Беженцы держат немок за шлюх

Они знают, что это запрещено законом. Но они также думают, что немецкие женщины – шлюхи. И в дополнение к этому они уверены, что их действия не повлекут за собой никаких неприятных последствий. Немецкая полиция испытывает страх, когда ей приходится иметь дело с беженцами. Она не боится самих беженцев – она боится, что ее обвинят в расизме. Но это – опустошающий удар по стране. Многие беженцы из-за этого держат немцев за бесхребетных хиляков. Они не воспринимают немцев всерьез.

Бассам Тиби, уроженец Дамаска и профессор университета Готтингена дал интервью швейцарской газете Basler Zeitung.

Я встретился с профессором Тиби в ресторане La Romantica. Он – очень вежливый и очаровательный человек, хотя смеется редко.

Он вспоминает о Дамаске: Тиби – одна из девяти суннитских семей, на которых держался этот город на протяжении веков. Алавитский переворот 1965 года застал их врасплох. Они не обращали внимания на алавитскую инфильтрацию в армию, которая продолжалась многие годы. Доминирование богатых суннитских семей казалось чем-то естественным и само-собой разумеющимся. Отец Тиби позднее говорил, что его величайшей ошибкой было то, что он не отправил сына служить в армию.

После переворота семья потеряла свои привилегии. Алавитскому офицеру понравилась вилла семьи – и он туда вселился. Он не платил арендную плату – но семья чувствовала себя в большей безопасности. Дамаскские бандиты обходили виллу стороной.

К тому времени Тиби уже не жил на вилле.Он сначала уехал в Америку, но его отцу это не понравилось – он хотел, чтобы сын был поближе к дому и каждые каникулы приезжал в Дамаск. В 1962 Тиби перебрался во Франкфурт. Ему невероятно повезло: именно тогда там преподавали Марк Хоркхаймер и Теодор Адорно, два величайших немецких социолога и философа 20-го века.

Тиби неожиданно спрашивает меня: Сколько вам лет? – 33

Я в 28 уже был профессором международных отношений в Готтингене. Готтинген стал его домом, но он жил и преподавал во всем мире: приглашенный профессор в Гарварде с 1998 по 2000, профессор исламологии в университете Св. Галлена, преподаватель в университетах Анкары, Каира, Йеля и Беркли.

Во время своих длительных командировок Тиби заметил, что ислам развивается как особенная культура в Индонезии, Африке и на Ближнем Востоке. Тиби создал концепцию “евро-ислама” – в надежде интегрировать реформированную религию в европейскую жизнь. Süddeutsche Zeitung издевалась над ним, и писала, что речь идет о “культе одного человека”. В июне 2016 Тиби опубликовал статью “Я капитулирую” в которой заявил,что более не верит в возможность подобного толерантного ислама.

В Сирии Тиби не был 30 лет. Отец нынешнего диктатора, Башара Асада, Хафез, приказал его убить.

Профессор Тиби, вы недавно написали в журнале Bild: “Германия раскачивается между ксенофобией и эйфорией в отношении чужеземцев. Нет чего-то посередине”. Вы намекаете на склонность немцев в экстремизму?

Я прожил в Германии 54 года. На основании этого опыта , я думаю, что могу делать какие-то суждения. Я наблюдаю несбалансированность немцев. Они или за, или против чего-то. Среднего уровня нет. Это не только я говорю. Два германских еврейских философа наблюдали то же самое. Хельмут Плесснер писал о том, как немцы снова и снова “очаровываются магией экстремальных взглядов”. Теодор Адорно говорил о германской болезни – “пафосе абсолюта”.

Эта несбалансированность действительно может быть германским феноменом. Но в чем ее причина?

Георги Лукач говорил об “особенностях исторического развития Германии”. Когда Франция и Британия шли своей дорогой к национальному государству, немцы еще было совершенно раздроблены: у них не было никакой политической культуры и отдались крошечным государствам. Тот способ, которым Германия была объединена в 1871 году был неестественным. Проблема с германской идентичностью существует с 19-го века.

И какова роль Гитлера?

Гитлер не был случайностью. Он был запрограммирован. Адорно писал: если бы Гитлер всплыл во Франции или в Англии, все над ним только посмеялись бы. В Германии ему поклонялись. Гитлер – один из “особых путей” Германии.

Мигрантская политика Германии – тоже один из этих “особых путей” Вы можете ее объяснить?

Французский президент сказал: Мы примем 30 тысяч сирийских беженцев – и на этом все заканчивается. Канцлер Германии получила полтора миллиона – но даже после этого отказывается установить лимит иммиграции. Это – особый путь, типичный для немцев. Во время дискуссии в die Welt с еврейским журналистом Генриком Бродером один художник сказал: “Мы немцы, у нас не может быть нормальности”. Бродер спросил: “Почему?”, художник ответил: “Мы убили евреев”. На это Бродер сказал: “Я еврей, и я хочу жить в нормальной стране”. Построить такую нормальность – очень важно для страны. Но академическая, политическая и медийная элиты отказываются это делать.

Вы одновременно и злитесь на Германию, и сочувствуете немцам. Почему?

Мой дом – Готтинген. Город принял несколько тысяч сирийских беженцев, и теперь должен решить, что с этим делать. Они много шумят, и от них много беспорядка в центре города. Когда мне это сильно надоедает, я им говорю: “Сделайте радио потише” или “Будьте добры, не орите”. Я не боюсь этого сказать. Но немцы так не поступают – боятся, что их назовут расистами. Поэтому я им сочувствую. Они также запуганы и боятся сказать, что думают.

Вы же сам сириец. Ваша вторая родина приняла сотни тысяч ваших соотечественников – вы должны быть в восторге от этого.

Я много езжу на такси, потому что у меня нет машины. . Лучше всего ездить с таксистами -турками или иранцами. Они думают точно также, как я. Нам удалось найти здесь работу, свободу и немного спокойствия. Эти полтора миллиона беженцев принесли смятение в общество. Мы -”немцы-иностранцы” опасаемся за нашу интеграцию.

Скверный немец всегда – или нацист, или душа-человек. Это – две стороны одной медали. Я боюсь что сегодняшний душа-человек окажется завтрашним нацистом.

Потому что у них внезапно появится ощущение того, что они тонут в этом потоке?

Да

Вы были антисемитом, когда приехали в Германию?

Я родился в Дамаске, и я прожил там до 18 лет. По радио, в школе, везде я слышал, что евреи – заговорщики и враги арабов. Это было фоновой музыкой моего детства. Я приехал в Германию ненавистником евреев не потому, что я Бассам Тиби, но потому что я вырос в антисемитской арабской культуре. Большинство сирийцев – антисемиты.

Как вы преодолели этот антисемитизм?

Мне сильно повезло, я учился у двух великих еврейских философов – Адорно и Хоркхаймера. Адорно изменил мою жизнь, излечил меня от антисемитизма. Я думал: Адорно – еврей, и это значит, что что евреи не могут быть плохими. Позднее я стал первым сирийцем, приехавшим в Израиль, и публично заявившим: Я признаю еврейский народ и его его право на государство в Израиле. С тех в Сирии я считаюсь предателем.

Вы ведете спонтанные разговоры с сирийскими и арабскими беженцами на улицах – вы пишите об этом в Bild.

Да, я собираю информацию, которая до немцев не доходит. Потому что сирийцы не будут говорить властям то, что говорят мне.

Что вам известно об их представлениях о жизни, об их ожиданиях от Германии?

Я дам вам два примера. Палестинец из Дамаска, живет в Готтингене. Очень жалуется на то, что обработка его прошения об убежище продвигается медленно. Виноваты евреи. Я спрашиваю: Причем тут евреи, какое отношение они имеют к прошению об убежище в Готтингеме?. Он отвечает: Вы что не видите – вот Юденштрассе. Они сидят тут и правят городом. Я пытался рационально говорить с ним – бесполезно. Другой пример – сириец, признан беженцем, четверо детей, ни слова не знает по немецки. Он хотел, чтобы город дал ему машину – ему отказали. Он мне говорит: Так решили евреи.

Это – репрезентативные примеры?

Да,эти люди социализировались в антисемитской культуре.

Вам действует на нервы “арабская культура шума”. Как ваши соотечественники реагируют на замечания об этом в общественных местах?

У меня есть метод воздействия на этих людей. Я подхожу и говорю на арабском: Меня зовут Бассам Тиби. Я из Дамаска. я мусульманин, как вы. Я живу здесь и я благодарен этим людям за это. Потом я говорю: Вы ведете себя непристойно. Это – против сирийских обычаев. Я также их стыжу. Если это не помогает, я цитирую Коран. , и говорю, что они ведут себя не по исламски. Я знаю Коран наизусть, выучил суры когда еще был маленьким. Поверьте мне – если я говорю по арабски с этими людьми и использую арабскую аргументацию – у меня больше власти над ними, чем у немца-полицейского.

Обычный немец не говорит по арабски и не приехал из Дамаска. Но вы хотите, чтобы он он больше жаловался на представителей вашей культуры. Как вы себе это представляете?

Я жил в Америке. Мусульманская молодежь в Бостоне, Нью-Йорке, Вашингтоне испытывает смесь страха и уважения, когда видит полицейского. Германские власти должны разобраться с иностранцами, высказывающими презрение к государственным органам, поставить их в определенные рамки. Этого, однако, не происходит. Страх обвинений в расизме сильнее страха перед разрушением общественного порядка в Германии.

В прессе делается сильный акцент на то, как благодарны беженцы германскому гостеприимству. Вы это тоже наблюдаете, или же вы полагаете, что речь идет о чрезмерных ожиданиях?

Речь идет о чрезмерных ожиданиях, но это объясняется вполне рационально. Мы живем в глобализованном мире. Люди еще в своих странах знали, что в Германии – великолепные апартаменты, женщины -блондинки и социальное государство. Я только что вернулся из Каира. . Там двухкомнатная квартира считается люксом. Здесь в Готтингене я знаю 16-летнего араба, у которого своя собственная 2-комнатная квартира. . Но он хочет, чтобы ему в 18 лет дали автомобиль! Получаемой социальной помощи оказывается недостаточно.

Вы чуете в этом большой потенциал разочарований?

Да, Вспомните того благодарного сирийца, который сделал селфи с Меркель.Несколько недель назад он появился на ТВ и сообщил, что теперь он в Меркель разочарован: Он хочет работу, квартиру от государства и обеспеченный уровень доходов. Мы станем свидетелями большого социального конфликта.

Почему вы так уверены в этом?

Во-первых, Германия не сможет обеспечить эти большие материальные ожидания. Во-вторых потому, что у этих беженцев – система ценностей, не совместимая с современностью. Сирийцы, с которыми я беседовал, говорят: “У немцев нет чувства чести, их жены спят с кем вздумается. С моей женой, с моей дочерью, с моей сестрой спать кто попало не будет. Они – моя честь”.

И что это значит для немецких женщин?

Мы это видели на Новый Год в Кельне. Сотни мусульманских мужчин носились за женщинами, как за легкой добычей.

Эти мужчины знают, что совершили преступление. Но могут ли они полагать, что немки- просто шлюхи, к которым можно прицепиться?

Оба утверждения корректны. Они знают, что это запрещено законом. Но они также думают, что немецкие женщины – шлюхи. И в дополнение к этому они уверены, что их действия не повлекут за собой никаких неприятных последствий. Немецкая полиция испытывает страх, когда ей приходится иметь дело с беженцами. Она не боится самих беженцев – она боится, что ее обвинят в расизме. Но это – опустошающий удар по стране. Многие беженцы из-за этого держат немцев за бесхребетных хиляков. Они не воспринимают немцев всерьез.

Вы объясняете эти события местью лузеров. Проще говоря: те, кто не получил машину и апартаменты, мстят германскому мужчине, издеваясь над его женщиной.

Изнасилование женщины – инструмент войны в Сирии. Его используют все стороны. Беженцы приезжают сюда из этой культуры – и не все беженцы – жертвы. Если такие мужчины не получают то, чего они хотят, они начинают злится. В той культуре, из которой вышел, принято унижать тех, кто вас довел до исступления. На Востоке, чтобы унизить мужчину, принято изнасиловать его жену. Я предполагаю, что в Кельне молодые мусульманские мужчины хотели унизить германских женщин – и за этим унижение стоит желание унизить германских мужчин. Женщины в этом случае – лишь инструмент.

Вы говорите – Кельн – только начало. Почему вы так негативно глядите в будущее?

Если бы мы в германском государстве успешно интегрировали беженцев, никаких проблем не было бы. Но я не вижу никакой концепции интеграции, никакой иммиграционной политики. Все, что я вижу – это хаос.

Вы говорите, что мужчины из женоненавистнических культур не могут быть интегрированы. И что делать с этими людьми.

Те, кто останется здесь, обязаны пройти процесс переобучения. Немцы в 1945 году были, по большей части, нацистами. Запад переделал немцев в демократов. Я требую переобучения мигрантов из стран ислама: переобучение представителей патриархальной культуры и приучение их к демократии.

Но эти усилия уже привели к принятию закона об интеграции.

Я ничего подобного не заметил. Немцы думают, что все можно регулировать законами – это часть их авторитарной традиции. Это – часть германского “особого пути”. Но создание новой системы ценностей – это задача образования.

Почему у немцев такие проблемы с передачей их ценностей?

Я хочу обнять вас за этот вопрос! Я еще не встретил в Америке ни одного иммигранта-мусульманина, который с гордостью не сказал бы: Я- американец! Все мои турецкие друзья в Америке говорят так! Я однажды читал на американской военной базе лекции об исламе. Я видел, как люди суданского, турецкого и сирийского происхождения плакали под американским флагом и пели гимн страны. “Интеграция обеспечивает чувство принадлежности” – Интеграция означает принадлежность. Я сам здесь 50 лет назад просто тыкался в закрытые двери. И сегодня меня спрашивает ведущая теле-шоу: Вы стыдитесь того, что вы сириец? Я ответил: Я не стыжусь. но я вполне могу быть и немцем.

Но вы – немец!

Я – гражданин Германии, но не немец. Я считаюсь сирийцем с германским паспортом. В Германии существует различие между гражданами и немцами. Немецкий паспорт лает мне юридическую определенность

Вы приехали в Германию сирийцем и антисемитом. но теперь вы натурализовались и сделали сумасшедшую научную карьеру в этой стране. Ваш пример дает надежду на успешную интеграцию в этой стране!

вы сказали, что я сделал сумасшедшую карьеру в этой стране – это неправда.. Я стал профессором в Готтингене в 28 лет, но мою карьеру я делал в Америке. В Германии меня травили и унижали. Я не столкнулся с . Единственная причина по которой я здесь – моя немецкая семья. Я бы хотел уехать в Америку, но они не дали мне этого сделать, Возможно, это было ошибкой.

Почему же у вас тогда немецкий паспорт?

Я хотел быть немцем. В 1971 году я попросил гражданство. До его получения прошло пять лет. это были пять лет унижений. Я написал докторскую на немецком, кучу статей.теперь представьте: полицейский в офисе диктуем мне текст из газеты Bild. чтобы проверить мои языковые способности. Как немцы намерены интегрировать 1,5 миллиона беженцев, когда они не смогли интегрировать меня, написавшего 30 книжек на немецком?

В январе 2016 в die Zeit написали: “Мы более безумны. чем другие” Статья проводит прямую линию от ликующей толпы, принимающей беженцев на вокзале Мюнхена, к Освенциму. Немцы так радуются не потому. что они любят беженцев, а потому, что они пытаются этим гостеприимством компенсировать свою вину перед евреями. Это – плохое основание для интеграции Историк Август Винклер называл это культурой само-упоения.

Это серьезное предположение. Вы и Винклер претендуете на то, что знаете мотивы людей, которые хотят помочь

Я могу сказать вам только одно – я боюсь таких немцев.

Diese Männer denken: Deutsche Frauen sind Schlampen Basler Zeitung