Николай Первый: ад для евреев

Картинки по запросу кантонисты. Для быстрейшего «уменьшения евреев» в государстве и обращения их в православие правительство Николая решило ввести воинскую повинность‚ от которой евреи до сих пор освобождались, выплачивая взамен особый рекрутский налог.

Двадцать шестого августа 1827 года Николай I подписал указ: «повелеваем обратить евреев к отправлению рекрутской повинности в натуре». Военной службе придавали характер «воспитательной меры» для подавления «фанатизма» не поддающейся влиянию народности. Предполагали заранее‚ что еврейский солдат в казарме‚ оторванный от родной среды и принуждаемый командирами‚ волей-неволей откажется от прежнего образа жизни и в конце концов перейдет в христианство. Указ установил повышенную норму призыва для евреев.

Если у христиан брали в армию по семь рекрутов с тысячи человек раз в два года‚ то у евреев стали брать ежегодно – по десять рекрутов с тысячи человек. В отличие от других‚ позволили сдавать евреев в рекруты не с восемнадцати‚ а с двенадцати лет‚ и уважительные причины‚ по которым на призывном пункте отбраковывали рекрутов-христиан, – минимальный вес, рост и объем грудной клетки, – оставались для евреев «без рассмотрения».

Совершеннолетних определяли на действительную службу‚ а малолетних – с двенадцати до восемнадцати лет – направляли в батальоны и школы кантонистов «для приготовления к военной службе». Годы пребывания в кантонистах не засчитывали в армейский срок‚ а срок этот был в николаевской армии – двадцать пять бесконечных лет.

При наборе в рекруты страшнее всех была участь детей‚ порой восьми и даже семи лет. Родители расставались с ними навсегда и бежали вслед за этапом многие километры‚ чтобы в последний раз взглянуть на своего ребенка.

Разыгрывались ужасающие сцены‚ которые сохранились в памяти очевидцев. «В городе Чигирине‚ – вспоминал местный чиновник‚ – привезен был мальчик лет девяти или десяти‚ полненький‚ розовый‚ очень красивый.

Когда мать узнала‚ что он принят‚ то опрометью побежала к реке и бросилась в прорубь». Этих детей‚ вчера еще оторванных навсегда от родительского дома‚ отправляли обыкновенно в отдаленные губернии – Пермскую‚ Вятскую‚ Казанскую‚ где не было еврейского населения. От Украины до Сибири путешествие длилось не менее года‚ и это мученичество детей на долгих этапных переходах‚ а затем в солдатских казармах‚ даже в еврейской‚ богатой трагедиями истории занимает особое место.

Дети страдали в дороге от лихорадки. Их заедали вши. Тела покрывались коростой и кожа зудела от чесотки. Многих рвало от плохой пищи‚ они были изнурены и испуганы‚ а сопровождавшие их солдаты отнимали у них последние гроши и пропивали их. Когда детей вели через еврейские местечки‚ солдаты начинали бить их безо всякой причины‚ чтобы евреи пожалели маленьких единоверцев и умилостивили конвойных денежными подношениями.

По ночам дети плакали‚ звали маму‚ а солдаты даже при желании не могли им помочь‚ потому что не понимали их языка. «Мы промокли до костей‚ – вспоминал один из кантонистов‚ – а сушиться было негде; на нас всё прело‚ нас одолевали насекомые; белье мыть было нам не под силу‚ да и мыла не давали; от усталости мы засыпали под лавками‚ на мокром полу‚ так крепко‚ что наутро нельзя было нас добудиться; среди нас развились лихорадки‚ простуды‚ и в каждом городе мы оставляли по нескольку товарищей в госпиталях...»Больных и обессилевших везли на телегах‚ и очевидец вспоминал‚ как возле Нижнего Новгорода он встретил «целый обоз еврейских ребятишек‚ сваленных в кучи на телегах‚ вроде того как возят в Петербург телят... Грустные лица их и теперь еще живы у меня в памяти».

В пути дети умирали‚ не в силах перенести утомительные пешие переходы на холоде или на жаре‚ и их закапывали тут же‚ при дороге. Некоторым удавалось порой убежать‚ и за это секли каждого десятого в партии.

В книге «Былое и думы» А. Герцен описал встречу с этими детьми – осенью‚ под холодным дождем‚ на этапе возле города Пермь: «Привели малюток и построили в правильный фронт; это было одно из самых ужасных зрелищ‚ которые я видал, – бедные‚ бедные дети! Мальчики двенадцати‚ тринадцати лет еще кой-как держались‚ но малютки восьми‚ десяти лет... Бледные‚ изнуренные‚ с испуганным видом‚ стояли они в неловких‚ толстых солдатских шинелях со стоячим воротником‚ обращая какой-то беспомощный‚ жалостный взгляд на гарнизонных солдат‚ грубо равнявших их; белые губы‚ синие круги под глазами – показывали лихорадку и озноб. И эти больные дети без уходу‚ без ласки‚ обдуваемые ветром‚ который беспрепятственно дует с Ледовитого моря‚ шли в могилу...»

Формально рекрутский устав разрешал еврею исповедовать в армии свою веру. Матери умоляли своих детей на прощание: "Сын мой‚ не променяй родную рубашку"‚ – но на деле это было очень трудно выполнить. Для того и брали в рекруты малолетних‚ чтобы легче было сломить. Детей отправляли к месту службы под конвоем‚ и с самого начала сопровождавшие их солдаты‚ унтеры и офицеры старались насильно обратить их в православие. За это даже полагалась награда: чем больше обращенных‚ тем больше и вознаграждение. «Лишь только перевалили в русские губернии‚ – вспоминал один из кантонистов‚ – как начальник партии начал готовить нас к переходу в православие: запрещал молиться‚ надевать тфилин... рвал их и сжигал‚ издеваясь над нашими верованиями». При каждом смотре рекрутской партии начальство вызывало желающих креститься‚ и тех‚ кто соглашался‚ лучше одевали‚ хорошо кормили и реже наказывали.

В батальонах и школах кантонистов еврейские мальчики сразу же попадали в чуждую им и враждебную среду. Там истязали всех без исключения‚ но им доставалось еще и за незнание русского языка‚ за отличие в вере и обычаях‚ которые из них выбивали без пощады. Запрещали переписываться с родителями. Отнимали молитвенники и не разрешали молиться и говорить на родном языке. Не подпускали к ним солдат-евреев‚ чтобы те не укрепили их в вере. Заставляли учить христианские молитвы и ходить в церковь на службу‚ даже если они не желали креститься.

Некоторых отправляли в отдаленные деревни‚ на постой в крестьянские дворы‚ где они до восемнадцати лет были бесплатными работниками – крепостными у крепостных. Их заставляли там тяжело работать‚ жестоко наказывали и принуждали к крещению‚ а упорствовавших считали «погаными» и не пускали в избы. Поэтому‚ как вспоминал один из кантонистов‚ они жили «в сенях и предбанниках‚ ели из собачьих и кошачьих плошек остатки скудной хозяйской пищи‚ пили из корыт и помойных ведер».

В восемнадцатилетнем возрасте кантонистов рассылали по воинским частям на двадцать пять лет непрерывной службы‚ и каждый из них давал присягу служить «с полным повиновением начальству так же верно‚ как был бы обязан служить для защиты законов земли Израильской».

Попавшие в армию с восемнадцати лет и старше могли отстоять себя и свою веру. Детям же было значительно труднее под непрерывными угрозами и жестокими наказаниями. Их постоянно принуждали к переходу в православие и упорствующих безжалостно истязали: секли без конца‚ пропускали сквозь строй‚ оставляли неодетыми на морозе‚ кормили соленой рыбой и не давали затем пить‚ ставили коленями на горох и на битый кирпич‚ окунали в воду до обмороков и глухоты.

«Ефрейтор хватает за голову‚ – вспоминал один из кантонистов‚ – быстро окунает в воду раз десять-пятнадцать подряд: мальчик захлебывается‚ мечется‚ старается вырваться из рук‚ а ему кричат: «Крестись – освобожу!» Подавали щи на свином сале. «Жид‚ отчего щей не ешь?» – кричит ефрейтор. «Не могу‚ пахнет свининой». – «А‚ так ты таков! Стань-ка на колени перед иконой». И держали полтора часа подряд на коленях‚ а потом давали пятнадцать-двадцать розог по голому телу».

Многих детей калечили – случайно или преднамеренно‚ а когда приезжал инспектор‚ изувеченных кантонистов прятали на чердаках и в конюшнях. Пьяные дядьки выбирали себе порой красивых мальчиков‚ развращали их и заражали сифилисом. «Жаловаться было некому‚ – вспоминал бывший кантонист. – Командир батальона... был Бог и царь. К битью сводилось у него всё учение солдатское. И дядьки старались. Встаешь – бьют‚ учишься – бьют‚ обедаешь – бьют‚ спать ложишься – бьют. От такого житья у нас иногда умирало до пятидесяти кантонистов в месяц... Если умрут сразу несколько‚ солдаты-инвалиды выкопают одну яму и в нее бросают до пяти трупиков‚ а так как трупики при этом не кладутся в порядке‚ то инвалид спускается в яму и ногами притаптывает их‚ чтобы больше поместилось».

Сохранилась масса воспоминаний бывших кантонистов о тех жестоких и бесчеловечных временах‚ когда из детей выбивали их веру. «Нас пригнали из Кронштадта целую партию‚ – писал один из них‚ – загнали в тесную комнату‚ начали бить без всякой милости‚ потом на другой и на третий день повторяли то же самое... Потом нас загоняли в жарко натопленную баню‚ поддавали пару и с розгами стояли над нами‚ принуждая креститься‚ так что после этого никто не мог выдержать». Очевидно‚ это был один из распространенных способов принуждения‚ и о нем рассказывал другой кантонист: "Густой пар повалил из каменки‚ застилая всё перед глазами.

Пот лил ручьем‚ тело мое горело‚ я буквально задыхался и потому бросился вниз. Но этот случай был предусмотрен. У последней скамьи выстроились рядовые с пучками розог в руках и зорко следили за нами. Чуть кто попытается сбежать вниз или просто скатывается кубарем‚ его начинают сечь до тех пор‚ пока он‚ окровавленный‚ с воплем бросится назад на верхний полок‚ избегая этих страшных розог‚ резавших распаренное тело как бритва... Кругом пар‚ крики‚ вопли‚ стоны‚ экзекуция‚ кровь льется‚ голые дети скатываются вниз головами... а внизу секут без пощады. Это был ад кромешный. Только и слышишь охрипшие крики: «Поддавай‚ поддавай‚ жарь‚ жарь их больше! Что‚ согласны‚ собачьи дети?..»

А вот и иные свидетельства‚ которым нет конца: «При первом осмотре нашей партии командир заявил перед всем батальоном‚ что пока он будет жив‚ ни один не выйдет из его батальона евреем‚ – и действительно сдержал свое слово...» – «Старшие кантонисты двенадцати-пятнадцати лет дольше мучились; тех больше били‚ пороли. То и дело передавали‚ что тот или другой из наших товарищей от тяжких побоев умирает...» – «В архангельском батальоне трое кантонистов зарезались‚ двое повесились‚ несколько человек утопились...» – «К началу 1855 года весь батальон был окрещен‚ за исключением одного из первой роты‚ которому было семнадцать или восемнадцать лет. Он сильно упорствовал‚ и за это его ежедневно‚ перед обедом‚ клали на скамейку‚ давали по сто розог и более. Помню‚ один раз я видел‚ как струйка крови текла со скамейки на пол‚ а юноша только охал. После сечения его отправляют в лазарет‚ залечат раны и опять секут».

Устоять против такого давления мало кто мог‚ особенно если кантонистам доставались командиры‚ которые называли себя «истребителями жидов» и изощрялись в самых невероятных истязаниях. Удавалось выстоять детям более старшего возраста‚ а малыши почти поголовно принимали христианство. Но и среди них были такие‚ что держались до конца. «Я и сам не знаю‚ – вспоминал один из кантонистов‚ – что так пламенно удерживало меня в еврействе. Национальный инстинкт‚ слезы матери‚ молившей меня‚ восьмилетнего мальчика‚ остаться евреем‚ или естественное упорство‚ противодействие тем‚ которых я не мог не считать своими врагами...» Известен случай‚ когда двое кантонистов утопились в реке при массовом крещении‚ и этот факт породил популярное еврейское предание.

Однажды на Волге‚ возле города Казани‚ собрались в один день окрестить несколько сот еврейских мальчиков-кантонистов. Духовенство в полном облачении расположилось на берегу реки‚ дети стояли стройными рядами‚ – наконец‚ подъехал Николай I и приказал детям войти в воду. «Слушаем‚ ваше императорское величество!»– воскликнули они в один голос и дружно прыгнули в реку. Царь был очень удивлен таким их усердием; вода накрыла детей с головой‚ пошли пузыри‚ но ни один из них не вынырнул на поверхность: все дети добровольно утопились! Очевидно‚ они заранее договорились покончить с жизнью‚ умереть ради своей веры‚ «освящая Имя Его» – «ал кидуш га-Шем».

Перешедшие в православие получали в подарок двадцать пять рублей и некоторые льготы‚ однако первые пять лет после крещения их не продвигали по службе: возможно‚ это был испытательный срок. При крещении кантонистам обычно меняли имена‚ и иногда вся группа окрещенных получала одно имя. Если это случалось‚ к примеру‚ в день рождения великого князя Николая Александровича‚ то все получали имя Николай‚ а если это был день архангела Михаила‚ все становились Михаилами. Донесения о крещениях заполнены этими превращениями: был Йосель Левиков – стал Василий Федоров‚ был Самуил Новосельский – стал Александр Александров‚ Мовша Пейсахович – Григорий Павлов‚ Израиль Петровицкий – Николай Иванов‚ Ицка Корзиневич – Николай Николаев.

Многих окрещенных легко выделяли по одинаковым отчеству и фамилии‚ которые они получали по имени крестных отцов: Григорий Петрович Петров‚ Сергей Иванович Иванов‚ Тимофей Степанович Степанов (таким же образом получали имена при крещении и подкидыши разных национальностей). Давали кантонистам и фамилии крестивших их священников или названия церковных приходов: Косминский‚ Воскресенский‚ Преображенский. Давали и обычные русские фамилии – Киселев‚ Орлов‚ Кузнецов‚ а также фамилии от еврейского корня – Руфкин‚ Иткин‚ Гершкин: возможно потому‚ что их владельцы обладали ярко выраженными семитскими чертами.

Николай I лично следил за выполнением этого плана – обратить в христианство как можно больше евреев. Он требовал делать это "со всевозможною осторожностью‚ кротостью и без малейшего притеснения"‚ но местное начальство знало об истинном желании царя и старалось ему угодить. Священникам даже указали‚ что "обращение евреев в православие" привлекает "особенное внимание высшего правительства" и по успехам в этом деле будут судить "о способностях их и усердии". Священники закрывали глаза на жестокие методы принуждения и торопились сообщить начальству: "Евреи-кантонисты... при особенной Божьей помощи‚ просвещены все".

Иногда крестили сразу большое количество детей‚ в церкви не хватало купелей для крещения‚ и церемонию проводили в ближайшей реке. «Ко дню празднования сошествия Святого Духа‚ – сообщал епископ из Саратова‚ – Господу Богу угодно было обратить сто тридцать четыре человека евреев-кантонистов‚ и в тот самый день церковь Христова совершила крещение оных с особенным торжеством на реке Волге».

Из Казани сообщали: « В течение 1845 года просветились христианством более трехсот человек еврее», и среди них несколько «самых упорнейших, наконец доведенных до восприятия евангельской веры». В июне 1845 года в Пермь пригнали очередную партию евреев-кантонистов – девяносто пять человек. На другой день "изъявили желание" креститься двадцать три мальчика‚ на третий – восемнадцать‚ на пятый – пятьдесят один‚ а затем к ним присоединились и последние трое. Каким способом выбили из них это согласие – неизвестно‚ но уже через неделю‚ в церкви‚ «при многочисленном стечении народа" их всех окрестили. "Для христианского благочестия‚ – сообщалось в донесении‚ – было поразительное зрелище‚ когда в одно время девять священнослужителей вокруг купелей вели за собой девяносто пять человек крещеных с их восприемниками и восприемницами... при особенно радостном пении двух хоров – архиерейского и батальонного».

Николай I требовал присылать ему ежемесячные рапорты о количестве обращенных в православие‚ хвалил и награждал орденами за усердие в этом деле и порицал отстающих. На прочитанных рапортах он писал свои резолюции: «очень мало»‚ «весьма неуспешно»‚ «недоволен малым успехом обращения в православие». А на докладе о крещении многих кантонистов в Саратовских батальонах царь пометил: «Слава Богу!» Однажды еврейскиесолдаты пожаловались императору на насильственное крещение‚ и за это всю группу арестовали и в наказание велели прогнать сквозь строй через три тысячи человек. Их бы‚ конечно‚ забили насмерть‚ но Николай I неожиданно умер‚ а новый император отменил экзекуцию.

Полагают, что около тридцати тысяч евреев были обращены в христианство, и подавляющее большинство из них – насильно. Крестившемуся тоже было не сладко. Он долго еще не знал русского языка‚ не знал и христианских молитв. На ежедневной проверке выкликали‚ к примеру‚ Федора Петрова‚ а он не отзывался‚ потому что не помнил своего нового имени. Какой же он Федор Петров‚ когда от рождения его звали Ицкой? За это наказывали‚ как‚ впрочем‚ наказывали и за многое другое. Часто случалось так‚ что крещеному переставали выдавать письма от его родителей‚ чтобы не оказывали на него «вредного» влияния‚ – и связь с семьей обрывалась навсегда. Какой-нибудь Янкель Ривкин становился после крещения Николаем Васильевым‚ и теперь уже «на законном основании» родительское письмо отсылали назад с пометкой: «Янкеля Ривкина в батальоне не имеется».

«Казалось‚ что приняв крещение‚ – вспоминал бывший кантонист‚ – мы должны были сравняться во всех правах с православными‚ но на самом деле этого не было. Бывший еврей в ссоре с солдатом-христианином продолжал выслушивать обычное ругательство: «жид пархатый!» А иногда прибавляли: «жид крещеный‚ что волк кормлёный!»

Налог на кипы, одежду и др.

За тридцать лет правления Николая I увидело свет огромное количество правительственных указов о евреях – около шестисот. Это составило почти половину законов о евреях‚ которые выпустили в Российской империи за всё время ее существования. Вряд ли был другой народ в государстве‚ на который в таком количестве сыпались правительственные постановления и разъяснения‚ поправки к законам и поправки к поправкам. Трудно теперь понять‚ почему император уделял несоразмерно большое внимание столь малому народу‚ который вполне бы мог затеряться среди других народов Российской империи и избежать – подобно другим – бурной административной активности. Не было тогда опасений‚ что евреи взбунтуются подобно полякам или начнут резать «неверных» подобно «немирным» кавказцам‚ – и тем не менее Николай I и его правительство с маниакальной настойчивостью вводили один закон за другим‚ чтобы «обезвредить» евреев и непременно обратить их в православие.

Надо отдать ему должное: когда факты доказывали невиновность евреев‚ Николай I немедленно снимал с них всякие обвинения. Но он же был инициатором многих ограничительных законов и вникал во все мелочи еврейской жизни‚ хотя огромная Российская империя предоставляла ему массу иных забот. Это он повелел – несмотря на возражения кабинета министров – выслать из центральных губерний евреев-винокуров‚ хотя там не хватало еще русских мастеров и выселение пошло во вред делу.

Это в его царствование выселяли евреев из Курляндии‚ из Киева, Севастополя и Николаева‚ «находя неудобным и вредным» их пребывание там, а евреям Царства Польского запретили переселяться в российские пределы‚ «дабы преградить чрезмерное размножение в России сих людей‚ более вредных‚ нежели полезных для государства». Это Николай I распорядился выселить евреев из пятидесятиверстной пограничной полосы на западе России – с такой категорической резолюцией: "исполнить без всяких отговорок"‚ и он же‚ в нарушение собственного закона‚ ограничил прием евреев с высшим образованием на государственную службу – «не иначе‚ как в одних западных губерниях».

А когда Государственный Совет порекомендовал императору хотя бы частично уравнять евреев в рекрутской повинности с остальным населением‚ он отказал категорически: «Оставить по-прежнему».

Своими постановлениями правительство вторгалось во все области внутренней жизни евреев и даже попыталось изменить их внешний облик. В какой-то момент в Петербурге возобладало мнение‚ что традиционная одежда «отталкивает евреев от всякого сообщения с христианами»‚ и решили эту одежду искоренить. Власти ввели налог на «шитье еврейской одежды со всякого мужского и женского верхнего платья»‚ и в городах этот указ оглашали публично‚ «с барабанным боем‚ чтобы никто из евреев не смел противиться». (Не надо полагать‚ что подобное ограничение было новшеством и касалось одних лишь евреев. Еще при Павле I дворянам и жителям столиц запретили носить фраки‚ но разрешили немецкое платье с точным указанием его цвета и размера воротника. Запретили надевать жилеты‚ но разрешили взамен них камзолы. Башмаки можно было носить с пряжками‚ но не с лентами‚ а короткие сапоги с отворотами или со шнурками безусловно изымались из употребления. Не позволяли «безмерно увертывать шею платками»‚ но разрешали «повязывать ее без излишней толстоты»).

Еврейские законоучители прошлого установили‚ что ношение традиционной одежды предохраняет евреев от слияния с другими народами‚ и требовали подвергнуть жизнь опасности во времена преследований‚ но не делать перемен в одежде. Российские евреи усматривали в политике властей покушение на их веру и – как сообщали тогда – "простирали свое упрямство до неистовства». Члены особой раввинской комиссии заявили правительству‚ что «обыкновенные полицейские меры мало обещают успеха. Еврей будет разоряться платежом налога на одежду‚ но добровольно не покинет ее. Нужны будут меры насилия‚ а может быть и хуже».

В 1844 году налог ввели уже не за шитье‚ а за ношение еврейской одежды. В каждой губернии устанавливали свои цены‚ и в Вильно‚ к примеру‚ брали с купцов первой гильдии по пятьдесят рублей в год за право сохранить традиционный костюм‚ с мещан по десять рублей‚ с ремесленников – по пять. За ношение ермолки полагалось с каждого еврея от трех до пяти рублей серебром ежегодно. Правительственный комитет рекомендовал отменить этот налог‚ но Николай I повелел: "Отнюдь нет‚ а продолжать с желающих носить ермолки положенную подать – пять рублей серебром".

Затем вышел указ об окончательном запрещении еврейской одежды с первого января 1851 года: "Всякое различие в еврейской одежде с коренными жителями должно быть уничтожено". Лишь старикам – с особого разрешения генерал-губернаторов – позволили донашивать их традиционное платье. Запретили «ношение пейсиков». Высочайшим повелением запретили «женщинам-еврейкам брить головы при вступлении в брак» – за нарушение штраф в пять рублей. Обязали раввинов носить общую с коренным населением одежду‚ а употребление талесов и филин разрешили лишь в синагогах и запретили появляться в них на улицах.

Однако евреи продолжали упорствовать. Женщины покрывали головы низко повязанными косынками‚ чтобы скрыть бритые головы‚ а мужчины выходили на улицу в длинных‚ до пят‚ халатах и прятали под ними короткие панталоны‚ чулки и башмаки. Но надзор за соблюдением закона возложили на полицию‚ и та старалась со всей решительностью и по своему разумению. «Пейсы должны быть не более полутора вершков‚ считая оные с передней части виска»‚ – указывал некий полицмейстер‚ и городовые выполняли это неукоснительно.

Паулина Венгерова‚ очевидец тех событий‚ писала в своей книге «Воспоминания бабушки»: «Городовой увидел на рынке бедного еврея в длиннополом кафтане. Он прежде всего накинулся на еврея с бранью‚ потом‚ подозвав к себе на помощь другого городового‚ вынул из кармана большие ножницы‚ которые постоянно имелись у полицейских‚ и оба блюстителя закона принялись приводить жертву в "культурный" вид. Одним взмахом ножниц отрезали обе полы его длинного кафтана‚ который превратился в нечто вроде фрака‚ затем у него сорвали шапку и обрезали длинные ушные локоны (пейсы)... После того городовые отпустили его‚ и толпа долго хохотала над его жалким‚ уродливым видом...

Если случалось‚ что у полицейских не оказывалось при себе ножниц‚ то они заменяли их двумя камнями: застигнутого врасплох еврея клали на землю‚ под каждый из его злополучных ушных локонов подсовывался камень‚ а другим камнем до тех пор терли волосы‚ пока локон не отпадал. Такого рода операция причиняла‚ конечно‚ страшную боль‚ но это не принималось во внимание».

Виленские женщины попросили у местного начальства‚ чтобы им разрешили покрывать бритые головы париками или косынками‚ но в этом усмотрели «противление Монаршей воле» и просьбу отклонили. Городовые отнимали у женщин парики и уничтожали их в полицейских участках; срывали с голов и косынки‚ чтобы убедиться в исполнении царского приказа. «Передо мной стояла женщина‚ еврейка‚ с обнаженной‚ гладко выбритой головой‚ – вспоминала Венгерова. – Несчастная имела совершенно потерянный вид – от стыда и сознания‚ что она совершает великий грех‚ стоя перед толпой с непокрытой головой. Со слезами в голосе она молила городового вернуть ей чепец‚ который он бесцеремонно сорвал у нее с головы и потрясал им в воздухе при громком смехе толпы».

Местные власти усердствовали вовсю‚ а волынский губернатор собрал в Житомире представителей еврейской общины и сказал им: «Я хочу‚ чтобы жители моей губернии дали пример самоскорейшего добровольного оставления еврейских одежд. Стыд‚ позор‚ срам!.. Закосневши в суеверии‚ сердца ваши окаменели‚ чужды всякой чувствительности к изящному‚ преданы только хитрости и коварству... Вам и камчадалам вредит целебный луч благотворного солнца‚ и чистая‚ прозрачная атмосфера образованности теснит... Неизречимые благости монарха изливаются на вас... Сей великий вселенный монарх‚ идеал героизма и величества‚ печется о вашем благосостоянии. Вы счастливы до зависти!»

Но евреи сумели продержаться до смерти Николая I несмотря на строгие правительственные распоряжения и крутые полицейские меры. И хотя эти законы не отменили при Александре II‚ их практически не применяли.