22 марта, 22:03
В основе современной «практической психологии» — профессии, обещающей помощь в личностном росте, профориентации и «психо-гигиене», — лежит вовсе не гуманистическая традиция, а весьма зловещие истоки.
Об этом напоминает исследование польского историка науки Казимежа Курека, в его книге «История ликвидации педологии и психотехники в СССР».
Курек обращается к фигуре, которую сегодня часто чествуют как одного из основателей психологической науки, — Фрэнсису Гальтону. Этот викторианский джентльмен, двоюродный брат Чарльза Дарвина, был пионером в разработке методов тестирования интеллекта, статистики индивидуальных различий, дактилоскопии и биометрии. Но вместе с тем он был и идеологом евгеники — учения о «наследственном улучшении человеческой породы», которое позже получило своё мрачное продолжение в программах насильственной стерилизации и расовой сегрегации.
Психология как отбор, а не помощь
Идеи Гальтона развивались в направлении, радикально отличающемся от современной гуманистической парадигмы. По его мнению, интеллект — ключевой критерий оценки человеческой ценности. Он полагал, что общество должно создавать привилегированные условия для «умных» и «одарённых», поощрять их к деторождению и допускать к управлению и распределению ресурсов.
В представлении Гальтона идеальное общество — это своего рода социальная теплица, где элита получает максимум, а низшие классы — лишь защиту и патронаж в виде монастырей и приютов. Вершиной социальной справедливости он считал открытые конкурсы и тестирование, которые позволяют «умным детям» добраться до высшего образования. Разумеется, при условии, что их интеллект будет признан «соответствующим».
Наука как хобби джентльмена, евгеника как политическая программа
Важно понимать, что Гальтон был не столько учёным в современном понимании, сколько богатым дилетантом. Его рента, по современным меркам, превышала полмиллиона долларов в год — деньги, унаследованные от семьи, сколотившей состояние на работорговле и оружейном бизнесе. В этом смысле он был типичным представителем своей эпохи: науки для него были способом самореализации, а реформаторские идеи — попыткой рационализировать социальную иерархию, от которой он сам выигрывал.
Любопытно, что при всём этом Гальтон выступал за равные права женщин на образование, что делало его относительно прогрессивным на фоне его времени. Однако это «равенство» распространялось лишь на тех, кто проходил через сито его тестов и соответствовал евгеническим стандартам.
Психотехника, педология и социалистическая коррекция
Идеи Гальтона получили распространение не только в англоязычном мире. Они глубоко проникли в науку начала XX века, включая советскую педологию и психотехнику — дисциплины, занимавшиеся отбором, диагностикой и распределением людей по их интеллектуальным и психологическим признакам. Под лозунгами научности, социальной инженерии и «служения народу» в СССР также формировались системы тестирования, диагностики «одарённости» и предрасположенности.
Как показывает Курек, эта «служанка евгеники» — практическая психология — не была нейтральной. Она служила механизмом социальной сортировки, в том числе в интересах партийной бюрократии, армии и промышленности. И только в конце 1930-х годов советская власть отвернулась от этих дисциплин, обвинив их в «буржуазности» и неполиткорректной трактовке природы человека.
Евгеника после Гальтона: от стерилизации до социального рейтинга
В XX веке идеи Гальтона получили продолжение в наихудших формах:
— в США — через программы принудительной стерилизации умственно отсталых и бедняков;
— в нацистской Германии — через расовую гигиену и Холокост;
— в Швеции — через государственные программы стерилизации «неполноценных», дожившие до 1970-х годов.
В XXI веке, под новым соусом, логика Гальтона вновь возвращается — в системах цифровой оценки личности, корпоративной оптимизации труда, предиктивной аналитике и цифровых профайлах. Отбор по способностям, социальным маркерам, психологической совместимости всё чаще подаётся как естественная и научно обоснованная практика.
Вывод
«Практическая психология» — дисциплина с далеко не безобидным генезисом. Её истоки — в идеологии отбора, сортировки и социального проектирования, где понятие «личность» редуцировалось до IQ, полезности и управляемости.
Понять эти истоки — значит лучше видеть, где заканчивается помощь и начинается управление. Где тест превращается в ярлык, а забота — в селекцию.