11 марта 2017, 09:44
У людей высок спрос на катастрофизм и параноидальные страхи, чем успешно пользуются бенефициары этих страхов – спецслужбы, вооруженные силы, чиновники и СМИ, продающие вам этот товар.

Обратите внимание, сколько истерики с утра до вечера в фейсбуке вокруг исламской чумы и исламского терроризма и гибели Европы.

Сравните теперь реальные потери на этом фронте и потери, предположим, в Руанде в 1994, когда одно племя вырезало миллион представителей другого всего за пару месяцев. Ничего подобного такому крику, который раздается вокруг сирийских беженцев, никто не наблюдал, цивилизованное человечество, зевая, проглотило эту ужасающую новость. Подумаешь, миллион убитых, сотни тысяч изнасилованных и зараженных ВИЧ. А ведь соотношение в тысячи раз большее! Или, возьмите Кампучию времен Пол Пота: миллион проломленных мотыгами черепов буддистами, не мусульманами, минуточку, а буддистами! И никакой, заметьте, истерики. Просто потому, что это бедствие не обещало никому никакого профита.

Потери в тысячи раз меньшие, выпячиваются и демонизируются заинтересованными лицами и ведомствами, которые зарабатывают на этом страхе миллиарды бюджетных средств, политики популисты обретают свои бенефиты, а СМИ получают аудиторию и рекламные площадки. Люди, которые кичатся тут, в фейсбуке, своими многочисленными образованиями и степенями МВА, проявляют завидную недальновидность, участвуя в этом балагане. Подогревая эту нелепую истерию, с утра до вечера они вопят в своем аккаунте о проблеме, вся беда которой заключается только в том, что ее стали больше обсуждать и о ней стали чаще говорить.

Разве не было в Германии проблем с турецкой иммиграцией сорок лет назад? Были, и ничуть не меньшие. Немцы интегрировали десять миллионов турок, французы – миллионы алжирцев и марокканцев. Ничего страшного не случилось – Европа не развалилась. Если о проблеме говорят обыватели, значит, механизмы ее решения найдены и уже реализуются.

Это примерно, как с изнасилованиями в Индии, или с количеством осужденных сотрудников российской полиции за пытки. Как-то Каляпин заметил, что большое число осужденных ментов – свидетельство не того, что они больше пытают в этой области, а что здесь ведется более успешная работа комитета против пыток, что больше фиксируется нарушений, и что чаще привлекают преступников к ответственности. Та же ситуация в Индии: общество стало более нетерпимым к насилию в отношении женщин, и об этом стали чаще говорить и писать. В умах обывателя складывается обратная картинка: если больше говорят о насилии – значит, больше изнасилований совершается, если больше сажают полицейских – значит, они чаще совершают преступления. Ничего подобного, все ровно наоборот.

Отдаленно это напоминает ситуацию с заслугами Путина в начале «нулевых»: он имел к этому мало отношения, эти заслуги были обусловлены здоровой экономикой, которая легко, буквально за год, преодолела кризис 1998 года. Новое гражданское общество, новый класс предпринимателей выстраивали новую реальность, которая дала бы неплохой результат, если бы Россия не скатилась на путь авторитаризма и построения полицейского государства. Однако в умах многих результат, который объективно не может проявиться одномоментно, был присвоен лицом, которое имело счастье занимать в это самое время высший государственный пост. Пример, быть может, не совсем корректный, но он отражает специфику сложных, многоуровневых процессов, в которых необразованные умы путают причины, следствия, выводы и предпосылки, и взаимосвязи которых не лежат явным образом на поверхности.