Наша сегодняшняя “прогулка” не совсем обычна. Мы вновь говорим о том уникальном периоде в истории Калининградской области, когда русские (точнее, советские) переселенцы жили бок о бок с немцами, ещё не депортированными из Восточной Пруссии.
Офицеры и солдаты насиловали немок
Это было странное и страшное время, до сих пор практически не изученное. Может, ещё и потому, что не вписывается ни в одну из идеологических “моделей”: при советской власти говорить о том, как наши офицеры и солдаты насиловали немок и простреливали почтенным фрау щёки, если фрау не торопились расстаться со своими обручальными кольцами и нательными крестиками - говорить об этом было нельзя.
Не упоминать об этом - при тысячах живых свидетелей! - тоже.
Ну а сейчас... во-первых, вообще не до нашей истории. А во-вторых, вроде как бы не принято вспоминать о великой войне в патетическом тоне. Хотя пафос здесь был бы вполне уместен: в сущности, отношения между победителями и побеждёнными могли обернуться ТАКОЙ кровавой баней, такой кромешной жутью, перед которой померкла бы даже сожжённая эсэсовцами Хатынь. Но - не обернулись.
“Немцы, уже достаточно оголодавшие в городе, - вспоминает Надежда Агафонова, в звании старшего лейтенанта принимавшая участие в штурме Кёнигсберга, - потоками шли туда, где их никто не ждал. Окружали советские кухни, и женщины молча подталкивали своих детей, чтобы те попросили хлеба. Как правило, мы не отказывали, когда была возможность, жалели...” (“Восточная Пруссия глазами переселенцев”).
Спас радистку Кэт и её ребёнка
Интересно, что среди этих детей мог оказаться и Отто Миллиелис, впоследствии сыгравший в культовом советском фильме “Семнадцать мгновений весны” Гельмута - того самого немца, который ценой собственной жизни спасает радистку Кэт и её ребёнка.
Отто Миллиелис родился под Кёнигсбергом. В январе сорок пятого они с матерью успели эвакуироваться в Берлин. Правда, он всё равно стоял с котелком у советской полевой кухни, только в Берлине. А спустя много лет, в интервью, говорил о том, что каша, которую каждый день насыпал ему кто-нибудь из советских поваров, спасла ему жизнь. И в фильме он играл честно - считая, что его отец, доведись ему оказаться в подобной ситуации, поступил бы так же, как Гельмут. Но отцу не довелось - погиб на Восточном фронте, под Сталинградом.
Кстати, Миллиелис дублировал Штирлица, когда фильм шёл по немецкому телевидению. И интонации, по отзывам очевидцев, были вполне тихоновскими.
“Да, с взаимопониманием дело обстояло плохо, - свидетельствует Михаэль Вик в книге “Закат Кёнигсберга”. - Мы старались побыстрее выучить русский, и некоторые проявляли при этом поразительные способности. Всё чаще можно было услышать разговор на смешанном языке. Если мы с укоризненным видом указывали на тела жестоко убитых, русские пожимали плечами и возбуждённо говорили о матери, отце, сестре или брате, которые тоже погибли, и рассказывали, с непонятными нам подробностями, о своей разрушенной родине и обо всём ужасном, что там произошло”.
Цех по разделке людей
Профессор Вильгельм Штарлингер в книге “Границы советской власти” пишет о том, что 400-граммовые хлебные пайки, нерегулярные, недостаточные и предназначенные только для трудоспособного взрослого населения, вплоть до лета 1946 года были единственным продуктом питания, выдававшимся немцам.
Зимой 1945-1946 годов были официально зарегистрированы случаи каннибализма. Врачи обнаружили, что на рынке предлагают человеческое мясо. То же касалось и поступивших в продажу биточков.
А потом был обнаружен в городских развалинах настоящий мясной цех по разделке людей, которых заманивали, убивали, а мясо, сердце и лёгкие пускали в переработку.
В пик эпидемии тифа, осенью 1945 года, Кёнигсберг потреблял воду из загрязнённых колодцев и воронок. Летом 1945 года мухи размножились в таком количестве, что густыми роями облепляли все сосуды, каждый кусок хлеба, свежие экскременты...
До зимы 1945/1946 года всё немецкое население было завшивлено, но не имело и не получало никаких дезинфицирующих средств.
Крысы плодились так стремительно, что начали нападать на спящих людей и отгрызать им носы, пальцы, отхватывать куски щёк и т.д., и т.п.
“Эпидемии в Кёнигсберге протекали в самых примитивных условиях <...> Нередко создавалось впечатление, будто провидение и природа желают проверить, сколько способен вынести человек и как он поведёт себя в условиях свободного распространения инфекций”, - говорит Штарлингер.
Дети пухли от голода
Впрочем, профессор констатирует и тот факт, что ПОЧТИ ТАК ЖЕ жили и первые советские переселенцы. Голод, грязная вода, вши, отсутствие гигиенических средств, нищета, болезни - всё это было ОБЩИМ для ВСЕХ жителей экс-Восточной Пруссии, вне зависимости от их национальной принадлежности. Исключение составляли крупные советские и партийные работники, офицеры “высшего эшелона”, члены из семей, но это уже другая история.
Переселение осуществлялось неграмотно. Люди, приехавшие в область осенью и зимой 1946 года, не имели возможности посадить огород и целиком зависели от “пайкового довольствия”. Десятки тысяч людей оказались вообще без продовольственных карточек: все лимиты были исчерпаны, а люди ехали и ехали...
30 сентября 1946 года начальник областного управления по гражданским делам В. Борисов был вынужден издать приказ “Об экономии в расходовании хлеба”, по которому пайков лишались взрослые иждивенцы, в том числе женщины с маленькими детьми; престарелые родители, привезённые переселенцами с собой.
Работающим норма была уменьшена на 30%, совсем прекратилась выдача муки, хлеба и крупы на школьные завтраки.
Частная торговля теперь строжайше каралась. Торговать “с рук” разрешалось почему-то только чистильщикам обуви: шнурками, стельками, набойками, ваксой и гуталином.
От голода люди опухали.
Покончила жизнь самоубийством
Начальник управления гражданскими делами Черняховского района писал:
“На почве неимения продуктов питания колхозники идут воровать <...> кормовую свеклу, брюкву и картофель <...> и отдельные заявляют открыто, что будут и в дальнейшем воровать, их не устрашит вооружённая охрана, они хотят жить, а смерть голодная - хуже всякой смерти. Отдельные колхозники даже высказываются о том, что их привезли в Пруссию на голодную смерть”.
В Гурьевском районе в одном из колхозов была прирезана половина скота, а остатки фуражного зерна розданы на питание людям, в том числе немцам... Председателя долго таскали в НКВД.
В этом же районе - в другом колхозе - умерла от голода семья из пяти человек, переселившаяся из Московской области.
А переселенка из Курска покончила жизнь самоубийством, не вынеся мук.
Областные власти обращались в Москву за дополнительной помощью - или с просьбами поставить хотя бы те ресурсы, которые уже были выделены по решениям центральных органов. Им отказывали. Требуя не “сеять панику” и жёстко указывая на то, что “распространившиеся слухи <...> будто бы в Калининградской области из-за отсутствия продовольствия колхозники умирают с голода <...> грозят срывом выполнения плана по дальнейшему заселению края”.
Застрелился секретарь обкома
Секретарь ЦК КП(б) Литвы Анатанас Снечкус, к которому обратился за продовольственной помощью секретарь Кёнигсбергского обкома Иванов, на письмо даже не ответил.
Иванов писал Косыгину, Сталину... а в итоге застрелился, не видя иного выхода из сложившегося положения.
Военные делиться продовольствием с гражданским населением тоже не собирались.
Возникали совсем дикие ситуации. Начальник военного совхоза №75, офицер советской армии, выдал оружие... немцам, которые работали в совхозе в качестве специалистов, и приказал: “Кто появится на территории совхоза (имея в виду соседей колхозников, - прим. авт.) - стрелять!”
В Черняховском районе вокруг военно-совхозных полей тоже была выставлена немецкая охрана, вооружённая! (Ю.В. Костяшов “Секретная история Калининградской области”).
В Гвардейском районе председатель колхоза стрелял в начальника военного совхоза. Оба - бывшие фронтовики, офицеры. Когда председатель колхоза попросил у своего “боевого товарища” брюквы и картофеля для голодающих людей, тот ответил, что ему “скот кормить нечем”. А твои, дескать, пусть дохнут - идиотов-переселенцев много, на всех картошки с брюквой не напасёшься...
Тут-то и грянул выстрел. По счастью, не смертельный. И даже до суда не дошло: сообразив, что брякнул лишнего, начальник военного совхоза объявил, что сам себя ранил по неосторожности...
Умер каждый пятый переселенец
Вообще же, по данным статистики, голод в Калининградской области привёл к тому, что коэффициент смертности составил 20,9%! То есть фактически умер каждый пятый. И это, НЕ СЧИТАЯ немецкого населения, жертвы среди которого исчислялись не одной сотней тысяч.
И вот - на почве общих страданий обозначилась тенденция к сближению двух народов. Калининградская область, вероятно, была единственно российской территорией, где в очень короткий срок между советскими гражданами и немцами возникли искренние и глубокие человеческие связи.
Складывались парадоксальные ситуации: военные в Балтийске доверили немецким специалистам такие ответственные участки работы, как хлебопечение, обслуживание водопровода. Немцы были оставлены на своих должностях в госпитале, их принимали в школы учителями - и не только немецкого языка. Знающие русский - преподавали математику, химию...
А вот под горком партии воинской организацией было выделено здание, которое специально было построено немцами как дом терпимости (солдатский бордель) и всю войну использовалось по назначению.
Красные бархатные шторы - всенепременный бордельный атрибут - использовались как скатерти. Странно, что ещё знамен из них не нашили.
“Вход евреям воспрещён”
А информатор управления по проверке партийных органов ЦК, командированный в Калининград по заданию Суслова, возмущённо докладывал, как скверно обстоят здесь дела... с наглядной агитацией и прочим:
“Редко где можно видеть хорошо оформленную доску показателей, плакат или лозунг с боевым призывом. Зато к немецкой наглядной агитации партийные органы относятся недопустимо беспечно. Каких только немецких названий нет на улицах сёл и городов области: и обычные вывески, и антисоветские лозунги, и призывы победить русских во что бы то ни стало. В г. Калининграде, на Сталинградском проспекте (ныне Советский) до сих пор висит объявление: “Вход евреям воспрещён”. На вагоно-строительном заводе в проходной будке стоит скамейка с надписью “Разрешается сидеть только немцам”. На Советской улице висят огромные фашистские свастики” (Ю.В. Костяшов “Секретная история Калининградской области”).
Интересно, что Михаэль Вик говорит об этом же времени по-другому:
“На наших глазах Восточная Пруссия становилась русской <...>
Незнакомая одежда и униформа, своеобразные деревянные заборы, транспаранты со Сталиным, Лениным, Марксом, Калининым и ещё чьими-то головами, на всех значительных перекрёстках большие репродукторы, из которых нередко доносилась великолепная музыка или замечательное пение русских армейских хоров, - всё это столь сильно определяло визуальный и акустический облик города, что можно было подумать, будто находишься в Советском Союзе”.
Связанныеодной болью
Переселенцы, с одной стороны, отторгали чужой для них мир - а с другой, взаимопроникновение становилось всё более тесным. Этим - кроме “геополитических” причин - и было, вероятно, продиктовано решение Сталина депортировать немецкое население.
Иначе Калининград грозил превратиться в идеологическую “бомбу”: нетрудно представить, ЧТО было бы здесь, не случись депортации (даже если, к примеру, желающим было бы позволено выехать из области и воссоединиться с родственниками в Германии). Восстановленный город, смешанные браки, тандем культур, двуязычие, а главное... выявление - в процессе общения! - сходных черт между двумя Вождями народов.
Не-ет, Сталин был слишком хитёр, чтобы всё ЭТО допустить.
Дальнейшее - нам известно. “Эксклюзивность” Калининграда отрицается “наверху” по сей день. Что, впрочем, не мешает нам упиваться своей “эксклюзивностью” здесь, на месте... И - тосковать о том, что МОГЛО БЫ БЫТЬ, но не случилось. Хотя мы знаем: мечта о несбывшемся всегда прекрасней реальности, а история не ведает сослагательного наклонения.
Ну а наши “прогулки” - продолжаются.
Д. Якшина