Комиссары себя не обижают...

Начал читать отличную книгу «Американцы в Москве. 1930-1940».

О помощи американцев в построении СССР.

Есть там воспоминания посла США в СССР Дэвиса – он прибыл в Москву в январе 1937 года, и затем не пропустил ни одного заседания суда над высшими большевиками – «врагами народа». Дэвис обеими руками поддерживал Сталина и его политику. Дэвис был женат на самой богатой женщине Америки, Мэрджори, которая прибыла вместе с ним в Москву. В 1941 году он выпустил воспоминания о своей работе в СССР.А в 1946 году в США вышла книга его личного водителя, Силиберти – это уже взгляд на СССР не глазами начальника, а работяги.

Понравилось описание посла Дэвиса, как он описывал роскошный образ высшего сталинского начальства.

«5 февраля (1937 года) Силиберти отвёз мистера и миссис Дэвис в загородный дом наркома внешней торговли А.П Розенгольца. Чарли, возивший на родине Марджори Пост Дэвис, видел роскошные особняки американских миллионеров и мог судить, что «комиссарская дача» Розенгольца «не уступала домам миллионеров на Лонг-Айленде». Правда, были здесь и свои особенности - «башня с часовым», «окружавший усадьбу высокий зелеёный забор с колючей проволокой поверху», охранники, злая собака на цепи у гаража (такую злющую собаку Чарли видел впервые), которую Розенгольц кормил сам и не позволял это делать никому другому. Силиберти было любопытно узнать, какие машины стоят в гараже у советского начальника. Он перечисляет: «16-циллиндровый кадиллак-седан, 8-циллиндровый паккард-седан и советский М-1 фордседан». Оборудован гараж, на его профессиональный взгляд, был не хуже, чем у какого-нибудь американского миллионера. Пока Силиберти ожидал посла, он видел бессчётное количество сновавших взад-вперед лакеев и официантов и подумал: «Неплохо для слуги народа в социалистической России, где все должны быть равны».

Посол Дэвис также отметил, что «эти комиссары себя не обижают». «Необычным и интересным ланчем» на даче Розенгольца Дэвис остался доволен. Ему понравился большой, удобный дом, хорошо и со вкусом обставленный тяжеловатой мебелью немецкого стиля, и хозяин дома, человек, на его взгляд, чрезвычайно деловой. «Думаю, он может быть нам полезен», - написал он в письме пресс-секретарю Рузвельта Стивену Эрли. Понравились послу и гости Розенгольца - Ворошилов, поразивший его военной выправкой и умом, «спокойный, бесстрастный, высокообразованный, способный, мудрый» Вышинский, «стремительный, как рапира» Микоян.

Интересную запись о визите к Розенгольцу, его гостях и, в частности, о Микояне оставила и миссис Дэвис.

Это был первый выход супруги посла в московский «свет», и, естественно, ей были интересны новые люди, их манеры, поведение, внешность. Она не могла не удивиться, когда Микоян предложил её падчерице, двадцатилетней Эмлен Найт Дэвис, осушить рюмку водки: «Пей до дна!». После ланча все перешли в гостиную, где их ждали «огромный слоёный торт и кофе». «Микоян, - пишет Марджори, - принялся с восторгом расписывать свою экскурсию по фабрикам Frosted Foods». Член совета директоров компании General Foods, которая занималась также производством и распространением замороженных продуктов, она знала о командировке наркома пищевой промышленности Микояна в Америку в 1936 году, когда он посетил, кроме прочего, и фабрики заморозки.

В Америке у неё было несколько роскошных резиденций, в том числе вилла Мар-а-Лаго во Флориде (принадлежит в настоящее время Доналду Трампу). Вероятно, отсюда её особый, почти профессиональный интерес к интерьерам комиссарских дач. В то время как Чарли разглядывал машины в гараже, Марджори заглянула в спальню Розенгольцев: «В спальне самая современная мебель, гигантская кровать, кружевное покрывало; огромная ванная с большой белой кушеткой, туалет старомодный с бачком наверху, русский умывальник, глубокая ванна, полотенца длиной два ярда с кистями», - записала она свои впечатления».

«Настоящим успехом миссис Дэвис в Москве стало приглашение её на дачу к жене Председателя СНК СССР Полине Жемчужиной (Марджори неизменно называет её по фамилии мужа - «мадам Молотова»), возглавлявшей Управление парфюмерно-косметической, синтетической и мыловаренной промышленности. Среди гостей были только женщины - жены комиссаров, причём все они работали: хозяйка, «мадам Молотова, мадам Чубарь, мадам Крестинская, мадам Стомонякова». 

Миссис Дэвис оставила в альбоме несколько строк о даче Молотовых и продиктовала мужу свои впечатления, которые он включил в книгу: «Дом современный, большой, довольно простой. Хороший вкус - обстановка подходящая, хотя ощущения уютного, обжитого пространства нет. Прихожая, большая лестница, гардеробы, т.д. Гостиная просторная. Никаких фотографий или безделушек. Большая столовая, огромные створчатые окна. Стол украшен цикламенами - 3 дюйма каждый. На полу восемь или десять кадок с кустами цветущей сирени - белой и бледно-фиолетовой. На столе самые разнообразные закуски. Ланч обильный, множество блюд: три мясных, шесть рыбных».

Для Силиберти поездка на дачу Молотовых стала событием по-своему не менее важным, чем для миссис Дэвис, недаром он посвятил ему целую главу своей книги («Дворецкого Молотовых скрягой не назовёшь»). Подобно миссис Дэвис, он тоже внимательно изучал, как живут советские комиссары и их жёны, подмечал детали и, хотя за одним столом с ними не сиживал, многое для себя понял. Чарли прикинул, что усадьба Молотовых раза в два больше, чем усадьба миссис Дэвис на Лонг Айленд (тоже не маленькая - «около 200 акров», уточнил он), а дом - по крайней мере не меньше, чем у неё. Теплиц у комиссара так много, что Чарли не удалось их сосчитать («у миссис Дэвис их четыре», ещё раз уточнил он). Больше всего поразило Силиберти угощение: «Что это был за ланч! Еды мне предложили столько, что мне и за неделю всего не съесть. Пять рыбных блюд, пять - мясных, самые разнообразные салаты, вина, ликёры. От вина я сразу отказался, я не пью на работе. Да, это был настоящий банкет». Впервые в жизни Чарли видел «салат, похожий на букет цветов». «Никогда не забуду такого угощения, - заключил он, - я ел в некоторых из самых богатых домов Америки и могу сказать, что советские кушанья лучше. Кроме того, дворецкие в Америке - любители по сравнению с дворецким мадам Молотовой».

На обратном пути в машине Миссис Дэвис и её секретарша Эдит Уэллс делились впечатлениями от визита на комиссарскую дачу. «Вы заметили крем для бритья Barbasol в ванной?», - спросила у своей спутницы миссис Дэвис, которую удивило, что советский комиссар пользуется американским кремом, который был тогда очень популярен в США. Всю дорогу они разговаривали, но Чарли не прислушивался: он «глубоко задумался», и суть его размышлений свелась к следующему: «Эти комиссары отлично устроились». Он вспоминал русских, работавших в обслуге посольства, которые забирали домой всё, что не доедали американцы, старушку, которая не могла прийти в себя от счастья, когда он подарил ей пачку чая, своего русского знакомого, который просил принести ему банку американских мясных консервов. Ещё один знакомый из русских пригласил его на обед, но еда была такая, что Чарли лишь «из вежливости потыкал вилкой», но заставить себя есть не смог. Однажды, возвращаясь из очередной загородной поездки посла, он увидел поразившую его картину: женщины стирали бельё в проруби».

Философия советской «правящей верхушки» - «много для немногих и мало для масс» - неприятно поразила и Ирену Уайли, жену американского дипломата, работавшего в американском посольстве в Москве при прежнем после Буллите. «Безумное обилие еды, характерное для всех официальных застолий, столь разительно отличалось от пустых полок в магазинах и оскудевших рынков, было так непохоже на рацион простых людей, который состоял в основном из капусты, картофеля и грубого хлеба, что являло собой абсолютное отсутствие человеческой порядочности у советского начальства», - вспоминала она.

Силиберти удивляла роскошь, которой окружили себя большевистские комиссары, удручало убожество жизни россиян и неравенство, которое он не ожидал увидеть в советской России. Что касается посла и его супруги - по выражению Дэвиса, «типичных капиталистов», - то для них многое в Москве тоже стало неожиданностью, правда, приятной. Дэвисы скоро убедились в том, что, как писал Юджин Лайонс, «в Москве большевики ведут себя подобно римским патрициям. Русские проявляют большую склонность к этому независимо от их политики». С восторгом рассказывает Марджори о приёме, который устроил Литвинов в честь министра иностранных дел Финляндии: мужчины во фраках, дамы в вечерних туалетах, стол великолепно сервирован, голубой с золотом царский фарфор «неописуемой красоты», замечательное угощение, бальный зал, отличный оркестр, «было очень весело!»

Советская Россия при Сталине неуклонно движется к капитализму. В своём дневнике в письме сенатору Пэту Гаррисону, в «строго конфиденциальных» депешах госсекретарю, а потом и в интервью американским корреспондентам Дэвис утверждал, что «советы возвращаются к капиталистическим принципам, несмотря на их заверения в верности коммунизму». Аргументировал Дэвис свой вывод ростом социального неравенства, то есть отказом от идеи бесклассового общества. «Система извлечения прибыли правит Россией», - утверждал он.

Особое положение правительственных чиновников и членов партии Дэвис принял за отказ от идеи «бесклассового общества». Дачи советских бонз - за аналог особняков американских миллионеров. Классовыми привилегиями, по наблюдению Дэвиса, пользуются также «писатели, артисты, даже руководители джаз оркестров», которые высоко оплачиваются и таким образом имеют возможность приобретать предметы роскоши. Все они хотят потреблять, как богатые американцы».