23 апреля, 11:41
Книга «Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы» - это сборник из больших статей западных политических философов, их работ за 1960-80-е годы.
Из названия понятно, что речь идёт о современном осмыслении прошлых Утопий. Очень большое место отводится и русским Утопиям – в первую очередь старообрядческим и ранне-советским. И везде подчёркивается то, что первым увидел немецкий социалист Карл Каутский ещё в 1880-е: русский утопизм несёт народно-христианское звучание, и это его роднит с такими же европейскими утопиями XV-XVI веков, от таборитов до Мюнцера. Это позволило Каутскому сказать, что русский – это первобытный, природный анархо-коммунист.
Интересная работа польско-немецкого философа Ганса Гюнтера-Билефельда о творчестве Андрея Платонова. Он прозорливо заметил, что сейчас (он говорит о 1980-х) повестка Платонова становится руководством для новых левых в Европе. Советская Россия ещё в 1920-е придумала миру это направление – «зелёная экономика», защита животных, альтернативная энергетика, гендер, обновление церкви. Гюнтер-Билефельд пишет:
«Между утопией, описанной в «Рассказе о многих интересных вещах», и чевенгурским коммунизмом можно обнаружить ряд параллелей. Сюда относится, например, сближение человека и зверя, спасение природы. Герою рассказа Ивану Копчикову мерещится, что в городе Новая Суржа для животных будут построены такие же дома, как и для людей, чтобы было равенство между человеком и животным. А в будущем человек и животные даже должны жить под одной крышей: «Более зверей и людей не будет - будут и близко друг к дружке телесами и душой. Зверь, брат, тоже большевик, но молчит, потому что человек не велит. Придёт время, вскоре, заговорят и звери, остепенятся и образумятся. Это дело человека. Он должен сделать людьми всё, что дышит и движется».
«Последний проект соответствует представлениям Андрея Платонова, выраженным в его статье «Свет и социализм», где он пишет, что социализм не наступит до тех пор, пока свет не станет двигателем производства. «И только тогда из светового производства вырастет социалистическое общество, новый человек — существо, полное сознания, чуда и любви, коммунистическое искусство - это вселенская скульптура, планетная архитектура.
Так как люди в Чевенгуре не работают, то на вечную работу приходится мобилизовать солнце, названное «всемирным пролетарием».
«Типичное для Иоахима Флорского представление о царстве духа как о безбрачии, сообщает К.Каутский, переняли итальянские апостольские братья (XIII в.), которые жили в строжайшей бедности и безбрачии. Подобно апостолам они могли водить с собой «сестёр», но не в качестве жён, а как помощниц.
«Чевенгур» содержит много примеров сходной установки по отношению к женщине. О «товарищеском браке» думает человек, который называет себя Достоевским, а Чепурный говорит о том, что больше нет «супруги», а есть только «сподвижница». Когда чевенгурские большевики решают всё же привести в город женщин, Чепурный весьма озабочен тем, чтобы речь шла только о «товарищах», и вследствие этого предпочитает «женщин худых и изнемогших, чтобы они не отвлекали людей от взаимного коммунизма».
«Многозначительна в романе сцена заседания ревкома в церкви с участием Чепурного и Прокофия, восседающих за столом на амвоне - под всевидящим оком бога Саваофа, взирающего с купола. Чепурный выступает в роли Исуса, воздающего за грехи, чернобородый Прокофий Дванов - в роли Иоанна Крестителя, а Клавдюша - в роли девы Марии. Клавдюша, говорится в романе, сидит, «словно она была коммунисткой будущего».