Палатинаты, например, епископство Даремское, Честер или коронное герцогство Ланкастерское не входили в общую правовую структуру королевства. Их жители не выбирали депутатов в парламент и не могли апеллировать по судебным делам в лондонские суды - высшей инстанцией для них были местные палатинские Courts of Chancery (упраздненные в 1970-х).
Так вот, когда в 1668 г. в Парламенте зашла речь о том, не наделить ли жителей Дарема избирательными правами (enfranchise), духовный канцлер епископства выступил категорически против. Он сказал так: если билль будет принят, то подавляющее большинство жителей палатината, не имеющее в нем гражданских прав, не сможет голосовать на парламентских выборах. А смогут голосовать одни только граждане (freemen), не составляющие и десятой доли его населения. Почему это ничтожное меньшинство должно принимать решения, касающиеся всех остальных?
На мой взгляд, это очень интересный пример, обнажающий одно фундаментальное противоречие. Речь о противоречии между демократическими и республиканскими ценностями: ценностями эгалитаризма и политического участия. Сплошь и рядом (да кого мы обманываем - всегда) оказывается, что, если открутить гайки и дать политические свободы, то по факту этими свободами будет пользоваться лишь небольшой процент населения. Меньшинство ходит на митинги, меньшинство занимается активизмом, да даже и на выборы тоже ходит меньшинство.
Поэтому, как это ни парадоксально, демократические движения очень легко критиковать, апеллируя к демократическим же ценностям. Типа, ну да, вывели на улицы десятки тысяч, но это же 0,1% населения. Почему мы должны вас слушать?
В рамках демократической парадигмы (один человек - один голос), ответить на это по сути нечего. Поэтому оптимальнее всего апеллировать в ответ к ценностям не демократическим, а республиканским. Ценностью является не столько эгалитаризм, сколько политическое участие. Так что голос активного меньшинства, которое приняло решение участвовать в политике, весит больше, чем голос молчаливого большинства, которое участвовать в ней не желает. Древние афиняне с такой логикой вполне бы согласились.