Обычная схема “русской” истории

Начатое организационным съездом русских филологов дело рационального упорядочения истории славянства в задуманной Славянской Энциклопедии дает мне повод поставить вопрос о схеме истории восточного славянства. Я не раз уже обращался к теме нерациональностей в обычной схеме русской истории , теперь хотел бы обсудить этот вопрос несколько полнее.

Общепринятая схема русской истории всем известна. Она начинается с предыстории Восточной Европы, обычно с неславянской колонизации, потом идет речь о расселении славян, о формировании Киевского государства; история его доводится до второй половины XII века, затем переходит к Великому княжеству Владимирскому, от него в XIV веке к княжеству Московскому, прослеживается история Московского государства, потом Империи, а из истории украинско-руських и белорусских земель, что остались за пределами Московского государства, иногда берутся некоторые важнейшие эпизоды (вроде государства Данилы, образование Великого княжества Литовского и уния с Польшей, церковная уния, войны Хмельницкого), иногда не берутся совсем, но в любом случае после присоединения к российскому государству эти земли перестают быть предметом такой истории.

Схема эта старая, ее начало в историографической схеме московских книжников, и в основе ее лежит идея генеалогическая генеалогия московской династии. С началом научной историографии в России эту схему положено в основу истории Российского государства . Позже, когда основная тяжесть была перенесена на историю народа, общества, культуры, и русская история стала приближаться к тому, чтобы стать историей великорусского народа и его культурной жизни, сохранилась та же схема в главных своих моментах, только стали опускаться эпизоды, чем дальше, тем больше. Ту же схему, в более простой форме, приняла наука истории русского права , сложившаяся из трех разделов право Киевского государства, московского и имперского.

В силу такой ​​традиционности, из-за такого длительного применения, к этой схеме привыкли и ее неудобство, нерациональности не вызывают горечи, хотя она полна таких нерациональностей, и очень больших. Я укажу на некоторые, не претендуя выявить их все.

Прежде всего, очень нерациональное соединение старой истории южных племен, Киевского государства, с его общественно-политическим укладом, правом и культурой, с Владимиро-Московским княжеством XIII-XIV вв. так, будто одно было продолжением другого. Это можно было московским книжникам для них достаточно было генеалогической преемственности, но современная наука ищет генетическую связь и не вправе связывать киевский период с владимирским периодом , как их необоснованно называют, в качестве стадий одного и того же политического и культурного процесса. Мы знаем, что Киевское государство, право, культура были творением одной народности, украинско-руськой; Владимиро-московское другой, великорусской.

Эту разницу хотела было сгладить Погодинская теория, заселив Поднепровье X-XII вв. великороссами и приказав им потом, в XIII XIV вв., отсюда эмигрировать, но я сомневаюсь, что кто-нибудь захочет теперь защищать старую историческую схему при помощи этой рискованной, практически всеми отвергнутой теории. Киевский период перешел не во владимиро-московский, а в галицко-волынский XIII в., затем в литовско-польский XIV-XVI вв. Владимиро-Московское государство не было ни наследником, ни преемником Киевского, оно выросло на собственном корне, и отношение к нему Киевского можно бы скорее сравнить, например., с отношением Римской державы к ее галльским провинциям, чем с преемственностью двух периодов в политической и культурной жизни Франции. Киевское правительство пересадило в великорусские земли формы общественно-политического устройства, право, культуру, выработанные исторической жизнью Киева, но на этом основании еще нельзя включать Киевское государство в историю великорусской народности. Этнографическая и историческая близость народности украинско-руськой с великорусской не должна служить причиной к их смешиванию они жили своей жизнью помимо своих исторических столкновений и встреч.

Между тем, вследствие пристегивания Киевского государства к началу государственной и культурной жизни великорусского народа что же мы видим? История великорусской народности остается, собственно, без начала. История формирования великорусской народности еще до сих пор остается невыясненной, потому что эту историю начинают прослеживать с середины XII в., и за киевским началом это собственное начало совершенно неясно представляется людям, изучавшим русскую историю . Не отслеживается подробно процесс рецепции и модификации на великорусский почве киевских общественно-политических форм, права, культуры; в тех формах, которые имелись в Киеве, в Украине, их попросту включают в инвентарь великорусского народа, Русского государства . Фикция киевского периода не дает возможности соответственно представить историю великорусской народности.

Потому что киевский период присоединяется к государственной и культурной истории великорусского народа, остается без начала и история украинско-руськой народности. Поддерживается старое представление, что история Украины, малорусского народа начинается только с XIV-XV веком, а что до того это история общерусская . Эта общерусская история вновь сознательно и несознательно на каждом шагу подменяется понятием истории государственной и культурной великорусского народа, и в результате украинско-руськая народность выходит на арену истории в XIV-XVI вв. как что-то новое, мол, не было ее до того или же она исторической жизни не имела.

Наконец история украинско-руськой народности осталась не только без начала, но и в виде каких-то кусочков, disjecta membra, не связанных между собой органично, разделенных пробелами. Единственный момент, который выделяется и может остаться ясно в памяти, это казачество XVII в., но очень сомневаюсь, чтобы кто-то, кто учился русский истории по обычной схеме, мог бы связать его в своем представлении с более ранними и поздними стадиями истории украинской народности, осмыслил бы эту историю в ее органической целости.

Еще хуже выходит на этой схеме народность белорусская она пропадает совсем за историей государств Киевского, Владимиро-Московского, да и за Великим княжеством Литовским. Между тем, хотя она не выступает в истории нигде выразительно как элемент творческий, но роль ее немаловажная укажу хотя бы на значение ее в формировании великорусской народности, или в истории Великого княжества Литовского, где прежде всего ей, среди славянского населения этого государства, принадлежала культурная роль в противовес далеко менее развитым литовским племенам.

Включением в русскую историю Великого княжества Литовского хотели исправить однобокость и неполноту традиционной ее схемы. В истории, кажется, первым эту мысль с нажимом преподнес Устрялов, а Иловайский, Бестужев-Рюмин и др. пробовали преподавать параллельно историю Руси западной , то есть Великого княжества Литовского, и Руси восточной , то есть Московского государства. В науке истории права необходимость включения Великого княжества Литовского пропагандирует школа проф. Владимирского-Буданова, хотя она не предложила еще ни общего курса истории русского права , куда было бы включено Великое княжество Литовское, ни особого курса права этого последнего.

Это поправка, но она сама нуждается в различных поправках. Великое княжество Литовское было телом очень гетерогенным, неоднородным. В новейшей науке пренебрегают, даже совсем игнорируют значение литовской стихии. Наблюдение за преемственностью права староруського с правом Великого княжества Литовского, за значением славянского элемента в процессе создания и развития Великого княжества Литовского привело современных исследователей внутреннего устройства этого государства к крайности, что они вовсе игнорируют элемент литовский даже не ставят вопрос о его влиянии, хотя, безусловно, мы должны считаться с такими влияниями на право и устройство Великого княжества Литовского (вот укажу хотя бы лишь exempli gratia институт койминцев ). Затем, оставляя литовский, сам славянский элемент Великого княжества Литовского несплоченный: имеем здесь две народности украинско-руськую и беларускую. Украинско-руськие земли, за исключением Побужья и Пинщины, были довольно-таки механически связаны с Великим княжеством Литовским, находились в нем в сторонке, жили своей местечковою жизнью, и после Люблинской унии перешли непосредственно в состав Польши. Напротив, белорусские земли очень тесно были связаны с Великим княжеством Литовским, оказывали на него огромное влияние в общественно-политическом устройстве, праве и культуре (как, с другой стороны, сами попали под очень сильное влияние общественно-политического и культурного процесса Великого княжества Литовского) и остались в составе его до конца. Таким образом, история Великого княжества Литовского намного теснее связана с историей белорусской народности, чем с украинско-руськой, которая ощущала большое влияние его истории, но очень немного оказывала на него влияния сама (только косвенно, поскольку белорусская народность передавала право и культуру, насажденные Киевским государством, но так же посредственно, через политику литовского правительства, украинско-руськая народность принимала не раз то, что шло от беларуской, напр., беларуские элементы договорного языка, принятого литовским правительством).

Следовательно, включение истории Великого княжества Литовского в русскую историю не заменит прагматичного представления истории народностей украинско-руськой и белорусской. Для исторического представления общественного и культурного процесса украинско-руськой народности достаточно указать на несколько моментов из истории Великого княжества Литовского, которые имели для нее непосредственное значение[5]. Больше из нее вошло бы в историю белорусской народности, но польностью включать историю Великого княжества Литовского в русскую историю нет причин, если при этом иметь ввиду не историю России , то есть историю всего того, что когда-нибудь происходило на ее территории, и всех народностей и племен, ее населяющих (таким образом ее программу, кажется, теперь никто не представляет, хотя представлять также можно), а история народностей руських, или же восточнославянских[6] (использую порой этот термин, чтобы избежать неясности и путаницы, вытекающие из неодинакового применения слова русский ).

Вообще история государственных организаций играет все еще слишком большую роль в представлении русский истории или истории восточного славянства. В теории давно признано, что основная тяжесть должна быть перенесена с истории государства на историю народа, общества. Политическая, государственная жизнь, разумеется, фактор важный, но рядом с ним существуют и другие факторы экономический, культурный, имеющие порой меньшее, порой большее значение, чем политический, но ни в коем случае они не должны оставаться в его тени. Из руських или восточнославянских племен государство имело наибольшее значение, было более тесно связано с жизнью народа у народности великорусской (хотя и здесь, но за пределами национального, владимиро-московского государства, видим такие важные явления, как новгородско-псковская вечевая жизнь). Украинско-руськая народность ряд веков живет без национального государства, под влиянием разных государственных организаций эти влияния на ее национальную жизнь необходимо будет определить, но политический фактор сходит в ее истории в эти безгосударственные века на второстепенную роль, рядом с факторами экономическими, культурными, национальными. То же самое надо сказать о народности белорусской. Для последней великорусское национальное государство становится историческим фактором, собственно, только с 1772 г. На историю Украины оно начинает влиять веком ранее, но только одним краем. То особенное, исключительное значение, которое имеет история великорусского государства в современной схеме русской истории , имеет, собственно, вследствие подмены понятия истории русского народа (в смысле руських, восточнославянских народностей) понятием истории великорусского народа.

Вообще в том, что называется русской историей , я вижу комбинацию, или, точнее, конкуренцию нескольких понятий: истории Российского государства (формирования и развития государственной организации на ее территории), истории России, то есть того, что было на ее территории, история руських народностей , и, наконец, истории великорусского народа (его государственной и культурной жизни). Каждое из этих понятий, в последовательном изложении, может быть полностью оправданным предметом научного представления, но при такой комбинации различных понятий полного представления, последовательного изложения не получает ни одно из них. Больше всего из понятий входит в схему русской истории история Российского государства и великорусского народа. С относительно небольшими изменениями и купюрами она может быть переделана в последовательно и полно изложенную историю великорусского народа. Честь и место истории этой крупнейшей из славянских народностей, но уважение к ее первенству и важной исторической роли не исключает необходимости такого же полного и последовательного изложения истории других восточнославянских народностей украинско-руськой и белорусской. Историю восточного славянства все же не заменит история великорусского народа, его государственной и культурной жизни, и никакие мотивы не дадут права игнорировать историю белорусской, а еще меньше украинско-руськой народности, или заменить их вырванными из них и пристегнутыми к истории великорусского народа кусками, как это практикуется теперь. Впрочем, как только русская история будет искренне и последовательно преобразована в историю великорусского народа, его государственной и культурной жизни, так и истории украинско-руськой и белорусской народностей, я уверен, сами собой окажутся на очереди и займут подобающее место возле великорусской. Но для этого сначала надо попрощаться с фикцией, что русская история , подменяемая на каждом шагу великорусской, это история общерусская ​​.

Такой взгляд удерживается еще довольно прочно, хотя, по-моему, он, там где не находится на услужении у политики, является пережитком старомосковской историографической схемы пережитком, несколько приспособленным к новейшим историографическим требованиям, но в основе своей все же нерациональным. История великорусская (такой становится эта русская история с XII-XIII вв.) с украинско-руським (киевским) началом, пришитым к ней, это только искалеченная, неестественная комбинация, а не какя-то общерусская ​​история. В конце-концов, общерусской ​​истории и не может быть, как и нет общерусской ​​народности. Может быть история всех русских народностей , кому охота их так называть, или же история восточного славянства. Она и должна занять место нынешней русской истории .

В деталях у меня нет намерения излагать схему такой новой конструкции истории восточного славянства. Пятнадцать лет я специально занимаюсь историей украинско-руськой народности и разрабатываю ее схему как в общих курсах, так и в специальных трудах. По этой схеме составляю я свою историю Украины-Руси, и в таком же виде представляю себе историю руських народностей. Не вижу трудностей, чтобы подобным образом была сделана история белорусской народности, даже если бы она оказалась намного меньшей, чем история украинско-руськая. История великорусской народности почти готова нужно только разработать ее собственное начало, вместо пристегнутого к ней теперь киевского начала, и очистить от разных эпизодов из истории Украины и Беларуси это уже и так почти сделано историками великорусского народа и общественности.

Наиболее рациональным кажется мне представление истории каждой народности в отдельности, в ее генетической преемственности от начала аж до сего дня. Это не исключает возможности представления синхронного, подобно тому, как составляются истории всемирные, в интересах освещения материала, в педагогических, так сказать, целях.

Это детали, и они меня интересуют мало. Главные принципы: нужно устранить нынешний эклектичный характер русской истории , сшивание вместе эпизодов из истории разных народностей, последовательно изложить историю восточнославянских народностей и поставить историю государственной жизни на надлежащее место с другими историческими факторами. Думаю, что и сторонники нынешней исторической схемы русской истории признают, что она не безупречна, и что в своих замечаниях я исходил из действительных ее недостатков. Понравятся ли им те принципы, которые я хотел бы положить в основу ее реконструкции, это уже другой вопрос.