Пафос и этос

Необходимость публичных камланий с заламыванием рук и семиголосным завыванием впервые теоретически обосновал тот самый Аристотель. Клясться в любви и верности на фоне какой-нибудь горящей фигни с надрывом и страстью, кричать «Это – Спарта!!!», возвышенно стоять на коленях перед умирающим с клятвой: «Я отомщу за тебя!» - это и есть пафос или патетика (это, таки, синонимы) – прием обращения к эмоциям аудитории.

При отсутствии у автора чувства меры пафос легко превращается в пародию, а сам автор – в клоуна. И кацапы со своим некромантическим культом победобесия – яркий пример такой клоунской патетичности. В английском языке эволюция этого пафоса пошла по несколько другому пути, который изначально был задуман Аристотелем, но с постмодернистским переосмыслением. По Аристотелю воодушевление и страсть должны были вызывать сопереживание и сочувствие (жалость). Именно поэтому современные носители английского словом «pathetic» описывают жалкого позера. Для русских же пафосный – это торжественный и драматичный. Т.е. то, что по смыслу почти противоположно. И этому имеется разумное объяснение.

Благодарить русских за этот пафос нужно леваков-революционеров, которым общаться приходилось массово с пролетариатом и прочим быдлом, т.к. вызвать у гнилого интеллигента эмоциональный отклик примитивной митинговой риторикой сложнее. Но даже в этом случае в течение двадцатого века пафос выродился в обычную помпу и официоз.

У буржуев и небыдла слово «pathetic» было термином скорее театральным, атрибутом высокого стиля этого самого небыдла, который раскрывает богатство английского языка путём применением тех слов, которые не сразу вкурит и профессиональный лингвист, там, где можно сказать по-человечески: «высокий» литературный английский отличается от разговорного намного сильнее, чем литературный русский от разговорного. Однако, в какой-то момент слово раскопали хипстеры, которые путём его применения стали тонко троллить быдло, что своими театральными потугами оно может только вызывать чувство жалости у знатока.

Тем не менее, быдло сочло слово хорошим, годным; поскольку в словари оно не заглядывало, то ничтоже сумняшеся стало применять оное слово уже в значении «лузер», где оно окончательно закрепилось в мейнстриме к концу девяностых, то есть относительно недавно. Тем самым, троллинг опять вернулся к театралам, но только в очень, очень толстой форме, обозвав лузерами всех тех, кто исполняет роли, способные вызвать сострадание. Кто к нам с чем придёт, тот от того и погибнет, как говорится.

Вообще, сам Аристотель беспокойному, неупорядоченному, иррациональному и аффективному пафосу противопоставлял спокойный, нравственный, разумный «этос». Но это требует отдельного осмысления.

Наблюдение за тем, как наши общественные явления и процессы «творчо опрацьовуються» местными властителями дум, я убеждаюсь, что учились они в тех самых ВПШ, что и творцы кремлевских флэшмобов. И это не потому что я «гідність» считаю чем-то плохим, а потому что чем-то плохим не считаю «переворот». Для меня существенным является убийство было умышленным или непредумышленным, а не то был ли это геноцид или этноцид.