Почему Отцы-основатели добавили «тяжкие преступления и проступки»?

Когда в Федеральном конвент в 1787 году предложили объявлять импичмент за «измену и взяточничество», Джордж Мейсон возразил, что узость этих рамок позволит избежать наказания худшим из преступников: «Измена… не охватывает многие значительные и опасные преступления. Гастингс не был виновен в измене». Уоррен Гастингс был виновен кое в чем другом,за что также должен быть положен импичмент. Добавление «тяжких преступлений и проступков» потребовало дополнительной аргументации, но уместность этого примера никто из отцов-основателей не оспаривал. Обоснование импичмента должно было принимать в расчёт дело Гастингса.

Гастингс, первый британский генерал-губернатор Индии на момент проведения конвента был, возможно, самым печально известным человеком в мире. Через пять месяцев после принятия Конституции по другую сторону Атлантики он предстал перед судом палаты лордов. Разбирательство продлилось больше семи лет и завершилось оправдательным приговором. Гастингс, образцовый английский бюрократ своей эпохи, был совсем не похож на злодея. Это признавал и главный обвинитель: «Мы никогда не сравнивали мистера Гастингса со львом или тигром; мы сравнивали его с крысой и хорьком». Однако обвинения против него были серьезными: акты угнетения индусов, отчуждение их частной собственности, взяточничество и вымогательство.

Уоррен Гастингс

С самого начала судебный процесс над Гастингсом приковал к себе внимание политического истеблишмента, поскольку был самым серьезным испытанием британского империализма изнутри. Для англо-саксонской политики эта процедура импичмента остаётся самой значимой после суда над Эндрю Джексоном, и проходила в подобающем случаю огромном здании средневекового Вестминстерского дворца. Говорят, что билеты на суд продавали по 50 фунтов (эквивалент сегодняшним 9 тысяч долларов). Для думающих людей своего времени импичмент Гастингса был важен, потому что был судом над самой империей. В остальном же это было просто главное шоу сезона.

Для американцев 2019 года, все еще ощущающим влияние импичмента, суд на Гастингсом должен иметь значение по другой причине, связанной с личностью главного обвинителя, Эдмунда Бёрка. Бёрк - редкий политический мыслитель, который размышлял об импичменте и участвовал в нем. Сегодня американцы задаются всё теми же вопросами, которые он рассматривал на протяжении суда над Гастингсом: является ли импичмент политической дискуссией или судебным процессом? Каких целей должен достичь импичмент? Каков стандарт доказательства?

Конечно, Бёрк не может сказать нам, стоит ли проводить импичмент в отношении Дональда Трампа. Но его пример особенно ценен, поскольку позволяет нам выйти за рамки обычных, сугубо американских рассуждений об импичменте, которые обычно упираются в точное определение «особо тяжких преступлений и проступков

Импичмент – это одновременно политический и правовой процесс. Он принимает форму обвинительного акта, за которым следует судебное разбирательство, но на этом суде обвиняемый, обвинители и судьи - политики. Учитывая, что два этих аспекта находятся в постоянном противоречии, Бёрк неоднократно требовал, чтобы акцент был сделан на политическом: импичмент, настаивал он, — это суд «проводимый перед государственными деятелями и самими государственными деятелями, на твердых принципах государственной морали». Доказательства «должностного преступления» было достаточно для осуждения, и, если этот стандарт обязательно предполагал моральную аргументацию - менее точную, чем буква закона – тем лучше. Как Бёрк сказал на суде, «здесь нами руководят не только низкие принципы юриспруденции, но также принципы чести и рыцарский дух».

В отличие от Бёрка, Гастингс и его адвокаты требовали, чтобы импичмент проводился как уголовный процесс. По мнению одного из его сторонников в парламенте, отход от модели гражданского судопроизводства заменит беспристрастные стандарты подсчетом голосов «в зависимости от силы партии, обвиняющей или защищающей».

Эта перспектива не особенно беспокоила Бёрка, который подчеркнул, что импичмент был задуман как инструмент парламентского контроля над королевскими назначенцами, вроде Гастингса. Но причины, по которым он подчеркивал политическую природу импичмента, были гораздо глубже.

Эдмунд Бёрк

Для Бёрка, получившего классическое образование, различие между правовыми и политическими аспектами импичмента прослеживается в различии между двумя основными формами риторики: судебной и дискуссионной. Следуя давней традиции, Бёрк считал, что это не просто два вида речи, которые происходят на разных площадках, а два разных способа публичного коллективного размышления. Судебная риторика ориентирована на прошлые действия обвиняемого; дискуссионная же заостряет внимание на будущих событиях, которые непосредственно касаются участвующих в происходящем. В случае судебного импичмента руководящим вопросом было бы: «Нарушил ли Гастингс закон?» А в дискуссионном следует ответить: «Каковы возможные последствия осуждения Гастингса для империи и ее народа?»

Для Бёрка эти вопросы не были морально равнозначными. Вслед за Аристотелем он считал дискуссионную риторику «более благородной и достойной гражданина». Он считал, что законодательные органы иногда могут принять вызов дискуссионного мышления, но они постоянно испытывают искушение попасть в узкие, механистические и лишенные воображения рамки легализма. В своей речи об Индии за четыре года до начала судебного разбирательства Бёрк пожаловался: «Мне было немного больно наблюдать за вторжением в эту важную дискуссию quo warranto, mandamus, и certiorari: будто бы мы на суде над мэрми, старейшинами и горожанами столицы… самом низкого и подлом судебном процессе». Юридическое обоснование полезно, но только в своей сфере. За ее пределами оно угрожает «принизить серьезность обсуждения политики и империи».

На суде в отношении Гастингса Бёрк неоднократно продвигал и неоднократно оказывался неспособен донести этот тезис. Не в последнюю очередь это происходило потому, что члены палаты лордов, которые были судьями на этом процессе, следовали примеру профессиональных судей среди их числа. Вопросы к свидетелям о мнении индусов об администрации Гастингса, о том, привели ли методы сбора налогов Гастингса к «большему злу или меньшему злу» для Индии, и о том, приведет ли прецедент его оправдания к «грабежу и разбоям среди подданных правительства» все были отвергнуты как несоответствующие процедуре. В соответствии с правовой моделью импичмента все эти решения были оправданными. Но Бёрк также разумно полагал, что их исключение действительно «ухудшило» процесс.

Что было потеряно в рамках судебной модели, так это не просто доказательство, но качество общественного мышления, которое Бёрк называл «расширением». Прежде всего, это был способ видеть события в их правильных нравственных пропорциях. «Если… мы не расширим наши умы, чтобы достигнуть масштаба их объекта», - предупредил Бёрк в своей речи 1785 года, осуждающей Ост-Индскую компанию, - «будьте уверены, что все в нас будет постепенно сокращаться, пока, наконец, масштабы наших проблем не сожмутся до размеров нашего разума».

Бёрк настаивал на том, что Гастингс сможет избежать импичмента только если преуменьшит значимость своих преступлений. Это именно то, в чем Бёрк обвинял сторону защиты противопоставив свои красочные повествования об имперских преступлениях с «техническими тонкостями» и юридическим жаргоном Гастингса. Бёрк считал, что язык имеет большое значение, потому что праведный гнев является правильным ответом на преступления определённого рода, а сухие юридические формулировки могут лишить выносимое решение пристрастия.

Подобный жаргон, по мнению Бёрка, походил бы для «Пенрина, Солтэша, Сент-Айвз или Сент-Мавз», провинциальных английских городков, где обычные споры решались с помощью удобных процедур. Но преступления, в которых обвиняли Гастингса, обычными не были. Бёрк, как казалось, боялся, что обычное делопроизводство и формулировки английского права сделают их таковыми, закрепляя такое отношение к схожим делам в будущем. Рутинные процедуры, с его точки зрения, рутинизировали возмутительное бесчинство.

Импичмент над Уорреном Гастингсом в палате лордов

Если импичмент является действительно политической дискуссией, то из этого следует, что легитимной целью импичмента является изменение общественного мнения, даже если осуждение маловероятно. Бёрк не питал в этом отношении никаких иллюзий. Еще в 1785 году, за три года до начала процесса, он назвал осуждение Гастингса «вещью, которую как мы все знаем, невыполнима», особенно потому, что политический класс был фактически «подкуплен» своим соучастием и финансовой заинтересованностью в колониальной империи. Процесс должен был быть публичным зрелищем, чтобы преодолеть это; возможным следствием была бы реформа империи, даже если сам Гастингс избежал бы наказания. С этой целью Бёрк - вероятно, наиболее известный своими нападками на революционеров Парижа - признался друзьям в своей готовности «работать над общественным мнением» и даже «потворствовать толпе». Из-за редких заседаний, длящихся год за годом, судебные разбирательства превращались в рутину, которой так боялся Бёрк. К моменту вынесения приговора в апреле 1795 года страсти улеглись, и оправдательный приговор было предрешен.

Хотя конкретные обстоятельства, которые побудили Бёрка начать судебное преследование и которые привели к его провалу, давно позади, более глубокие аргументы Бёрка об импичменте пережили их. Прежде всего, эти аргументы предполагают, что условия, в которых мы ведем дискуссию, имеют значение. Быть может, настоящий момент требует меньше анализа Положения о Вознаграждении и больше нечеткого, но настоятельного языка, характерного для Бёрка в процессе над Гастингсом: «принципы чести», «великий, неизменный, всегда существовавший закон», «справедливость, которая останется даже после того, как шар земной сгорит дотла». Если импичмент является серьезной дискуссией в котором такие сантименты приветствуются и действительно необходимы, то любое дело против Трампа должно быть сосредоточено на его жестокости и непригодности к должности. И все же для Бёрка импичмент был не просто попыткой разоблачить дурные качества одного человека: скорее, результат политического расчета – то, что разоблачение этих качеств будет формировать общественное восприятие системы, в которой такой человек смог заполучить такую власть.

Более того, есть один момент, по которому пример Бёрка применим к нашему времени. В наши дни Эдмунд Бёрк все еще является символом стремления к более утонченной и интеллектуальной версии консерватизма.

Это в каком-то смысле верно: Бёрк действительно был привержен градуализму, традициям и другим ценностям консерватизма. Действия Британии в Индии вызвали его сильное возмущение, отчасти потому, что он идеализировал Индию как древнее и иерархическое общество. В то же время его поведение на процессе Гастингса было чрезвычайно подрывным. Он возродил дремлющую процедуру импичмента и громко оспорил доминирующее понимание того, как должен происходить импичмент. Он прибег к «будоражащей толпы» тактике публичного осуждения злоупотребления власти и угрожал привычному положению дел в империи. Если бы он достиг желаемого результата, согласно которому палата лордов должна была принять на себя роль арбитра «имперской справедливости», он мог бы потребовать (по словам одного историка) «фундаментальной перестройки высших политических институтов в Англии». Ничто из этого и отдалённо не напоминало консерватизм.

При том, что консерватизм Бёрка был реальным, он был условен. И Бёрк был готов перешагнуть через него, чтобы обратиться к гораздо более дестабилизирующей политике перед лицом серьезных человеческих страданий.

Мне довелось читать записи суда над Гастингсом в июле, когда вице-президент Майк Пенс посетил центр содержания мигрантов в Макаллене, штат Техас. Присутствовавший там репортер написал в Твиттере: «Вице-президент увидел 384 мужчин, спящих за решеткой на бетоне без подушек и матрасов. Они сказали, что не принимали душ в течение нескольких недель, просили зубные щетки и еды. Вонь была ошеломляющей». На пресс-конференции после своего тура, Пенс сказал: «Слушайте, это сложная штука» и обвинил во всем Конгресс. Я подумал о Бёрке, который никогда не видел Индию, не общался с индусами, не говорил на их языках и не исповедовал их веры, а также о письме, которое он написал другу перед тем, как отправиться на суд длиной в семь лет: «Я знаю, что я делаю; нравится это белым людям или нет».