Санчес-Сибони "Красная глобализация"

«Тезис об СССР как автаркии ложен. Он не подтверждается статистическими данными. Он неверен с точки зрения чёткой логики политического целеполагания советского руководства. Экономист В.Тремль подсчитал, что доля внешней торговли в национальном доходе увеличилась в 1960-1975 годы с 12 до 21% и уже в 1980 году составляла примерно 27%. Другими словами, Советский Союз был «автаркией» уровня Японии, которая два десятилетия спустя, следуя тем же самым путем, перешла от практически полного соответствия упомянутому статусу в начале 1950-х годов к более глобализированной экономике. СССР послевоенной эпохи был гораздо более зависим от мировой экономической конъюнктуры, чем другие вписанные в глобальную капиталистическую систему крупные страны такие, как США, Бразилия, Индия, а к концу 1970-х годов - даже Япония».

Оскар Санчес-Сибони и внутреннюю политику СССР объясняет зависимостью от мировых процессов. Так, сталинская коллективизация и индустриализация явилась вынужденным следствием аграрного переполнения мирового рынка, а в 1930-е – Мировой Великой Депрессией. Если совсем обобщённо – формирование командно-административной системы, управление обществом через репрессии было вызвано сворачиванием глобализма в то время.

(на заметку нынешним российским деглобализаторам – уменьшение глобализации, многополярность и рост автаркизации не несёт ничего хорошего обществу)

«Карл Поланьи писал:

«Дезинтеграция мировой экономики усилила давление на паллиативные меры решения аграрного вопроса в России и ускорила создание колхозов. В том же направлении действовала и неспособность традиционной европейской политической системы обеспечить безопасность отдельных государств, ибо она стимулировала потребность в вооружениях, увеличивая тяготы мучительной индустриализации. Отсутствие системы политического равновесия образца XIX в., равно как и неспособность мирового рынка поглотить русскую сельскохозяйственную продукцию, вынудило Россию вступить на путь экономической самодостаточности. Социализм в отдельной стране был порожден неспособностью рыночной экономики обеспечить экономические связи между всеми странами; то, что казалось русской автаркией, было лишь кончиной капиталистического интернационализма».

Анализ Поланьи предвосхищает более поздние исследования советской экономики. В 1920-х годах мир переживал механизацию и модернизацию сельского хозяйства. Хотя механизация сама по себе не увеличивала урожайность, она повышала производительность труда, снижая потребность в рабочей силе в деревне, увеличивая городское население и содействуя заселению плодородных пахотных равнин Аргентины, Австралии и других регионов, куда направилась новая волна эмиграции (т.е. она увеличивала экстенсивный рост сельского хозяйства по всему миру). Развитие транспортной инфраструктуры позволило включить эти новые, более урожайные регионы, производящие зерно, в мировой рынок. Общим итогом стало падение мировых цен на зерно и сворачивание европейского сельскохозяйственного сектора, нуждающегося теперь в защите и субсидиях от своих правительств. Как отметил Ч.Киндлбергер, именно страны экспортёры зерна, в том числе Советский Союз, первыми ощутили леденящую хватку того, что впоследствии переросло в Великую депрессию.

Когда мировая экономика начинала скатываться в пропасть 1930-х годов, в СССР рыночные механизмы (НЭП) сменялись командно-административными».

И ещё одно наблюдение Оскара Санчеса-Сибони, на которое также обращал внимание экономический историк Аллен, которого я не так давно цитировал:

«Темпы роста населения и рождаемости были сопоставимы с показателями Индии, что позволяет нам выдвинуть предположение: если бы не война, голод, сталинские репрессии и быстрый экономический рост, Россия вполне могла бы попасть в мальтузианскую ловушку, в которой оказались Индия, Индонезия, Филиппины и Бразилия».

Это неудобная и неполиткорректная правда, но целый ряд катастроф в России в первой половине ХХ века – Первая мировая и Гражданская война, голод 1921-1923, коллективизация, голод 1932-1934, репрессии, Великая отечественная, голод 1946-1947 – ликвидировали «мальтузианскую ловушку» в стране, т.е. чудовищную аграрную перенаселённость. В конечном итоге это вынудило начальство поднимать зарплаты и уменьшать политическое давление на население, когда был исчерпан бесплатный резервуар трудовой и военной силы в деревне, что способствовало победе Города.

Все 1920-е годы перед молодым СССР стояла развилка: под кого «лечь» в развитии страны. Творцы НЭПа – Сокольников, Рыков, Бухарин, Дзержинский, да и Ленин в последние два года дееспособности – были за прочный союз с Германией. Это был мягкий, но медленный путь модернизации – зато без массовых репрессий, колхозов, «рывков».

Сталин и его группа (Молотов, Микоян и др.) стояли за партнёрство с США – т.е. за резкую модернизацию.

Примерно до 1927 года в партии побеждал «немецкий путь». Но в него вмешался мировой кризис, и больше не оставил выбора высшему начальству – когда в мире всё валилось, капиталы остались только у Америки.

Как почти всегда случалось в истории РИ-СССР-РФ внутренняя политика страны стала производной от процессов в мировой экономике.

Санчес-Сибони пишет:

«Великая депрессия стартовала не с драматического обвала Нью-Йоркской фондовой биржи в октябре 1929 года. Её началом можно назвать экономический спад в других значимых регионах мира. Ещё в 1927 году его жертвами пали Австралия и Голландская Ост-Индия; в 1928 году кризис распространился на Бразилию и Германию; в первой половине 1929 года признаки рецессии наблюдались в Канаде и Польше. К октябрю 1929 года значительная часть Центральной Европы, Латинской Америки и Азии была охвачена экономическим кризисом. Это, в свою очередь, уменьшило поток капитала, идущего из Америки за границу, особенно в Старый Свет.

В результате Первой мировой войны статус мировой финансовой столицы перешел от Лондона к Нью-Йорку. Послевоенное экономическое восстановление Европы финансировалось американским капиталом. Германия, в частности, полностью зависела от этого капитала. Только он позволял ей избегать дефолта и выплачивать репарации Англии и Франции, которые сами нуждались в немецких деньгах для возвращения кредитов, полученных от США в годы войны. Это закреплённое в плане Дауэса 1924 года перемещение капитала по образующему треугольник маршруту поддерживало хрупкую экономическую стабильность в Европе в течение четырёх лет. После того как в более или менее восстановленной Европе уменьшилась норма прибыли, обеспечивавший такое восстановление американский капитал вернулся в США, где экономика и фондовый рынок процветали.

Если в первой половине 1928 года объём кредитования иностранных контрагентов составлял в среднем 140 млн долларов в месяц, то на протяжении последующих 12 месяцев этот показатель понизился до 70 млн долларов, а во второй половине 1929 года уменьшился до 35 млн долларов. Уход капитала с европейских рынков вынуждал инвесторов обменивать на американские доллары местные валюты. Поскольку валюты были привязаны к золоту, подобные действия грозили опасным оттоком золота из Европы в США. Пытаясь сохранить золото и верность золотому стандарту, европейские правительства повысили процентные ставки и сократили свои расходы. В конечном счёте для того, чтобы «охладить» перегретый фондовый рынок, который к осени 1929 года менее чем за два года вырос вдвое, процентные ставки были повышены и в США».

«За пределами США сочетание этих мер привело к углублению рецессии. Во всём мире нарастала дефляция; компании, уже имеющие задолженность, правительства и потребители, не имея возможности взять кредиты, снизили уровень своего потребления. Падение потребления приводило к тому, что предприятия разорялись, безработица росла, должники не могли выполнить свои финансовые обязательства, а банки становились банкротами. Все действия субъектов экономики лишь ухудшали ситуацию.

Многие проблемы, с которыми Советское государство столкнулось в годы первой пятилетки, необходимо рассматривать в более широком контексте мировой депрессии. К примеру, СССР был не единственной страной, страдающей от утечки золота. Страны, основной статьей экспорта которых было сырьё, имея скромные валютные запасы, использовали золото (и это свидетельствовало о падении цен на сырьевые товары). СССР стал ещё одной жертвой этого всеобщего процесса, от которого уже пострадали страны Южной Америки и Дальнего Востока.

Страны экспортёры пшеницы, такие как Австралия и Канада, израсходовали золото раньше, чем страны, экспортирующие другие товары. Аргентина начала терять валютные запасы во второй половине 1928 года. В этом же году советские валютные резервы сократились на 30%. В Венгрии, которая являлась крупнейшим европейским экспортёром пшеницы, происходило в 1929 году то же самое. Этому всеобщему процессу сопутствовала борьба за иностранную валюту; СССР вместе с другими производителями сырья, особенно странами Латинской Америки, наращивал экспорт. Призывы Микояна к Центральному комитету были лишь отголоском аналогичных призывов в правительственных кабинетах по всему миру. Однако главным результатом этой борьбы стало ускорение падения цен на сырьевые товары и обострение проблем сырьевых государств, связанных с поддержанием платежного баланса.

На протяжении 1925-1929 годов совокупная цена мировой сельскохозяйственной продукции снизились примерно на 30%, а запасы выросли примерно на 75%. В 1932 году совокупная цена составляла менее 25% от показателя 1925 года.

В результате аграрное перепроизводство заставило фермеров всего мира страдать от невыгодных условий торгового обмена с промышленностью. Низкие цены и увеличившиеся запасы зерна стали характерными признаками как экономик Уругвая или Канады, так и Советского Союза. Наконец, антикризисные меры советского руководства не являлись чем-то выбивающимся из общего ряда: проблемы страны носили структурный характер, а реакция её лидеров была прагматичной, подобно реакции любого другого правительства, возглавляющего страну, обременённую задолженностью и экспортирующую сырьевые товары. Эта политика органично вытекала из идеологии золотого стандарта. Дефляция была единственным адекватным ответом на проблему несоответствия между национальными и мировыми ценами. Иными словами, истощение золотых резервов, которое испытывали экспортеры сырьевых товаров в конце 1920-х годов, можно было остановить только путем повышения процентных ставок, введения мер жесткой экономии. Эти меры привели бы к сокращению зарплат промышленных рабочих и доходов крестьян.

Именно тогда свободный курс рубля, который потерял по отношению к доллару от 10 до 15% своей стоимости, но оставался в этом диапазоне с начала 1926 года, резко упал. В течение 1927 года он потерял от 30 до 40 % своей стоимости. Это привело к ситуации, когда привлечение правительством денежных средств населения требовало наличия репрессивного и идеологических аппаратов.

Но это было нормой для сырьевых стран: валюта Австралии тоже отправилась в свободное падение и потеряла 30% своей прежней стоимости».

Краткое резюме двух последних постов: исторически главная битва в РИ-СССР-РФ – за валюту.

Есть валюта – будет нормальная жизнь, нет валюты – будет либо развал («вольница» в 1917-м и 1990-х), либо жестокий карательный аппарат, как в 1930-е, и тогда мало не покажется не только пролам в лаптях, но и значительной части начальства под пулей в расстрельном дворике.

Потому и говорю, что очень странными выглядят рассказы политических аналитиков о каком-то резком повышении статуса ВПК и обслуживающих его ведомств в ходе последних управленческих реформ.

Нет, главным так и останется добытчики и контролёры валюты – ТЭК и финансово-экономический блок правительства и ЦБ. И назначение Белоусова в МО тоже в этом русле – «экономика военка должна быть экономной».