Подумаешь. Все умрем, а так хоть повеселимся

Русофобия во всем мире имеет конкретные и внятные причины, после Крыма их прибавилось, но боялись нас давно, и не только по причине нашей доброты и мощи

В фильме, посвященном годовщине крымской кампании, Владимир Путин предсказуемо признался: сейчас, год спустя, я сделал бы все точно так же.

Конечно, сделал бы. А как он еще мог?

Надо наращивать рейтинг, отвлекать от внутренних проблем, отомстить соседу-предателю за попытку жить своим умом. Надо предъявить обществу хоть одну победу. Без внешней экспансии авторитарные государства не живут.

Внутри Путин уже все покорил.

И не случилось за этот год ничего такого, что заставило бы его резко пересмотреть свои взгляды.

Санкции?

Не смешите мои Искандеры .

Изоляция?

Мы всегда для них были люди второго сорта.

Донбасс?

Подумаешь, несколько десятков тысяч трупов и случаи массового безумия на почве телевизионных сеансов ненависти: климат в России портился давно, Соловьев и Киселев деградировали неуклонно, и вообще всё логично.

Так же, как и явственно рисующийся финал всей этой авантюры: при мягком финале Россия разорится, а при жестком распадется.

Подумаешь.

Все умрем, а так хоть повеселимся. Ощутим себя великой державой, способной наплевать в суп кому угодно.

Международное положение России после Крыма изменилось мало.

То есть, конечно, санкции, исключение из нескольких международных организаций, запрет на выезд за границу для силовиков что скорей опять-таки дело внутреннее: выходит, так нам и терпеть их безвыездно, если только сами не выберемся.

В целом нас действительно не очень любили, и русофобия тут ни при чем, потому что авторы этого термина не филологи, а математики (прежде всего И. Шафаревич), и потому им никак не понять, что хороших вещей в мире не боятся.

Говоря русофобия , мы ставим Русь в один ряд с раком, числом тринадцать, быками, пауками и безумием. Все эти вещи порождают фобии, и не сказать, чтобы вовсе безосновательно.

Русофобия во всем мире имеет конкретные и внятные причины, после Крыма их прибавилось, но боялись нас давно, и не только по причине нашей доброты и мощи.

Меня куда больше волнует положение Крыма, потому что это мой любимый кусок земли.

Просто самый любимый, тот, с которым всю жизнь связывалось представление о счастье, о рае.

У меня и сотен тысяч людей, которые думают, как я, этот полуостров счастья отняли. Крым, как нож, разрезал русское общество.

Мы не сможем и не захотим там бывать, но главное та страна, что могла быть раем, стала логовищем огня .

Пусть в Крыму, слава Богу, не дошло до масштабных противостояний он стал частью нашей полицейской империи, люди замкнулись, перестали откровенно рассказывать о своей жизни, все чаще повторяют с тоской Но при украинцах было не лучше

У меня много друзей в Крыму, мудрено было не завести их за сорок лет ежегодных выездов туда, работы в Артеке и съемок в Ялте. И все они отвечают осторожно, с глубоко въевшимся страхом, а о разочаровании говорят хоть и прямо, но добавляют: Мало времени прошло .

Для чего мало? Чтобы дать людям надежду и воспользоваться их эйфорией?

Так ведь Крым не стал ни богаче, ни свободней, творческие и талантливые люди не стали востребованней, денег у пенсионеров прибавилось, но прибавилось и страхов!

Шуму много, толку мало.

Положим, туда съездила отдохнуть Ульяна Скойбеда, но ей ведь и раньше никто не мешал, как и всем прочим. Сезон вряд ли будет триумфален.

Новые педагогические концепции Артека не озвучены, а комфорт там был и прежде, и не за комфортом дети туда едут.

Искусства не процвели, фестивали не объявлены, сервис не догнал Европу и вообще возникает чувство, что Крым сделался всего лишь аргументом в спорах о России: сам по себе он по-прежнему никому не нужен.

Его аннексировали, чтобы наказать Украину и объявить изменниками собственных оппозиционеров, а не для того, чтобы он цвел и зрел: почему эта российская территория должна чем-то отличаться от прочей России?

Ведь Крым вернулся домой.

Домой, вы слышите?

А не в рай.

А дома и солома едома, и нечего тут