Так вот, не низменное и дурное слово, о котором давно и хорошо известно, что его лучше не произносить. Вы помните, были времена, когда человека спокойно можно было назвать «рабом». И в этом слове не было ничего особенного. Точнее, оно, конечно, было ужасным. Но все тогдашние люди понимали, что иначе и не скажешь. Были рабы, были рабовладельцы. Были, конечно, и великие поэты.
Например, у Эсхила Кассандра произносит замечательные слова «и у раба душа божественная есть». Такой оксюморон. В России рабство для русских отменили в середине позапрошлого века, но фразу Чехова о трудностях выдавливания из себя раба любили повторять весь следующий, советский век. Сегодня, в 21 веке, о рабах говорят в двух смыслах слова — в прямом и в переносном.
В прямом смысле слова рабами являются совсем бедные люди, которых рабовладельцы заставляют на них вкалывать за гроши. Рабы — это бригады нищих в поездах и в метро, которых содержат рабовладельцы. Рабовладельцы
всем известны — достаточно дернуть за ниточку, которую держит в руках участковый. Но кто ж будет связываться! Ведь их, рабов этих, не так уж и много. Глядя на них, как и, например, на бомжей, люди, скорее, внутренне радуются, что они — не эти вот отвратительно пахнущие существа, находящиеся, конечно же, в добровольном рабстве у своих слабостей или обстоятельств. Я — другой. И пока сам я бегаю на свободе, могу пользоваться словом «раб» в привычном переносном смысле, разве не все мы — рабы, например, привычек или страстей? Слово это — обидное, и обращаться с ним приходится очень осторожно. Поэтому в спорах его используют только в переносном смысле. Так и о рабовладельцах говорят в переносном смысле слова. Но вот тут как раз возможны крупные неприятности.
В России слово «раб» традиционно подменялось эвфемизмом «крепостной крестьянин», и это позволяло даже знающим людям многие десятилетия уходить от серьезного обсуждения проблемы рабства. И в эпоху колхозного строя, и во времена массовых переселений или других преследований людей по вот этому самому признаку рабства. Попробуй только заговорить о рабстве в России! Или о порабощении, например, народов, которые по мановению руки владыки перемещались в вагонах для скота куда-нибудь далеко от родных мест.
Ну зачем вы сравниваете? Это ведь совершенно разные вещи. Но вещи эти не разные. Это как раз оно и есть — приписывание людям рабского достоинства в их природной совокупности. По слабости ума люди могут десятилетиями не видеть того простого факта, что их собственная принадлежность к этно-племенному коллективу фиктивна. После великих катаклизмов, когда такое понимание вбивается в сознание людей войной или бомбами, они — не все, конечно, а только получившие специальную подготовку, — начинают это понимать и даже постепенно распространяют вокруг себя новую философию прав человека, прав личности, ее достоинства, никак не связанного с его происхождением или социальным статусом. Просто потому, что он или она — человек. Но остальные люди, к сожалению, этим пониманием не наделяются автоматически. Вот для таких людей и предлагается режим политической корректности: чтобы неверным, токсичным, как теперь говорят, словом не разбудили лихо. До поры до времени люди, принимающие решения, должны были проходить некую выучку, чтобы различать токсичное и не токсичное в языках управления. Их специально готовили к управлению, и в этой подготовке имелся специальный раздел, посвященный, например, Второй мировой войне и специально — судьбе в этой войне евреев, цыган, инвалидов и гомосексуалистов. Людям, претендующим на занятие каких-либо должностей в иерархиях — судебной, административной, военной, — объясняют, например, в Германии, что причиной катастрофы их страны в этой войне было не что иное, как распространение представления о делении людей на расы, на больных и здоровых, заслуживающих истребления за какую-либо ущербность и заслуживающих разведения за принадлежность к правильной расе. Именно в этом смысл знаменитой фразы Теодора Адорно, что после того, как людей бросали, как картошку, нельзя писать стихи. Хотя сам Адорно в дальнейшем отверг остроту этого суждения, оно сохраняет силу вот в каком виде. Прежде чем ты не осознал, что нельзя бросать людей, как картошку, не берись за писание стихов. И уж во всяком случае за управление государством.
Но вот проходит несколько поколений. Напряжение, которое испытало общество, лишившееся на войне своих сыновей и дочерей, ослабевает. И, по миновании ужаса, из омута начинают вылезать новички, которые, как ни смешно это звучит, недопоняли случившегося несколько десятилетий назад с их родными и близкими и с другими людьми — жертвами или палачами, совершенно неважно.
Проснулись к политической жизни люди, которым кажется, что они могут быть кем-то, не став им. Это может быть Бьорн Хеке, немецкий неонацист и представитель партии «Альтернатива для Германии», который объявил недели две назад «позором для Германии» установление в самом центре Берлина памятника евреям, убитым во времена национал-социализма. Это может быть российский политик и даже потомок целого дворянского рода, который находит виновников Революции, искоренившей все его сословие, в евреях — в самой бесправной части русских рабов, рабов Российской империи, которые с наганами выбежали из-за черты оседлости, поубивали священников и захватили храмы.
Оба эти выступления — Толстого в Москве и Хеке в Берлине — совсем не случайно срифмовались в последние дни с попыткой нового президента Дональда Трампа запретить въезд в США «сирийцам» или «иракцам» — как отвечающим за преступления террористов. Все очень просто: террористов мы определяем по расово-религиозному признаку. Среди чекистов и коммунистов было много евреев, среди террористов — арабов-мусульман. Пора, давно пора указать на это обстоятельство!
А для наших широт полезно вспомнить, «что там у хохлов». Рифмуются эти заявления и со словами бывшей прокурорки Крыма Натальей Поклонской, попавшей в своем бывшем государстве — Украине — под следствие за нарушение присяги. Бедняга назвала власти публично преданного ею государства «оккупационным режимом»: значит, все-таки, есть совесть у человека, и бывший прокурор понимает, что «сотрудничает» с «оккупационным режимом» именно она. А чтобы оправдаться, Наталке-Полтавке нашистской эпохи приходится натравливать на бывшую украинскую родину — свою новую, российскую.
За всеми этими высказываниями — дикарское представление невежественного человека о собственном существовании и о мире как достаточном основании для вмешательства в жизни других людей. Ариец в Германии, бывший дворянин из России, правоотступница из Украины, миллиардер из Нью-Йорка объединены одной мыслительной и речевой ошибкой. Они плохо учились в школе и уже не знают, что людей нельзя бросать, как картошку.
Что людей нельзя причислять к рабам, хохлам, мусульманам, евреям, просто присвоив себе право распоряжаться чужими судьбами на том основании, что кто-то другой говорит на чужом тебе языке, молится другим богам или выглядит не так, как тебе приятно.
Вот почему грамотной части современного общества, независимо от страны проживания и происхождения, важно видеть, что загорается тут одна гирлянда: Петр Толстой и Бьорн Хеке по-настоящему, а не в шутку, видят в евреях врагов своего племени, своего рода, своей территории, и это — серьезная угроза всем евреям, особенно тем наивным, что все никак не могут доказать начальству свою русскость, православность и державность: им пламенный привет от Бьорна Хеке и Владимира Ивановича Даля! Хорошо, что пока еще Петр Толстой не набрал силу для успеха своего дела. И бывшая прокурорка Крыма, чтобы очиститься от неприятного статуса находящейся под следствием нарушительницы присяги, вполне готова спровоцировать большую войну, и это — серьезная угроза всем россиянам и украинцам. Хорошо, что пока еще она не набрала силу для успеха своего дела. И президент Трамп видит в мексиканцах и арабах, в бабах и в газетчиках — неполноценных, которых надо держать в узде. Но ведет он себя как рабовладелец, одержавший победу над янки через полтораста лет после окончания гражданской войны. Хорошо, что в Америке есть суд, который может отменить решения сумасброда, вообразившего себя рабовладельцем.
Свободным людям приходится воспринимать слова возбужденных рабовладельцев всерьез — какими бы воображаемыми ни казались эти рабовладельцы.
Использованная литература: источник