18 апреля, 08:09
В начале 2025 года Служба внешней разведки Российской Федерации (СВР) опубликовала программный материал, обвиняющий западные демократии — прежде всего Великобританию и Францию — в «возрождении фашизма» в Европе. Хотя содержательные тезисы документа не выдерживают исторической и логической критики, наибольший интерес представляет не то, что сказано, а как это сказано.
Данный текст следует рассматривать не как внешнеполитическую аналитику, а как культурно-психологический артефакт, демонстрирующий устройство дискурсивного механизма авторитарного государства, замкнутого в парадоксах имперской ностальгии, информационной изоляции и институционального разложения. Риторика СВР не просто устарела — она представляет собой осознанную регрессию к штампам и стилю позднесоветской пропаганды, что может рассматриваться как симптом более глубокой идеологической фоссилизации.
Возвращение «большого стиля»: язык как идеологический реликт
Лингвистический разбор текста показывает явное заимствование стилевых форм, характерных для советской публицистики 1960–1970-х годов: прямолинейные моральные оппозиции, чрезмерная метафоричность, повторяющиеся словосочетания. В тексте используются выражения вроде:
«идеологическая агрессия Запада»,
«реабилитация нацизма»,
«исторический реваншизм англосаксонских элит».
Это не стилистические случайности, а элементы давно заученного пропагандистского лексикона, вновь введённого в оборот. Его задача — не убеждать, а обеспечивать ритуальную воспроизводимость государственной идеологии. Такая риторика нацелена не на международную аудиторию, а на внутреннее подтверждение легитимности системы — через язык как средство самоподтверждения.
Редакционная амнезия: история через вычитание
Одна из примечательных черт текста — его сознательная избирательность по отношению к историческим фактам. Так, обвиняя Великобританию и Францию в пособничестве фашизму, авторы игнорируют:
Пакт Молотова–Риббентропа (1939),
Совместные парады Красной армии и вермахта в Бресте,
Раздел Польши СССР и Германией,
Советское нападение на Финляндию,
Расстрел польских офицеров в Катыни.
Подобная историческая «ретушь» — не результат некомпетентности, а инструмент создания альтернативной морализаторской повествовательной схемы, в которой Россия сохраняет образ «вечного борца с фашизмом», независимо от документально зафиксированных альянсов и преступлений.
Такая реконструкция прошлого служит цели моральной монополизации — превращения исторической памяти в средство оправдания текущего политического курса.
Почему именно Лондон и Париж? Геополитические неврозы и миф о подрывной западной агентуре
Одна из наиболее показательных особенностей текста — его навязчивая фиксация на Великобритании и Франции. Это не случайность, а институциональная психология.
Великобритания: враг и образец
Британская разведка занимает уникальное место в коллективном воображении российских спецслужб. Это единственная западная структура, которую в Москве всерьёз обвиняли в попытке смены власти в России — ещё в первые послереволюционные годы XX века.
С тех пор образ MI6 стал в КГБ и СВР чем-то вроде архетипа: одновременно источник угрозы и объект зависти. Эта двойственность особенно проявилась в 1968 году, когда на экраны вышел фильм «Мёртвый сезон» — советская версия шпионского триллера, где противником главного героя был агент западных спецслужб. Впоследствии Владимир Путин признавался, что этот фильм стал для него решающим в выборе профессии.
Таким образом, враждебность к Британии сопровождается бессознательным подражанием её культурным и институциональным моделям — феномен «ненависти с восхищением», закреплённый в советском и постсоветском нарративе.
Франция: убежище для перебежчиков
Французские спецслужбы стали фигурировать в российской пропагандистской риторике по иной причине. С 2022 года Францию всё чаще рассматривают как плацдарм для бегства российских дезертиров, разведчиков и оппозиционеров.
Ключевые события:
В июле 2023 года Национальный суд Франции по вопросам убежища (CNDA) предоставил статус беженца нескольким российским военнослужащим.
В октябре 2024 года целая группа бывших российских солдат прибыла во Францию без загранпаспортов и виз, и получила право на подачу прошений об убежище.
С точки зрения Кремля, подобные действия — это не проявление гуманизма, а координированная операция по деморализации российской системы. В логике СВР дезертир — не субъект выбора, а инструмент иностранной агентуры.
Язык как симптом: дисфункция государственной семиотики
Текст СВР интересен прежде всего как диагностический образец. Его язык, структура и навязчивые темы указывают на нарушение когнитивной связности внутри системы:
Отсутствие аналитической новизны,
Механическое воспроизводство фраз XX века,
Обращение к травматической памяти как к основному аргументу.
Это позволяет говорить о дискурсивной аутоиммунности — когда государственный аппарат перестаёт различать внешнее и внутреннее, и говорит не с миром, а сам с собой, в замкнутом круге ритуального самоутверждения.
Такой феномен напоминает то, что Ханна Арендт называла «организованной ложью» — не просто сокрытие фактов, а построение целостной альтернативной реальности, поддерживаемой языком.
Заключение: от разведки к литургии
Рассматриваемый текст СВР — это не документ разведывательного анализа. Это идеологическая литургия, в которой переплетены фобии, травмы и реликтовые конструкции. Он не направлен на диалог или воздействие — его задача иная: утверждать сакральный статус режима через язык как форму веры.
С аналитической точки зрения это означает следующее: все больше внешних сигналов из России становятся непереводимыми в язык рациональных интересов. Их смысл — не в политике, а в ритуале.
Следовательно, подобные материалы следует анализировать не как разведывательные отчёты, а как посмертные записки дискурса, утратившего связь с реальностью, сдерживанием и убеждением.