29 апреля, 09:00
В 1850 году Николай I запретил философию в России. Погрому подверглись все факультеты и кафедры в университетах.
Цензор, профессор А.В.Никитенко, записал в своём дневнике фразу, ставшую крылатой, произнесённую министром Ширинским-Шихматовым в беседе с профессором А.А.Фишером, занимавшим кафедру философии в Санкт-Петербургском университете до 1850 года: «Польза философии не доказана, а вред от неё возможен».
Тогда же цензор Никитенко ещё записал в дневнике: ««Общество быстро погружается в варварство: спасай, кто может, свою душу! Говорят о шпионстве. Цензор Ахматов остановил печатание арифметики, потому что между цифрами какой-то задачи помещен ряд точек. Он подозревает здесь какой-то умысел составителя арифметики».
Но интересно, что единственная кафедра философии была сохранена в одном университете - в немецком университете в Дерпте (Тарту) (преподавание здесь велось на немецком языке до 1892 года). И это объяснялось тем, что (Ширинский-Шихматов) «русский ум разбойничий, а немецкий – упорядоченный, а потому немец может заниматься философией».
Позднее консерваторы говорили о правоте начальника – дескать, как только снова разрешили философию, русские скорее побежали изучать только радикалов – Маркса и анархистов.
Профессор и цензор Никитенко оставил бесценные записки о николаевском времени. Примерно как писатель Пришвин о первой половине ХХ века.
Читаю в дневнике Никитенко о мрачной семилетке при окончании правления Николая I. Любое долгое правление в России заканчивается «мрачной семилеткой». Престарелым, скучающим начальством вдруг овладевает страх госпереворота, инспирируемого Западом, и дальше начинается погром интеллектуальных основ страны, где, как верит начальство, притаилась западническая пятая и шестая колонна.
Некоторые из записей Никитенко за 1847-1848 годы:
«Возвратился из цензурного заседания. Спорил с попечителем, который объявил, что «надо совсем вывести романы в России, чтобы никто не читал романов».
«Цель и значение этого комитета (Бутурлинского комитета, некого аналога нынешнего Совбеза – Т.) были облечены таинственностью, и оттого он казался еще страшнее. Панический страх овладел умами… комитет особенно занят отыскиванием вредных идей коммунизма, социализма, всякого либерализма, истолкованием их и измышлением жестоких наказаний лицам, которые излагали их печатно или с ведома которых они проникли в публику.
Ужас овладел всеми мыслящими и пишущими. Тайные доносы и шпионство ещё более усложняли дело. Стали опасаться за каждый день свой, думая, что он может оказаться последним в кругу родных и друзей».
«Наука бледнеет и прячется. Невежество возводится в систему. Ещё немного - и всё, в течение полутораста лет содеянное Петром и Екатериной, будет вконец низвергнуто, затоптано... И теперь уже простодушные люди со вздохом твердят: «видно, наука и впрямь дело немецкое, а не наше».
«Теперь в моде патриотизм, отвергающий всё европейское, не исключая науки и искусства, и уверяющий, что Россия столь благословенна Богом, что проживет одним православием, без науки и искусства. Патриоты этого рода не имеют понятия об истории и полагают, что Германия бунтует оттого, что есть на свете физика, химия, астрономия, поэзия, живопись. Теперь же все подпольные, подземные, болотные гады выползли, услышав, что просвещение застывает, цепенеет, разлагается».
«Они хотят всю деятельность сосредоточить только в пределах православия: но разве это деятельность? Впрочем, на обществе Сандвичевых островов (так для конспирации Никитенко называл в дневнике Россию – Т.) можно выводить какие угодно узоры: оно всему подчинится. Оно всякой силе готово сказать: «идите княжить над нами».
«Любопытно, что на этой неделе несколько запрещений. Недавно вышло запрещение относительно спичек; потом запрещено лото в клубах, затем маскарады».
«Я заходил в цензурный комитет. Чудные дела делаются там. Например, цензор Мехелин вымарывает из древней истории имена всех великих людей, которые сражались за свободу отечества или были республиканского образа мыслей, - в республиках Греции и Рима.
В обществе нет точки опоры; все бродят как шалые или пьяные. Одни воры и мошенники бодры и трезвы. Одни они сохраняют присутствие духа и видят ясно цель своей жизни - в стяжании. Злоупотребления повсюду выступают открыто и нагло, даже не боясь наказания».