не прилагали никаких серьёзных усилий в расследовании событий. В январе 1919 г. адмирал Колчак, объявивший себя к тому времени Верховным правителем России, передал руководство следствием генералу М.К.Дитерихсу. Последний был некомпетентен в делах судопроизводства, и в феврале на его место был назначен адвокат из Сибири Николай Соколов. Следующие два года Соколов полностью посвятил себя работе, без устали допрашивая свидетелей и выискивая любые вещественные доказательства и всякого рода сведения, могущие пролить свет на происшедшие события».

Здесь перепутано всё, что только можно перепутать! Разумеется, Колчак не передал ведение следствия Дитерихсу — именно потому, что тот являлся некомпетентным в делах судопроизводства. Следствием занимались юристы. Генералу же поручили то, что называется «политическим курированием».

Николай Соколов заменил не генерала, а выпихнул из дела предыдущего юриста-следователя, показавшегося тогда неудобным для «политических инстанций», — ситуация в принципе хорошо знакомая советским людям.

Кстати, был он в прошлом вовсе не «адвокатом из Сибири», а напротив, следователем по особо важным делам из европейской части страны (из Пензы).

Занимался следствием не «следующие два года», а неполный год в России (с февраля и до конца 1919 года, когда армию Колчака практически вытеснили из России), а за границей опять-таки не два года, а до самой смерти, приключившейся пять лет спустя от разрыва сердца во Франции (23 ноября 1924 года).

Меня не следует подозревать в придирках по мелочам: я бы не упоминал о них вовсе, если бы не ошибка, сделанная Пайпсом в начальной фразе цитаты, — об «упущенном следователями времени», о том, что первые следователи не прилагали серьёзных усилий в противовес старательному Соколову.

Против этой легенды, лишь изложенной, но отнюдь не сочинённой Пайпсом, выступал ещё в 1920-х годах Борис Бруцкус. Он единственный защищал честь юристов, заплативших за верность правосудию своими жизнями.

Почему царской семье не помогли офицеры Генштаба

Итак, в ночь с 16 на 17 июля семья Романовых была расстреляна. Через пять дней на городском митинге объявил о казни царя областной военный комиссар Филипп (Исаак? Исай? Шай?) Голощёкин. Екатеринбургская публика «сообщение о расстреле Романова встретила бурным выражением восторга». Ещё через три дня, утром 25 июля, в город ворвались легионеры-чехи и войска эсеро-кадето-меньшевистского правительства.

Если верить их командованию, наступление было ускорено, чтобы освободить Николая II. «Но ворвавшиеся в Екатеринбург чехословацкие и русские отряды скоро поняли, что опоздали» (Н.Росс). Собранная этим историком информация выпукло характеризует уровень мышления и мораль множества белых офицеров. Атаку на город они повели в лоб, не озаботившись созданием подпольной группы в самом Екатеринбурге. Не нужно родиться великим мудрецом, чтоб догадаться: если красных прижмут настолько, что они не сумеют вывезти Романовых из города, пленников просто убьют.

Имелась ли у белых физическая возможность для создания особой группы в тылу противника? По случайности в эти дни в Екатеринбурге находилась эвакуированная туда от немцев Академия Генерального штаба. Направленный из Петрограда подпольной организацией гвардейский капитан Малиновский сумел завербовать пятерых её слушателей-офицеров, потом ещё семерых. Поставленной ему от генерала Шульгина задачей являлся сбор информации и подготовка, по его выражению, «увоза» семьи. Малиновский наладил контакты с кем-то в охране, отправлял информацию в столицу, но ни разу не получил ответа, и ни копейки никто не отправил в помощь его группе.

«Что же можно было сделать без денег? — показывал он потом Соколову. — Стали мы делать, что могли. Уделяли из своих порций сахар. Кулич испекла моя прислуга из хорошей муки, которую удалось достать. Все эти вещи дошли до назначения. Так ничего и не вышло с нашими планами, за отсутствием денег, и помощь Августейшей семье, кроме посылки кулича и сахара, ни в чём ином не выразилась». За два дня до падения города он с 37 коллегами ушёл навстречу чехам.

Между тем 38 опытных офицеров гвардии могло вполне хватить, чтобы справиться с охраной ДОНа: все её смены, вместе взятые, насчитывали 75 человек, которых стрелять научили в процессе прохождения караульной службы в тюрьме.

Что касается темпа лобового наступления белых, то большевики успели сами эвакуироваться, семьи вывезли и архивы и расстреляли в местной тюрьме всех, кого пожелали.

Ворвавшись в город, монархисты прибежали в дом Ипатьева, побродили по опустевшим комнатам убитой и ограбленной семьи и разобрали находившиеся там мелочи на сувениры. При всём знании беспредельной жестокости красных воинов, не могу не заметить: в аналогичной ситуации красные заслали бы агентов для удара изнутри по тюрьме; иначе продумали бы план наступления, предварительно перерезав коммуникации отступления противника на Москву и Пермь; в случае убийства Ленина не бродили бы по месту преступления в поисках памятных о таком событии вещиц. Вышесказанное помогает понять некоторые причины победы красных, а не белых в гражданской войне.

Лишь к вечеру 25 июля поставленный комендантом караул прекратил поток «посетителей» в Ипатьевский дом.

Чем не устроил следователь Наметкин

Хотя Уралсовет ещё за трое суток до падения города официально уведомил население о казни царя, но прошло несколько дней, пока, по выражению свидетеля-офицера, у его коллег не возникли «сомнения в благополучии Августейшей семьи». Некий поручик, скрывавшийся при красных в окрестностях, сообщил коменданту: возле деревни Коптяки, в урочище «Четыре брата», мужиками найдены три топаза, пряжка от пояса с гербом, пряжки от жилетов и подвязок, мелкие вещицы, а также крест, украшенный малыми бриллиантами и изумрудами, — всё сильно обгоревшее.

Офицеры разыскали в городе следователя Алексея Наметкина и приказали начать расследование. Наметкин объяснил, что по закону может начать дело лишь по предписанию прокурора. Прокурора поискали, не нашли и потребовали, чтобы следователь вёл дело по приказу военных властей: «А то нас тут 12 человек, и мы особенно просить не станем». Он понял «толстый намёк» и послушно поехал на место находки драгоценностей, за 18 километров к северу от города.

(К слову, городской прокурор за трое суток до этого дня, ещё 27 июля, успел допросить первого свидетеля по делу.)

Прибыв на место, обнаружили недавние кострища и приступили к поискам следов преступления. Нашли большой бриллиант, осколки жемчугов и изумруда, куски обгорелой одежды, припахивавшие керосином. Стены ближайшего «сухого колодца» были «избиты» осколками ручной гранаты. Следователь, как пожаловались офицеры его преемнику, вовсе не искал ничего, а лишь «что-то писал в книжечку» (неужели они искренно не понимали, что всё найденное полагается неукоснительно заносить в протокол?)

Раздосадованные, они потом сами, уже без него, приступили к допросам окрестных крестьян. Без успеха.

Алексей же Наметкин, вернувшись в город, поехал к прокурору за предписанием начать дело. Он-то понимал, каким непростым оно будет, какие обширные полномочия понадобятся. Назавтра изъял все собранные вещественные доказательства из военной комендатуры, ещё через день допросил первую свидетельницу — крестьянку, давшую описание грузовика с трупами и лиц, ехавших в нём, потом допросил ещё двух свидетелей из Коптяков. Пять дней осматривалось и описывалось место убийства — Дом особого назначения. Там Наметкин выявил первые фамилии лиц, предположительно участвовавших в преступлении. На обоях обнаружил надпись: «Комендант дома особо важного А.Авдеев» и рядом химическим карандашом: «Шура». На внешней стене уборной надпись «Сидоров», на стене в комендантской комнате список номеров телефонов: «военный комиссар Анучин», «председатель Чудскаев», «комиссар Жилинский», адрес квартиры комиссара Голощёкина, рецепт, выписанный на фамилию «Мошкин», адрес на конверте: «Дом особого назначения, и.д. коменданта т. Никулину» и т.д.

Все действия Наметкина, обозначенные в протоколах (одно описание места преступления, сделанное им, занимает в сборнике Н.Росса 15 книжных страниц), перечислены мною умышленно: допрошено трое свидетелей, осмотрены и описаны предполагаемое место совершения преступления и предполагаемое место уничтожения трупов, выявлены фамилии лиц, включенных потом в перечень разыскиваемых преступников или свидетелей. Заняли эти действия ровно неделю: «Настоящим уведомляю Вас, что в заседании общего собрания от 25 июля (7 августа н. ст) с.г. постановлено производство предварительного следствия по делу об убийстве бывшего Государя императора Николая II возложить на члена суда И.А.Сергеева, освободив вас от производства по настоящему делу.

И.д. председателя суда (подпись неразборчива). Сдал на 26 пронумерованных полулистах. И.о. следователя Наметкин».

Следствие в «национальном духе»

Что произошло? Вот как описывает ситуацию Бруцкус: «Справедливость, разум и закон предписывают следователю собрать достоверный фактический материал и, основываясь на нём, восстановить картину преступления. Обратный образ действий, т.е. указание желательных, но ничем ещё не уличенных преступников с заданием группировать и подготовить материал против заранее определённых лиц с незапамятных времён известен тайным судилищам. Пользуются им и теперь в деспотиях, действующих голым насилием. Какой же метод был использован правительством Колчака в лице Дитерихса? Через неделю, 7 августа, ведение следствия было отнято у Наметкина. О причинах столь резкой меры Дитерихс наивно проговаривается: Наметкин не хотел вести следствие в национальном духе, он настаивал на том, что намерен подчиняться требованиям закона.

Что значит — в национальном духе? Объяснение этим словам можно найти в первых же страницах книги Дитерихса. «Требование русского национального духа, — продолжает Бруцкус, — состояло в том, чтобы в убийстве были обвинены евреи, и генерал Дитерихс, не считаясь ни с какими фактами, во вступительных словах своей книги прямолинейно заявляет: «Русский народ участия в этом убийстве не принимал». Дополнительно генерал разъясняет, что евреи руководствовались намерением уничтожить православную церковь — не христианство, а именно православие. В таких идеях обязывался вести дело следователь. Наметкин, ссылавшийся на закон, должен был уйти».

Доказывая, что причина увольнения Наметкина была именно такой, Бруцкус процитировал Соколова: «Поведение Наметкина вызвало сильное негодование в обществе. В чистоту его беспредельного уважения к закону не верили. Одни обвиняли его в трусости перед большевиками, другие шли в своих подозрениях ещё дальше».

Ещё один следователь — «криптоеврей» Сергеев

Сменил Наметкина екатеринбургский судья Иван Сергеев, ведший дело полгода, до февраля 1919-го. Он сначала завершил осмотр места преступления и обнаружил в дымоходе два документа, которые в момент сжигания архива ДОНа были втянуты воздушной струёй наверх и уцелели. На одном значилось: «20 июля 1918 года получил Медведев от коменданта Дома Юровского десять тысяч восемьсот рублей (10.800)». Другой был ещё важнее: расписание смен охраны с обозначением всех фамилий сотрудников тюрьмы, дежурств, постов. Плюс ещё были найдены новые росписи охранников на стенах и, наконец, надпись латинскими буквами на стене той комнаты, где, по предположению следователя, произошло убийство:

Balsdtzar ward in selbster Nacht

Von seinen Knechten umgebracht.

Надпись была идентифицирована как заключительное двустишие из стихотворения Генриха Гейне «Валтасар» (в стихотворном переводе на русский оно звучало так:

В ту ночь, ещё не взошла заря,

Рабы зарезали царя.)

Сергееву довелось допросить почти всех важнейших свидетелей, давших решающие показания по той части преступления, которая касалась непосредственно Екатеринбурга: комиссара Саковича, красноармейца Летемина, камердинера Чемодурова, начальника охраны ДОНа Медведева. Им были подготовлены важнейшие экспертизы, в частности, произведена выемка частей стен и пола со следами пулевых попаданий и штыковых ударов. Вряд ли кто-нибудь сочтет такую работу незначительной.

Однако судью Сергеева генерал Дитерихс, курировавший следствие по политической линии, невзлюбил ещё пуще, чем Наметкина: «Он тоже оказался не свободен от бациллы законности».

Довольно быстро удалось генералу установить, что «хотя Сергеев не сочувствует изуверской политике и поступкам Бронштейна, Янкеля Свердлова и Исаака Голощёкина, евреев Сафарова, Войкова и их единомышленников, но Сергеев сторонник евреев Керенских, более умеренных, не таких кровожадных».

Поняв это, Дитерихс занялся генеалогией неприятного екатеринбургского судьи и установил (на страницах своей книги), что Сергеев — сын крещёного еврея, крещёный еврей, просто еврей, наконец, еврей, втайне сочувствовавший врагу. Руководя следствием по раскрытию «преступления, инспирированного по замыслу и особенному руководству евреев», такой Сергеев непременно должен был заниматься вредительством. Он и занимался -раскрытая генералом схема ничем не отличалась от позднейшей кулацко-специалистской модели начала 30-х годов.

Сергеев, например, дал объявление в газетах, прося лиц, что-либо знавших об обстоятельствах преступления, являться в местные прокуратуры и приносить свидетельские показания. Акция провалилась, Сергеев признал: люди боялись свидетельствовать в ходе гражданской войны — не поплатятся ли за опасные показания, попав потом в руки возможных победителей? Генерал же разгадал замысел криптоеврея: «Сергеев сделал это (публикацию в газете), чтобы предупредить через печать Янкеля Юровского, Исаака Голощёкина и Янкеля Свердлова, чтобы они приняли меры, т. к. следствие началось».

Сергеев тоже был убран из следствия, и его место занял следователь Соколов».