Сложное: мир и прогресс в отсутствие прав человека

Бегло вопрос о различие реформ социума и цивилизационной реформации я поднимал в одном из предыдущих рассуждений, поэтому я сохраню их в закавыченном виде, а разъясняющие комментарии буду давать в квадратных скобках

Итак. «Тут надо ещё больше углубиться в тонкости цивилизационных процессов, затронув, например, принципиальнейшую разницу между реформой и реформацией. Реформу, которую как правильно заметил Борис Ефимович, начинают только тогда, когда кончаются деньги.

[Как отмечали хорошо изучившие попытки ненавистных, поскольку справедливо видели в них попытки предотвратить чаемую революцию, реформ Ленин и его последователи и эпигоны] правители [правящие круги, наиболее адекватные слои элит] сами выбирают, проводить ли им реформы и как. Они могут провести частичные реформы, выведя общество из сложившегося равновесия, а потом «завернуть гайки» и удивляться революционному брожению.

Могут ничего не делать, и по председательствовать на похоронах системы, разрушенной кризисом и революцией, или рухнувшей под натиском более ловко модернизировавшегося соседа. Могут предусмотрительно заменить назревающую социально-политическую революцию, растянув подразумеваемые ею общественные трансформации на поколение… [Реформы – это менее всего новые законы и смена этого правящего класса, элит и субэлит, это ещё и изменение социального поведения, социальных ролей, высших страт, их раскол и пополнение за счёт ротации и суб- и даже контрэлит.

Два простых примера. Основной социальной функций средневековых элит может оказаться изоляционизм и культурная консервация социума, блокирование «реформационных» – о которых ниже – процессов, например, последовательная антирыночная и антисекуляристская политика.

При одном виде реформ запущенные социальные лифты вытесняют неадекватных представителей таких элит за счёт социальной ротации из числа субэлит и «реабилитированных» ранее репрессируемых контрэлит.

При другом виде социально настолько меняется роль ранее «профессионально» антирыночных и антипрогрессистских групп, что они сами становятся пионерами реформационных процессов - открытости, межцивилизационного информационно-культурного обмена, буржуизации. Про различие между социальной стратегией в условиях цивилизационной модернизации со стороны английской, нидерландской и скандинавской аристократии; и романской – французской, испанской, итальянской и да-да, русской {хотя тут процесс был двойственен – русская аристократия была радикально антирыночной, но столь же радикально вестернизационно-просветительской}, написаны целые библиотеки.

Интересен и обратный процесс: созданные Ельцинской революцией новые предпринимательские, бюрократические и медиакратические кадры, сломавшие советскую партийно-хозяйственную номенклатуру, при Путинской контрреволюции вновь восстановили номенклатурный тип правящего слоя, рефеодалезировавшись», т.е. вернувшись к «купеческой», «придворно-служивой» {«мандаринской»} и «жреческой» социокультурным моделям. Собственно, вся идеология «особого исторического пути» и есть доктринальное обоснование и легитимации такого исторического реверса.

Нет ничего удивительного в превращении комсомольского функционера в биржевика эпохи первоначального накопления капитала – такое сплошь и рядом было с богатыми виноторговцами или, наоборот, с захудалыми маркизами в XIX веке, но вот обретение им оным биржевиком никогда не испытанной им ментальности совкового директора облторга?].

А вот реформация – это объективный фазовый переход социума. Жило-было традиционное аристократически-жреческое (агро-грамотное) общество и вдруг получите монотеистическое феодальное средневековье. [Прихожане храмов превращаются в «церковный народ» {это, разумеется, относится к мечети, «раввинистской» синагоге и даосским и буддийским монастырям} - первый институт протогражданского общества; князья, встроенные в деспотическую «вертикаль» - создают сложную систему феодальных отношений, развивающуюся во второй институт протогражданского общества – сословно-представительские органы.]

И следом – общество модернити с веберовской «протестантской этикой», дюргхеймовским «расколдовыванием мира», конституцией и наукой… [некоторые цивилизации сохранили «слоистый» характер – индийская {затронутые средневековизацией в наибольшей степени принимали ислам, ареал которого детально совпал с ареалом эллинизации, появления секулярной философской интеллектуальной автономии, «аристотелизации» и «платонизации»}, китайская, византийская, японская, русская – и совместили все фазовые состояния одновременно].

Этот фазовый переход всегда идёт на один такт – от платоновской Академии нельзя сразу попасть в Сорбонну-1968, но лишь через Сорбонну, обсуждающую, не надо ли сжечь еретика Рабле. В западном мире реформация почти завершилась, и там нет понятия «ереси» в качестве культурно-актуального. Поэтому вашингтонец - прихожанин греческой церкви не может подумать про своего соседа – прихожанина нависающего над фронтом его церкви (с очень красивой мозаикой с рыбой) огромного католического кафедрального собора – еретик.

«….начавшаяся при Петре I реформация Руси не имела своим источником и своим орудием православную церковь. Завершили реформацию большевики. Мы помним про сдвиг на такт. ВКП(б)-КПСС пришлось самой стать псевдоцерковью, но – квазикатолической. От этого болезненный культ пытаемых и казнимых героев-мучеников; сталинские «ведовские процессы», непрерывное разоблачение ересей; тотальность веры, но и партсъезды-«соборы», решительно меняющие «теологию». {Очень чётко заметен переход от «агрограмотного» сталинского деспотизма к феодализму «договаривающихся» и самокооптируемых номенклатурных кланов и к частичному возвращению к «академической автономности» свободы идеологических и искусствоведческих дискуссий}.

Горбачёв и Яковлев пытались «протестантизировать» КПСС, но она рухнула, не вынеся этого, точно так же, как не вынесла «лютеризации» католическая церковь Северной Европы. Нынешние российские «парламентские партии», это, если угодно, предельная возможность «квазипротестанизации» капээсоподобных политических организмов. Демократическая же оппозиция ещё хранит «католическую» матрицу и рвётся пострадать и спасти людей от душегубительной государственной ереси (как гонимые английские католики в Англии 17-18 веков). Но – каждая по отдельности.»

Новый текст, к которому всё предшествующее было предисловием.

Реформация как фазовый переход вовсе не несёт в себе автоматическое освобождение общества. Оно как раз является побочным продуктом революций и заменяющих их реформ. Реформация Нидерландов и у англосаксов привела к торжеству парламентаризма, во Франции – к абсолютизму тоталитарного типа, потом повторенного якобинцами, а в России Екатерины Великой – к замене крепостничества средневекового-европейского типа на какое-то совершенно азиатское рабовладение, затем повторенное сталинизмом.

Более того, характерный, видимо, и для социумов, закон минимализации энергозатрат, помогает авторитарным и тоталитарным тенденциям, позволяющим обеспечивать высокую степень управляемости и лёгкость мобилизации ресурсов.

Не случайно вход в реформацию на Западе происходил в атмосфере ведовских процессов, а на Руси – с церковного раскола и гонений на старообрядцев и протопротестантские движения. Что было «технологически необходимым» уничтожением архаическо-доцерковных (языческих и народно-христианских) цивилизационных пластов, являющихся основным препятствием для тотального инструментального переустройства социума, где церковь должна была стать рупором и «приводными ремнями» абсолютизма и национальных монархий, а университеты – монополистами «смыслопроизводства».

Для решения двух из трёх глобальных «сахаровских задач» - обеспечением «мира» (прекращения локальных конфликтов и подавления тоталитарного террористического движения) и «прогресса» - технологический глобализм и глобализация гуманитарно-социальных реформ, принимаемых местными «суверенными» властями только при их включённости в мировые коррупционные схемы, третья – гарантии «прав человека» не только не помощник, но огромное препятствие.

Например, именно тотальная электронная слежка (привет Сноуденам-Ассанжам от Дэна Брауна) и Гуантанамо сломали хребет запрещённой «Аль-кайде», а проблемы запрещенной ДАИШ и Талибана были бы мгновенно решены применением тактического ядерного оружия или сверхмассированных ударов конвенциональными системами оружиями. Автоматическое развитие процессов Реформации ведёт только к сдвигу к «мягким» тоталитарным конструктам в стиле высокой античности, включая массовый импорт «метеков». Поэтому антитоталитарная профилактика Запада заключалась только и исключительно в превращении права человека в гражданскую религию.

Необходимо напомнить, что полтора века назад плюрализм Запада был спасён только тем, что культура стремительно превратилась в автономный и враждебный церкви индуктор и сублиматор религиозной и гуманистической (пострелигиозной) этики, а антиэлитистские партии-квазицеркви – в постоянного оппонента постсредневековых элит.

Реакцией на плюрализм и антиэлитизм, антииерархизм стал слом второй реформации – тоталитарные социально-имитационные провалы на предшествующие фазы реформации. У правых (фашистов) – к высокому средневековью, у левых (коммунистов) – к агрограмотному обществу или к фазе «шаманско-военных демократий». Но «однофазовый ограничитель» позволил лишь «псевдокатолицизировать» Русь и «квазиреконкистадоровать» Запад. Более глубокие исторические провалы остались лишь изолированными социокультурными протуберанцами.

Все четыре Русские революции (1905-07; 1917 (март-ноябрь); 1917-1922; 1989-93), либерально-протестное движение (2006-2013) и будущая антипутинистская революция – это поэтапные входы в Реформацию модернити. Главная историческая задача страны – последовательная дефеодализация, точнее, десредневековизация.

Она будет происходить в форме «протестантизирования» (не зря все протестные идеалы сводятся к требованиям создания подчинённого свободному и независимому бизнесу «дешёвого – национального - государства», гарантированных демократию институтов и к полной свободе рациональных идеологических дискуссий). Поэтому никаких массовых дисциплинированных квазикатолических оппозиционных «партий-общин» больше не будет, но настанет час популярных лидеров-«проповедников» и всплески оппозиционных харизматических движений.

Но самая «засада» будет в том, что неизбежно столкнутся два исторически закономерных процесса:

а) «расколдовывание» и «веберизация» общества, подъём демократизации и стремление к его институциональному закреплению, и

б) повышение уровня социальной «управляемости» на стадии перехода власти от «сословной» номенклатуры к политизированной буржуазии, уже сейчас подготавливаемая правоконсервативной апологией «дебыдлоизации».

И как всегда на стадии революционной реформации очень важную роль должна сыграть борьба с политическим «сектантством» - появлением плеяды «магических» политиков-популистов.

Вот, собственно к этой мысли академика Сахарова я плавно подводил всё время – для предотвращения прохождения России Второй Реформации вторично в одной из тоталитарных модификаций, Права Человека должны быть превращены в гражданскую религию, включая такой практический аспект этого, как постепенное снятие политического и экономического отчуждения. И это – главная задача для либеральной оппозиции.