7 апреля, 13:50
Питер Померанцев — автор книги «Это не пропаганда. Хроники мировой войны с реальностью», старший научный сотрудник Института SNF Agora Университета Джонса Хопкинса.
Теории заговора появились в моем телефоне еще до того, как я понял, о чем идет речь. «Это ложный флаг». «Это тайная операция США».
Была ночь 22 марта, и я въезжал в Киев, проделав долгий путь от польской границы. Связь была плохая. Мне пришлось прокрутить назад шум и ярость социальных сетей, чтобы узнать, что происходит— боевики в одном из элитных торговых центров Москвы убивали мирных жителей. Десятки людей уже погибли. Бывший президент России Медведев уже обвинил Украину.
Хотя в последующие дни ИГИЛ быстро взял на себя ответственность, а американцы публично предупредили русских о готовящемся нападении, российская пропаганда только усилила заявления, что ответственность за это несут Украина и Запад.
В российских новостях даже появилось видео, на котором глава украинского Совета национальной безопасности заявляет, что Украина будет устраивать в России еще больше подобных «забав». Это видео было дипфейком.
Украинцы, с которыми я встречался, считали эту пропаганду предсказуемой — конечно, Путин будет продвигать теории заговора и использовать это злодеяние для эскалации на Украине. В последующие дни атаки на украинское гражданское население и энергетические системы были особенно сильными. Россия использовала этот теракт, чтобы разжечь еще больший террор.
Но мне было интересно, как отреагируют люди внутри России. Убедит ли их кремлевская пропаганда? Можно ли, и стоит ли, донести до них правду? В конце концов, теракт — это момент потенциальной уязвимости Путина. Силовик, который обещает обеспечить безопасность своего народа, который так много делает, чтобы оградить московскую элиту от последствий военного конфликта, позволил совершить массовый теракт в элитном московском торговом центре.
Спустя две недели после теракта большинство россиян, по данным опросов, согласны с мнением правительства, что за нападением стоят Украина и Запад. Но в условиях диктатуры с опросами бывает сложно. Другие исследования, проведенные теми же учеными, показали, что многие россияне часто соглашаются с тем, что говорит им Путин, утверждая, что «правительство право только потому, что это правительство и у него есть власть».
Когда я жил на России в 2000-х годах, меня всегда поражало, как люди могут одновременно придерживаться разных версий «правды», используя их в зависимости от того, насколько приватным был разговор (или насколько много было выпито). В 2000-х годах произошло несколько таких террористических злодеяний. В частных беседах россияне часто предполагали, что за ними стоит сам Кремль, и Путин, конечно, использовал эти моменты для введения более жесткого правления и войн.
Некоторые даже предполагали, что Кремль сам запустил теорию, что он стоит за террористическими атаками — лучше, чтобы Путин казался убийственным, но всемогущим, чем настолько слабым, что может позволить террористам легко убивать по всей Москве. В такой мутной политической системе, как российская, подобные многослойные заговоры процветают. Но это также означает, что Кремлю легко продвигать теории заговора, включая самую последнюю.
Если то, что вы говорите, не столько «правда», сколько знак вашей лояльности, то, возможно, лучший способ исследовать отношения между пропагандой и российским народом — это не опрос, а изучение динамики между пропагандой и поведением, как физическим, так и дискурсивным (что люди делают и как говорят).
В новом отчете для Filter Labs, который я консультировал, ученые, занимающиеся изучением данных, объединили российские экономические, социальные и дискурсивные данные в Интернете. Они обнаружили уязвимые места в кремлевской пропаганде.
Возьмем, к примеру, инфляцию. Она в России стремительно растет. Например, стоимость автомобилей выросла на 15 % с 2022 года. В то время как российская пропаганда рассказывает о высоких зарплатах, онлайн-дискурс показывает — люди считают, что их зарплаты недостаточны. Из-за отсутствия веры в будущее рубля люди берут много кредитов, думая, что их можно будет потом дешево вернуть — долг домохозяйств вырос на 17 % в 2023 году. Правительственная пропаганда призывает людей экономить и не брать на себя больше долгов, однако поведение людей показывает, что они не верят в это.
Даже когда правительственные кампании оказываются успешными, они борются за динамику. Например, пропаганда рассказывает, как прекрасна российская медицина — несмотря на проблемы с качеством медицины с начала конфликта. Такие пропагандистские кампании работают в течение нескольких недель, но затем разговоры вокруг этой темы в социальных сетях становятся негативными, и Кремль пытается снова ее разогнать. Аналогично с мобилизацией — Кремль продвигает кампании по вербовке солдат, отношение в сети по отношению к этой политике улучшается на несколько недель, а затем снова становится негативным.
Эта схема показывает, насколько важно для Кремля контролировать поведение и характер дискурса, и как он борется за сохранение контроля.
Возможно, именно так лучше всего подходить к «общественному мнению» на России. Вместо того, чтобы говорить о «вере», его следует измерять степенью, в которой Кремль может заставить людей соглашаться с официальными нарративами. Ведь чем меньше они верят в ложь, но при этом повторяют ее, тем больше Кремль контролирует ситуацию. Эта потребность кремлевской элиты в контроле очень глубока. Они боятся потерять его так, как это сделало советское руководство в конце 1980-х годов.
Алексей Навальный всегда представлял угрозу для Кремля. В его видеороликах о кремлевской коррупции не было ничего удивительного — все знают, что чиновники коррумпированы. Впечатляло то, что он осмеливался это говорить.
После ухода Навального кто еще сможет проводить подобные кампании, ставящие под сомнение хватку Кремля? Может быть, Западу пора попробовать сделать это? Такие кампании проводятся не для того, чтобы убедить россиян — правда сама по себе играет в этой системе не слишком большую роль. Речь о том, чтобы показать Кремлю, что он имеет меньше контроля над информационным пространством, чем надеется.
Мы должны относиться к информации также, как к военному производству, санкциям или ударам беспилотников. Когда украинские дроны наносят удары по российским НПЗ, они сигнализируют, что Россия не контролирует свои основные источники прибыли.
Если бы союзники Украины продемонстрировали, что у них есть решимость превзойти Россию по производству и эффективно применять санкции, Москва начала бы менять свои расчеты относительно рисков, которые несет в себе ее конфликт.
Если мы покажем, что Кремль не может держать под контролем то, что говорят и делают люди в России, они также начнут задумываться, стоит ли рисковать. К сожалению, за исключением ударов Украины по НПЗ, в настоящее время мы не можем или не хотим сделать ничего из вышеперечисленного.
Кремль превосходит нас в военном отношении, санкции применяются слабо, а контроль над информационным пространством остается неоспоримым. Путин будет рассчитывать соответствующим образом.