Пиры Валтасара

Эта статья задумывалась для рождественского выпуска журнала как материал в основном развлекательный. Действительно, почему бы накануне новогодних праздников не отвлечься от политики и не вспомнить, с каким размахом их отмечали в Кремле. Но по мере того, как собирались и прочитывались мемуары участников этих пиршеств и несколько исторических работ, посвященных этой теме, становилось ясно, что новогодние, да и другие так называемые «большие кремлевские приемы» были не столько веселым праздничным застольем, сколько важным политическим мероприятием.

В этом же убеждает и замечательный текст Фазиля Искандера, и снятый на его основе фильм «Пиры Валтасара, или ночь со Сталиным», откуда, собственно, и заимствовано название этой статьи. Читая и перечитывая текст Искандера, не перестаю удивляться тому, как точно описание ночного пира, устроенного абхазскими властями в честь отдыхавшего в этой республике Сталина, раскрывает жуткую сущность режима, во главе которого оказался уголовник, промышлявший в молодости грабежом и убийствами. Пересказывать сюжет этого рассказа нет нужды. Но он привлекает внимание к другой, более общей проблеме. Кремлевские празднества и приемы воспроизводили свойственные советскому режиму архаичные формы и механизмы осуществления и легитимации власти.

Социология пира

Где бы ни проходили правительственные и вообще официальные приемы на высоком уровне, у социологов принято именовать их «пирами», то есть совместной торжественной трапезой, обычай которой уходит корнями в глубокую древность. Антропологи утверждают, и, похоже, они правы, что для человечества, практически на всем протяжении своей истории существовавшего (а добрая половина его до сих пор существует) на грани голода, еда и все, что с ней связано, имеет сакральное значение, даже большее, чем инстинкт продолжения рода.

Видимо, поэтому, как только у племени появлялось больше пищи, чем требуется для выживания в данный конкретный момент, оно устраивало праздники, главным содержанием которых было совместное поедание добытого мамонта, носорога или кита и прославление в песнях и плясках тех, кто силой, умением или хитростью смог до отвала накормить соплеменников. И, одновременно, совместное поедание убитого животного давало осознание и усиливало ощущение совместности, общности едящих. Это одно из базовых, проявляющихся на инстинктивном уровне последствий совместной трапезы и, чаще всего, совместной выпивки — объединение группы в нечто единое, связанное не только общим местом проживания, но чем-то поистине сакральным — едой. Совместное «преломление хлеба насущного» воспринималось как приобщение сотрапезников к некоему единому социуму.

По мере того как менялось и усложнялось человеческое общество, функции пира становились все более разнообразными. Для вождей варварских племен без постоянных совместных пиров с дружиной не было шансов удержать при себе сильных воинов и обеспечить их верность. Помимо всего прочего, на таких пирах происходила раздача трофеев, добытых в набегах на соседей. Об этом подробно говорится в песнях скандинавских скальдов и поэмах греческих аэдов и рапсодов. В более поздний период пиры разделились на два типа. Один — античные симпосионы, от которых, кстати, берет начало современный термин «симпозиум». Их главным содержанием была не столько еда и выпивка, сколько беседа. Точнее, после того, как собравшиеся как следует насытятся, они обращались к вину (собственно, в переводе симпосион означает «совместное питье») и обстоятельным разговорам на самые разные, интересные участникам темы: от городских сплетен до философских и литературных споров.

Другой — так называемые «царские пиры», в которых четко проявилось то, что социологи называют статус-образующей функцией совместной трапезы. Подчеркнуто пышные, обильные и церемониальные, эти пиры отличались четкой и все более изощренной иерархией. Так в древней Греции, например, появился термин «друзья царя», которые, свою очередь, делились на просто «друзей» и «первых друзей». Церемониал и ритуалы этих пиров отражали внутреннюю структуру правящей элиты: чем ближе к царю сидел тот или иной вельможа, тем весомее была его роль в системе власти. Чрезмерно обильное и изощренное угощение было призвано продемонстрировать богатство и могущество царя и его двора. Эти и многие другие особенности царских пиров античности и варварской эпохи возродились в советский период, когда большевики, провозгласившие равенство и братство в качестве своих идеалов, обратились на практике к самым архаическим методам и приемам утверждения личной власти вождя и высшего правящего ареопага.

Как Сталин правил пир

В первые годы после октябрьского переворота большевистское руководство обходилось без приемов, больших совместных застолий и пиров. По крайней мере, историки ничего об этом не написали. Сначала этому мешала Гражданская война, в которой порой судьба новых властителей страны висела на волоске, затем, с середины 1922 года, после того, как Ленин фактически выпустил власть из рук, — жестокая подковерная борьба за наследство впавшего в сифилитическое безумие вождя. Но практически сразу же после его смерти члены ЦК ВКП(б) и правительства решили восстановить некоторые традиции «проклятого прошлого» и от души повеселиться в дружеском кругу вместе с наиболее видными командирами Красной армии и партийными функционерами.

1 мая 1925 года в Большом Кремлевском дворце состоялся первый большой советский правительственный прием. В одном из документов того времени говорится, что для этого приема из кладовой было выдано 850 рюмок, 297 фужеров бородинской грани, 350 фужеров широкой грани и 202 фужеров бахметьевской грани. Кое-что из этой посуды было разбито: 24 рюмки и 27 фужеров различной огранки. С этого момента приемы по случаю революционных праздников вошли в повседневную практику советской верхушки. Но, пожалуй, наиболее пышным был прием в Большом Кремлевском дворце 21 декабря 1929 года по случаю 50-летия Сталина. Это стало своего рода символическим свидетельством его утверждения в роли уже не «первого среди равных» члена Политбюро, но полновластного хозяина новой империи.

Коллективизация и вызванные ею вторая гражданская война и чудовищный голод на время отвлекли внимание кремлевских вождей от пиров и торжественных обедов. К ним вернулись в середине 1930-х годов, когда ситуация в стране несколько стабилизировалась. Так, 4 мая 1935 года состоялся первый грандиозный правительственный прием в честь выпускников военных академий, на который было приглашено почти 1700 высших командиров Красной армии.

Это был более чем ясный сигнал новой, гораздо более весомой, чем ранее роли армии в советской политической системе. Ей предстояло стать третьей, наряду с партаппаратом и госбезопасностью, опорой режима. Одновременно, Сталин, похоже, давал понять молодому поколению генералитета, что им предстоит блестящее будущее... после того, как в надвигающихся чистках будет уничтожено высшее командование вооруженных сил. В это же время вернулись и к некоторым дореволюционным традициям, в том числе, празднованию Нового года, вновь разрешили наряжать елку, а по случаю встречи 1936 года в Кремле состоялся ужин с членами Политбюро и правительства.

С середины 1930 годов правительственные приемы в Кремле служили и другим целям. Они играли важную роль в формировании в стране культа «новых героев», призванных стать своего рода символами великой сталинской эпохи. Возвеличивание героев, создание образцов и примеров для подражания — непременная принадлежность любого тоталитарного режима.

В 1920-е годы в СССР такими героями служили видные деятели большевистской партии дореволюционной поры и затем революционного времени, и особенно командиры Красной армии в период Гражданской войны. Но в подавляющем большинстве они либо были близки к Троцкому, либо их в этих контактах подозревали. Были еще в силе большевики с дореволюционным стажем, которые не слишком преклонялись перед Сталиным. Во время Большого террора 1936—38 годов почти всех их уничтожили. Население, отвыкшее к этому времени чему-либо удивляться, спокойно воспринимало, как еще вчера выдающийся большевик-ленинец становился вредителем и врагом народа. Но обойтись без героев сталинский режим не мог.

И потому во второй половине 1920-х годов в Кремле один за другим шли большие приемы в честь стахановцев, выдающихся работников той или иной отрасли промышленности, знатных хлеборобов, челюскинцев, летчиков или пограничников. Такие приемы становились как бы последним этапом в возведении нового героя на подобающий ему пьедестал.

На больших приемах Сталин нередко формулировал важные политические и пропагандистские установки. Так, 7 ноября 1937 года на приеме по случаю очередной годовщины Октябрьской революции Сталин заявил: «Русские цари сделали много плохого. ... Но они сделали одно хорошее дело — сколотили огромное государство до Камчатки. Мы получили в наследство это государство». Порассуждав о необходимости сохранить это наследие, он закончил тост на зловещей ноте: «Каждого, кто своими действиями и мыслями (да, и мыслями) покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать. За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода!» По сути дела, это было указание пропаганде подчеркивать позитивную роль самодержавия в создании российского государства — в 1930-е годы эта ныне любимая идея так называемых государственников была принципиальной идеологической новацией, а для чекистов — прямым указанием безжалостно уничтожать врагов народа и весь их род до седьмого колена.

И, наконец, сталинские приемы, подобно пирам тиранов древности, были средством сплочения партийной номенклатуры, военного командования, верхушки научной и художественной интеллигенции вокруг вождя. В этих кругах само приглашение на кремлевский прием ценилось крайне высоко, рассматривалось как свидетельство принадлежности к высшим сферам советского режима. Был разработан и неукоснительно выполнялся комплекс ритуалов, воспроизводивших во многом обычаи «царских пиров» тиранов древности, призванных вызвать у участников почти религиозный экстаз при виде «великого вождя» и его верных соратников, в состав которых, впрочем, чистки и репрессии постоянно вносили свои коррективы.

Российский исследователь, доктор исторических наук Владимир Надеждин пишет: «Большие кремлевские приемы можно рассматривать в качестве наглядного примера „театрализации питейного ритуала“. Одной из основных составляющих церемониала больших кремлевских приемов являлись процесс сбора приглашенных и занятие ими своих гостевых мест. При этом существовала определенная „иерархия места“, которую должны были соблюдать гости, представители сталинской элиты, „приобщенные“ к публичному застолью. Каждый из них получал именное приглашение на прием в Кремль, в котором указывались: дата банкета, время начала, место проведения (Георгиевский зал или другое парадное кремлевское помещение), номер гостевого стола и номер места за ним» i.

Собравшись и заняв свои места, участники приема ожидали выхода Сталина. Чем ожидание дольше, тем сильнее желание скорее увидеть любимого вождя. Это проверенный способ воздействия на сознание. Великий человек тем и отличается от обычных людей, что он может позволить себе нарушить обязательный для других распорядок. Участники приемов в своих воспоминаниях писали о том, что их охватывал неподдельный восторг, когда появлялись члены Политбюро во главе со Сталиным. «Известия», например, писали в мае 1935 года: «И вдруг рукоплескания, которые нарастают, как буря, покрывают все, переходят в ураган, в гром, в бушующую стихию радости и восторга.

Это входят члены Политбюро и союзного правительства во главе со Сталиным, к которому несутся со всех сторон приветственные клики почти двухтысячной массы бойцов» ii. Эта статья была подписана инициалами, которыми обычно подписывал свои статьи Бухарин. Она, как и другие написанные им в том же духе, конечно, не спасла его от смерти в лубянском подвале. Зато верно передает атмосферу квазирелигиозного поклонения вождю и его приближенным, которая сознательно культивировалась и поддерживалась не только всепроникающей пропагандой и страхом перед вездесущими чекистами, но и ритуалами приемов, где собиралась советская элита. В частности, по воспоминаниям некоторых участников приемов, вид стола, за которым сидели члены Политбюро со Сталиным в центре, вызывал в памяти иконы с изображением Тайной вечери Иисуса Христа с апостолами. В целом же, исследователи приходят к выводу, что большие кремлевские приемы были важной формой общения в советской политической среде, относились к важнейшим мероприятиям государственного масштаба, сыгравшим немалую роль в укреплении личной власти Сталина, консолидировали вокруг вождя элиту советского общества.

Шашлык из двухнедельного ягненка, или пир под бомбами

Тираны и монархи древности и средневековья стремились поразить своих приближенных и иностранных гостей не только обильными, но и изощренными, экзотическими блюдами. Так, римский император Август любил угощать придворных мясом страусов, которых, естественно, приходилось добывать где-то в Африке и доставлять в столицу империи. Его последователь Элиогабал предлагал блюдо, изготовленное из мозгов шестисот страусов, зеленые бобы при нем сервировались с янтарем, рис подавался смешанным с жемчугом, горошек — с золотом. Тиберий и вовсе предпочитал всему соловьиные язычки. О вкусах, разумеется, спорить трудно. Но трудно себе представить, чтобы человеку, даже с весьма странными гастрономическими пристрастиями, понравилось бы грызть янтарь или жемчуг. Дело в другом. Все это должно было внушить участникам пиров убеждение в невероятной мощи и богатстве Рима и незыблемости императорской власти.

По этому же пути шли советские лидеры. По отзывам современников, подававшаяся на кремлевских приемах еда должна была поразить пирующих не только и, быть может, не столько своим вкусом, но и экзотичностью. Правда, соловьиных язычков в Кремле не подавали, но все же старались не слишком отстать от римских прототипов. Типичное меню таких приемов включало в себя мало известные даже советской элите названия «огратен», «пуаврад», «консоме», «парфе», «пети-фур», «оливье», «паризьен». Более понятными были исконно русские «расстегайчики», «семга», «балык», «нельма», «рябчики». Можно представить, как вся эта снедь воспринималась большинством участников приемов, особенно выпускниками военных академий, жизнь которых проходила на фоне нищенских прилавков магазинов, а в памяти еще были свежи миллионы умерших от голода 1932—33 годов.

Однако поистине вопиющими примерами гастрономической роскоши были кремлевские приемы в годы Второй мировой войны. Впечатляет меню дипломатического приема в начале декабря 1941 года, когда немецкие войска находились неподалеку от Москвы. Закуска — лосось, белуга, семга, икра зернистая, икра паюсная и расстегайчики, сельдь с гарниром, ветчина, салат оливье, сыры, масло, огурцы кавказские и помидоры. На первое гостям подавались различные супы.

А на горячее — дичь, белорыбица, поросенок, грибы белые в сметане о-гратен и медальон из дичи пуаврад. Завиден был и выбор спиртного: шампанское, которое при желании можно было пить на протяжении всего обеда, любимые вождем грузинские вина, перцовка, настоянная на горьком перце, и «Старка» — водка, купажированная португальским портвейном. Но, пожалуй, наиболее впечатляющим образцом кремлевской помпезности, отсутствия вкуса и такта и, по словам Уинстона Черчилля, «тоталитарной расточительности» был прием, данный в честь британского премьера осенью 1941 года, когда ему подали шашлык из двухнедельного ягненка. Некоторые российские историки убеждены, что это был «тонко рассчитанный» ход Сталина, призванный убедить гостя в прочности советской власти и уверенности в победе. Но, думается, Черчиллю это, скорее, напомнило обычаи папуасских племен или ассирийских тиранов, где показателем власти вождя было количество поглощаемой еды и ее редкость.

От Сталина к Путину

Кремлевские приемы продолжаются до сих пор, но трансформируются их функции и меняется смысл. После Сталина эти застолья перестали быть инструментом для обожествления вождя и превратились в своего рода советскую ярмарку тщеславия. Уже тогда внимание гостей переключилось: они стали тщательно следить, кто на сей раз приглашен в Кремль, кто с кем доверительно общается вполголоса, а с кем — холодно раскланивается, с кем чокаются члены Политбюро или, после краха Советской власти, — члены Совета безопасности и так далее.

Постепенно более скромным становился и набор подававшихся блюд. В меню готовившегося новогоднего приема, которое в ноябре 1962 года утвердил Суслов, значились: икра зернистая и баклажанная, пирог с рыбой, рыба фаршированная и заливная, лососина, палтус с лимоном, поросенок холодный с хреном, тетерев фаршированный, салат столичный, сыр ассорти, огурцы, помидоры, редис, соленья, суп-пюре из кур, стерлядь паровая в шампанском, котлеты из телятины отбивные, утка жареная с яблоками, мороженое с персиками, кофе, чай, пирожное и торт, фрукты. Тоже, конечно, неплохо, но все же нет ни рябчиков, ни пуаврада.

В брежневский период особое внимание обращалось на количество подаваемой еды. Среди кремлевских поваров бытовало вроде бы шутливое правило: «На стол мы должны поставить столько еды, чтобы от ее груза подкашивались ножки». На больших столах не оставалось пустого места, тарелки украшались розами из свежих огурцов и помидоров — сейчас их называют «могильными вариантами». Хотя названия правительственных блюд не отличались от тех, которые присутствовали на столах простого народа, их содержание было иным.

Так, популярный в народе оливье делался не с банальной колбасой, а с крабами, перепелиными яйцами, беконом и домашним майонезом на оливковом масле; в салат столичный вместо зеленого горошка добавляли ананас, а студень делали из бараньих язычков, которые очень любил Брежнев. И самое показательное: на каждого гостя полагалось приготовить не менее трех килограммов (!) различной еды. Съесть это все, разумеется, не было никакой возможности, поэтому после окончания приема оставшееся недоеденным отдавалось кремлевской обслуге. Такая расточительность была прекращена только Раисой Горбачевой, которая ввела европейскую практику индивидуальной подачи еды — каждому ставили тарелку с заранее приготовленным кушаньем.

При Путине, по мере того, как Россия «вставала с колен» в результате роста цен на нефть, кремлевские приемы становились если не более изысканными, то более дорогостоящими. Так, например, в декабре 2014 года новогодний прием для членов Госсовета обошелся в 10 миллионов рублей, а на «большой новогодний президентский прием» было истрачено еще 35 миллионов рублей. Несмотря на углубившийся к тому времени экономический кризис, президент и его гости в гастрономических удовольствиях себе не отказывали. Поскольку на этот прием приглашается около тысячи человек, нетрудно подсчитать, что на каждого истратили примерно 35 тысяч рублей. Впрочем, по меркам нынешней российской элиты это довольно скромно. Так, главный редактор Russia Today, важнейшего рупора кремлевской пропаганды на зарубежные страны, Маргарита Симонян высказалась весьма скептически: «Я бы не сказала, что там обычно шикарно, но там всегда весело... И это всегда возможность пообщаться.

Многие, конечно, пытаются пообщаться с президентом». Правда, публика собирается не всегда та, которую хочется пригласить в приличный дом. Вот и персонаж весьма сомнительной репутации, лидер Ночных волков Хирирг-Залдостанов, в своем нелепом якобы байкерском облачении в последние годы стал постоянным гостем на кремлевских приемах. Ну, каждому времени, как говорит русский народ, свои песни. И добавим: каждому президенту — свои гости.