1 июля, 18:24
У великого советского футуролога и социолога Игоря Бестужева-Лады были подсчёты, что в позднем СССР из 130 млн лишних работников было 30 млн человек.
Т.е. без них экономика могла бы обойтись. Но рынок мог бы впитать этих лишних людей, а плановая экономика – нет. И эти 20% лишних работников сильно ухудшали производительность труда – зарплаты им платили, а они ничего не производили, или, хуже того, вовсе портили продукцию или интеллектуальный труд. При этом на фоне избытка трудсилы целые сектора экономики СССР имели страшный дефицит работников.
У Бестужева-Лады были и другие интересные социологические наблюдения о позднесоветском обществе:
«1) Толпы вполне работоспособных праздношатающихся на улицах всех без исключения городов бывшего СССР в рабочее время. И кучки часами блудословящих, где придётся, на предприятиях. В Москве на 10 млн населения таких праздношатающихся было не менее 2 млн., из них только половина – пенсионеры, а также свободные от работы или приехавшие в Москву в отпуск, остальные – сбежавшие с места работы или учёбы: почти каждый пятый из работающих или учащихся! Можно возразить, что праздношатающихся и блудословящих не меньше в каждом городе мира, начиная с Нью Йорка. Но там их «подкрепляет» высокая эффективность труда остальных.
2) Советское правительство пыталось стимулировать качество продукции лозунгами типа «советское – значит, отличное» и официальным присвоением «Знака качества» сколько нибудь конкурентоспособным на мировом рынке товарам. Но факт остаётся фактом: к 1985 г. в среднем лишь 27% товаров могли претендовать на такую оценку. Это означает, что из каждых четырёх изделий – всё равно, каких: от авторучек и часов до автомашин и самолётов – лишь одно было сделано добросовестно; ещё два были заведомо плохого качества и быстро выходили из строя, а четвёртое изначально было негодным и всучивалось покупателю обманом.
3) Всюду, где работа сравнительно высокооплачиваема и престижна, но не требует больших трудовых усилий, позволяет легко имитировать трудовую деятельность, наблюдается два три, три четыре, а то и пять десять «работников» (в кавычках) вместо одного в нормальных условиях. Даже если работа низкооплачиваема и низкопрестижна, но позволяет часами болтать по телефону, проводить время в бесконечных перекурах и чаепитиях (это, как правило, почти любая работа служащего – от сторожа до секретаря) – и то все вакансии заняты, причем не редко на каждую стремятся «воткнуть» двоих троих.
С другой стороны, там, где требуется напряжённый труд – за станком, за рулём, за прилавком (обслуживание огромных очередей), на стройке, на агроферме – миллионы незанятых вакансий. К 1985 году далеко не каждый станок был загружен даже в одну смену, а в две другие смены вообще, как правило, простаивал. В среднем каждая пятая автомашина – от грузовика до автобуса – стояла в гараже без шофёра. На стройках недоставало каждого шестого строителя. К одному кассиру вместо четырёх или к одному продавцу вместо двух выстраивались длинные очереди. Скот на агрофермах жестоко страдал из за нехватки не только кормов, но и обслуживающего персонала. Всего в масштабах бывшего СССР насчитывалось до 16 млн таких незаполненных вакансий. Зато на другом полюсе насчитывалось вдвое больше «избыточных» работников, занимавших никому не нужные синекуры.
4) Удивительно ли, что конечным продуктом такой экономики явился типичный «советский человек», знающий, что никакие трудовые усилия не принесут ему ничего, кроме, в лучшем случае, ещё одного почётного значка на грудь или ещё одной почётной грамоты в рамку на стенку. Что если он выработает вдвое втрое вдесятеро больше, ему тут же вдвое втрое вдесятеро снизят расценки за работу и он получит «как все», т.е. столько же, сколько лентяй сосед, проболтавший всё рабочее время в «курилке» или за чашкой чая, поэтому возлагающий все надежды на то, что удастся урвать «сверх зарплаты» – всё равно что и всё равно как, включая взятку и воровство. Разве его можно винить за это и презирать?»